Ради тебя - Татия Суботина

– Слонину, дочка, тебе еще рановато, а вот куриный бульон будет в самый раз.

Это был первый раз, когда Брагин назвал меня своей дочерью. Причем прозвучало так обыденно и привычно, будто он делал это раз тридцать на день.

Как только слова сорвались в пространство, я смогла наблюдать за молниеносной сменой настроения Федора. Веселье куда-то испарилось, вместо него всего за считанные секунды появилась растерянность, а после и неловкость.

Брагин нервно отдернул воротничок халата, проверил фонендоскоп на шее и натянуто улыбнулся:

– Отдыхай, Даша. Тебе необходимо набираться сил. Я пришлю Катю с обезболивающим и еду тоже организую.

Я слабо кивнула. Настолько часто повторяла именно это движение в последние десять минут, что стала чувствовать себя китайским болванчиком.

Раздражения или неприятия по поводу того, как Федор ко мне обратился – не испытывала, но убеждать его в этом также не спешила. Мне хотелось поскорей остаться наедине с Яном и выяснить, что на самом деле произошло, и как я здесь оказалась! Остальное – подождет.

Казалось Брагину и не требовалось никакой реакции с моей стороны. Он сжимал блокнот в руках, глаза нервно оглядывали помещение, ни на чем особенно не фокусируясь. Что-то безмолвно прожевав губами, Федор ретировался за дверь.

С его уходом в палате сразу же стало душно.

Все для меня в ней было слишком. Слишком тесно, слишком чисто, слишком по чужому…

В груди защемило от нахлынувшей тоски. Я скомкала в пальцах кусок одеяла, пытаясь сдержать дрожь страха.

– Детка, тише, – Ян опустился на корточки возле койки и взял меня за запястье.

От этого прикосновения веяло теплотой и непривычной нежностью. Если бы я могла останавливать мгновения, то этот момент проживала бы вечно.

Меня словно прошибло молнией. Вспышка осознания была настолько яркой, что я даже зажмурилась, боясь ослепнуть. О том, что все это происходит в моей голове, а Ян даже не поморщился, не стала думать.

Я вспомнила все, через что пришлось пройти. Испуганно перевела взгляд на Яна и в этот раз не смогла совладать с дрожью.

Кенгерлинский воспринял мою реакцию по-своему. Он приблизился и ласково зашептал:

– Детка, ну что ты? – принялся медленно поглаживать внешнюю сторону моей ладони. – Успокойся. Все уже позади. Я здесь. С тобой. Больше не дам никому в обиду, слышишь? Дашенька, пожалуйста, не плачь. Все будет хорошо.

– Нет, Ян, нет, – тряхнула головой я и тут же поморщилась. Боль запульсировала в темечке. – Ты не понимаешь. Мне надо встать.

Дернувшись вперед, получила только еще больший залп боли, что стрельнул в грудную клетку и собрался тугим узлом в голове. Онемевшее тело по-прежнему слушалось с трудом.

Ян придержал меня за плечи, останавливая от лишних телодвижений.

– Тебе нельзя вставать, – сказал он. – Даша, перестань дергаться! Да что с тобой? Что ты удумала, черт подери?!

Больничные стены давили, воровали воздух.

– Ян, миленький, пожалуйста, забери меня отсюда, – я судорожно ухватилась за его руку так, словно это спасительный круг в темном омуте. – Не могу здесь больше. Задыхаюсь. Мне надо отсюда выбраться.

– Но Брагин, – нахмурился он.

– Пожалуйста, Ян! Мне надо удостовериться, что все это настоящее, что я не сплю и не сошла с ума…

– Даша… – Кенгерлинский прищурился, в глазах вспыхнуло недоверие и растерянность.

Эти эмоции, что легко читались в нем, почему-то болью ударили мне в грудь. Туда, где по медицинским книжкам, должно было находиться сердце. Мысли о том, что Ян мне не поверит, даже если я все сейчас расскажу, и что все происходящее может оказаться моим сном или чьей-то очередной уловкой – отозвались отчаяньем.

– Пожалуйста, Ян, пожалуйста, – шептала я, кривясь от нового потока слез, что жгли горло.

– Даша, я… – он вновь нервно провел рукой по волосам, отводя взгляд в сторону. – Тебе нельзя вставать, состояние еще нестабильное. Черт, да ты только что вышла из комы! Ты хоть это понимаешь? Не успела ты глаза открыть, как просишь меня забрать тебя из больницы? Я похож на идиота? Дерьмо! Я не буду так рисковать тобой! Нет.

Он отвернулся, выдернул руку и стал вышагивать взад-вперед по палате. Я продолжала давиться слезами. Стены, удушливый запах лекарств, пиканье приборов сводили меня с ума.

– Перестань плакать, Даша, – строго сказал Ян, сжимая кулаки. – Черт, перестань! Я не могу на это смотреть!

– Ян, я прошу тебя… Ян!

Он зажмурился, лицо превратилось в мучительную маску.

– Ян, отвези меня домой.

Кенгерлинский вздрогнул и резко распахнул глаза, впиваясь в меня ошарашенным взглядом.

– Домой?

– Да. Пожалуйста…

Еще несколько секунд Ян молча смотрел на меня, точно пытался прожечь взглядом и проникнуть в мысли. Все в нем говорило о внутренней борьбе.

Наконец Кенгерлинский решительно откинул мое одеяло в сторону.

– А пошло оно все…

Глава 41

Сладкая галлюцинация

Ян перехватил Катю в коридоре.

Даже не знаю, что именно он ей сказал, чтобы она согласилась на это безумие. Видимо пришлось подключить все красноречие, которого у Кенгерлинского, я знала, всегда хватало в достатке.

В палату девушка вошла на негнущихся ногах и с лицом бледно-зеленого оттенка, отчего чуть ли не сливалась со стенами.

– Меня уволят, – простонала она, отключая меня от капельницы и системы измерения жизненных показателей.

– Не уволят, – твердо сказала я, мысленно радуясь, что Ян пошел навстречу моему сумасшествию. – Скажешь Брагину, что инициатором всего была я. Катя, перестань ты дрожать! Скажешь Федору, что я решила проходить лечение дома и сама себя выписала.

Медсестра нервно хмыкнула:

– Если бы я тебя не знала, Даша, то обязательно позавидовала бы этой наглости. Только знаешь, раньше ты такой не была. И никогда не нарушала правил! Господи, да ты сама медсестра! Разве не помнишь, насколько у нас с этим строго?

Она попыталась надавить на мою совесть и если раньше я бы после такой отповеди сразу же сдалась, то сейчас намерения покинуть больничные стены стали только сильнее.

– Люди меняются, Катя.

Она недовольно поджала губы.

– Ты закончила? – нетерпеливо спросил Ян.

Катя кивнула.

– Давай предписания и обезболивающее, что выписал Брагин.

– Но…

– Катя, – хмуро покачал головой Ян.

Не успела я удивиться, как и почему неодобрение Кенгерлинского так действует на девушку, как она отдала ему несколько коробочек с таблетками и белый листочек с назначениями. После этого тут же отступила в дальний угол палаты, смиренно опустив голову.