Ради тебя - Татия Суботина

– Я настоящий. Я здесь. С тобой. Открой глаза, детка.

– Нет.

– Ты нужна мне.

– Это неправда! Зачем ты так мучаешь меня? Мне больно!

– Милая, открой глаза. Будь со мной. Верь мне, Даша. – Он стал поглаживать мое лицо, стирая слезы со щек. – Я настоящий.

– Нет, – из последних сил упрямилась я.

Если признать и поверить, что это все настоящее, а потом открыть глаза и убедиться в обратном, то я не смогу выдержать жгучего разочарования. Только не в этот раз. Больше нет. Но соблазн поддаться шепоту Яна был так велик! Господи, если бы он только знал, как я хотела верить в то, что сейчас слышала! Но…

То, что он говорил, было невозможным. Просто потому, что мертвец не мог быть живым. А я умерла. Сколько раз за последний год? Наверное, даже сейчас я не смогла бы назвать точную цифру, спроси меня кто о ней, но уверенности в том, что совсем недавно я скользнула за грань жизни и застряла там, было не занимать. Я до сих пор помнила ощущение стали в своем животе, когда Адиса рукой Яна провернул кинжал. До сих пор помнила, как острый обломок лобового стекла впился мне в шею, вырывая из глотки булькающие предсмертные звуки. Я даже ощущала холодное касание смерти на своем затылке, словно клеймо. И оно твердило, что жизнь для меня невозможна.

Человек не способен воскресать из мертвых. Если одиночное чудо еще можно было принять и взять на веру, то многократное автоматически превращалось в фарс и ловушку. Такие, как я – недостойны чудес.

Шепот Яна, его нежные касания, обещания, которые он никогда не произнес бы вслух, чувства, на которые просто не мог быть способен – все это манило и разрывало мою душу на части. Я так хотела поддаться искушению, улететь к пламени и сгореть, точно мотылек, что даже дышать с каждой секундой было все больнее и больнее.

– Милая, что мне сделать, чтобы ты поверила? – в его голосе прозвучала неприкрытая мольба. – Как мне доказать, что ты и я действительно здесь и все, что происходит, не выдумка твоей фантазии, а реальность?

– Не знаю, – прохныкала я. – Сделай то, что мог бы сделать только Ян Кенгерлинский и больше никто.

Глава 42

Ты – моя нежность

Пожалуйста, пускай это закончится.

Господи, пожалуйста, если все это иллюзия, не заставляй меня проживать ее раз за разом, как ту ужасную аварию.

Никогда в своей жизни я не молилась. Более того, я даже не верила в Бога. И ни о чем его не просила. Ни тогда, когда Гарик грубо вторгался в мое девственное тело, ни тогда, когда Влад предал или жнецы принесли в жертву. Ни разу за все прожитые годы, я не воззвала к Высшим силам, прося помощи или милосердия. До теперь.

Наверное, я молилась. По-другому стенания, что мысленно рвались из моей души, назвать не получалось. Это было новое для меня таинство, но произошло оно так естественно и привычно, словно я делала глоток живительной влаги.

Раньше необъяснимое стеснение тут же расплеталось в груди, стоило только заикнуться в просьбах о помощи. Я всегда избегала выказывать собственную слабость даже в глазах самых близких. Дурацкая маска сильной девочки прилипла ко мне еще со времен детдома.

Сейчас же внутренняя потребность быть выслушанной и понятой кем-то свыше, казалась мне важнее следующего глотка воздуха. Слова молитвы рождались тонким непрерывным потоком, прорастали теплотой у сердца и выливались наружу безмолвным криком.

Я не надеялась на сострадание или ответ, что, несомненно, прозвучал бы громоподобно посреди моего внутреннего монолога. Конечно, никто не отвечал на молитву. Но чувство, что я не только услышана, но и понята, родилось после странного кокона умиротворения, которое стало оплетать душу.

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – надрывный шепот сорвался с моих губ прежде, чем я могла стиснуть их и не пропустить слова наружу.

Только услышав собственный голос, поняла, что повторяю это слово, как мантру, вслух.

Ян провел ладонями по моему лицу, убирая растрепавшиеся волосы. Его касания были переполнены нежностью и любовью. Я, боясь признаться даже самой себе, неосознанно тянулась за каждым его движением, побуждая не останавливаться на достигнутом.

– Даша, я не знаю, что сделал бы тот Ян Кенгерлинский, которого ты помнишь, – тихо проговорил он мне на ухо, – но этот сходит с ума стоит только приблизиться к тебе ближе, чем на метр. Или же просто вдохнуть запах твоей кожи, услышать твой голос, коснуться твоих волос. Детка, открой глаза. Я здесь.

Страх все еще не отпускал меня. Как перебороть разочарование, если оно настигнет, стоит только открыть глаза и убедиться в жестокости собственной фантазии? Я струсила. Опять. Пытаясь защитить себя от еще большей боли, я выбрала позицию стороннего наблюдателя, стараясь не реагировать на слова и действия Кенгерлинского, стараясь абстрагироваться от него и принять необратимое.

Не увидев ожидаемой реакции, Ян прижал меня еще теснее, его жар почти полностью окутал мое тело.

– Даша, открой глаза, – почти прорычал он. – Поверь мне, пожалуйста!

Он покрывал быстрыми поцелуями мое лицо и шею. Места, где прикасались его губы, пылали, словно их подожгли.

Ян накинулся на мои губы с таким голодом, будто собирался через эти касания поглотить мою израненную душу, вобрать ее в себя и больше никогда не отпускать.

– Даша, – прохрипел он в коротких перерывах между поцелуями. – Милая моя девочка… Глупенькая Банши. Желанная. Родная. Единственная. Я так люблю тебя, что мне трудно дышать. Пожалуйста, не закрывайся от меня. Никогда. И тем более не теперь, когда я только обрел тебя вновь.

Смысл сказанного проникал в меня тягуче медленно. Признание Яна впиталось через поры, просочилось в кровь и лишь тогда, когда достигло сердца, разлетелось буйством красок. Откровение расцвело во мне жар-цветком, взяло в плен душу, пробралось в разум и опалило его пониманием.

Я почувствовала себя наполненной до краев. Цельной. Живой. Настоящей.

– Ян, – выдохнула я, распахивая широко глаза.

– Хорошая моя, верь мне, – молил он, не прекращая поцелуи.

Счастье искрилось в каждой моей клеточке. Даже боль, что по-прежнему не покидала тело, не смогла омрачить этого мига. Я убедилась, что волшебство не развеялось, не исчезло, не рассыпалось на атомы. Ян был рядом, тяжесть и тепло его тела умиротворяли меня.

Он был настоящим.

Я была настоящей.

Жизнь продолжалась.

И, наверное, во всей Вселенной невозможно было сыскать ничего более правильного, чем то, что происходило сейчас между нами.

– Ян, ты, правда, настоящий? Я не сплю? – оттянув его волосы, я заставила Кенгерлинского прекратить поцелуи и посмотреть мне в глаза.