Терновая цепь - Кассандра Клэр

в предательстве, и все же…

«Я не знаю, как будут складываться дальше мои отношения с Джеймсом».

Он вернулся к жизни после того, как услышал ее разговор с Мэтью, потому что «я не знаю» было все же лучше, чем «я не люблю его». Но… Корделия была преданным другом. Он был уверен, что после этого совещания, на котором его родных и его самого поливали грязью, увидит ее в коридоре за дверями храма, сможет поговорить; пусть она не хочет быть его женой, размышлял Джеймс, но Корделия остается его другом, боевым товарищем.

Ее пренебрежение больно задело его. И сейчас, запершись в темной комнате, он думал: может быть, ему следует смириться с судьбой. С тем, что он действительно ее потерял. С тем, что между ними все кончено.

В дверь постучали. Джеймс, который расхаживал по ковру взад-вперед, вздрогнул и подошел к двери. И нахмурился, ничего не понимая. На пороге стоял Джесс.

– Пришел посыльный с запиской, – объяснил он, протягивая Джеймсу сложенную бумажку. – И я решил сам принести ее тебе. Видит Бог, мне хотелось бы хоть чем-то быть полезным вашей семье среди этого кошмара.

– Спасибо, – осипшим голосом произнес Джеймс. Он взял бумагу и развернул ее, чувствуя на себе испытующий взгляд Джесса.

Джеймс,

Мне нужно немедленно встретиться с тобой на Керзон-стрит по крайне важному делу. Буду ждать тебя там.

Корделия.

Он стоял несколько секунд, не шевелясь. Буквы плясали у него перед глазами. Он перечитал записку еще раз; нет, не может быть, она пишет не об этом…

– Письмо от Корделии? – спросил Джесс, которого, без сомнения, встревожило выражение лица Джеймса.

Джеймс прикрыл текст рукой, смял бумажку в кулаке.

– Да, – прошептал он. – Она хочет увидеться со мной в нашем доме на Керзон-стрит. Прямо сейчас.

Он ждал, что Джесс скажет что-нибудь насчет комендантского часа, или о том, что Джеймс должен оставаться в Институте, поддержать сестру и родителей, об опасностях, которые подстерегают на ночных улицах.

Но юноша ничего такого не сказал.

– Что ж, – произнес он, отступая в сторону. – Тогда тебе лучше пойти, не так ли?

Люси вынуждена была постучаться к Джессу несколько раз, прежде чем он открыл. Стало ясно, что юноша уснул прямо в одежде: он был без ботинок, рубашка помялась, волосы спутались.

– Люси… – Джесс с усталым видом прислонился к дверному косяку. – Не пойми меня неправильно, я рад тебя видеть. Но я думал, сегодня вечером родители захотят, чтобы ты побыла с ними.

– Я поняла, – сказала она. – Да, мы посидели немного вместе, но потом… – Люси пожала плечами. – Они пошли спать. Мне кажется, им на самом деле нужно остаться вдвоем. Не то чтобы они хотели от меня избавиться, просто у них есть свой маленький мирок, который принадлежит только им, и время от времени они скрываются там, скажем так. Наверное, такой персональный мирок есть у всех пар, – добавила она несколько растерянно. Подобная мысль до сегодняшнего дня не приходила девушке в голову. – Даже если муж и жена совсем старые и у них есть взрослые дети.

Джесс негромко рассмеялся и покачал головой.

– Я не думал, что сегодня что-то или кто-то сможет меня рассмешить, но тебе это удалось. У тебя талант.

Люси закрыла за собой дверь. В комнате было холодно; она заметила, что одно из окон немного приоткрыто. На кровати Джесса были разбросаны листы пергамента, записки его матери, найденные в Чизвике, а также бумаги с его заметками относительно расшифровки.

– Никак не могу избавиться от чувства вины; как будто это все случилось из-за меня, – вздохнул Джесс. – Как будто именно с меня начались ваши несчастья и невезение. Столько лет никто в Анклаве не знал о Велиале, и вот, практически в день моего появления…

– Эти два события никак не связаны между собой, – возразила Люси. – Твоя мать рассказала всем о моем демоническом предке не потому, что ты живешь в Институте; она сделала это потому, что ненавидит нас. И всегда ненавидела. И еще потому, что Велиал решил предать этот факт огласке, – добавила она. – Ты же сам всегда говорил, что она только выполняет приказы Велиала, как пешка.

– Невольно начинаешь задумываться, – произнес Джесс, – о том, какую выгоду ему принесло это разоблачение. И почему его нужно было сделать именно вчера?

Люси скрестила руки на груди. Она была одета в простое светлое домашнее платье, и холод, проникавший в открытое окно, вызывал у нее дрожь. Она сказала:

– Джесс, я хочу… хотела бы, чтобы ты обнял меня.

В его изумрудных глазах загорелись огоньки, но он быстро отвел взгляд.

– Ты знаешь, что нам нельзя обниматься, – прошептал он. – Но, может быть… если я надену перчатки…

– Я не хочу, чтобы ты надевал перчатки, – перебила его Люси. – Я не хочу противиться тому, что происходит, когда мы целуемся. Не на этот раз. Я хочу спуститься в бездну и, может быть, достичь ее дна.

Джесс захлопал ресницами.

– Я ни за что не позволю тебе, Люси. Наверняка это опасно…

– Я осознала одну вещь, – сказала она. – До сих пор Велиал уделял все внимание Джеймсу. Завлекал его в мир теней, вынуждал его смотреть на картины, которые Джеймс не желал видеть, чувствовать то, что он не желал чувствовать. Я была защищена от Велиала всю свою жизнь, потому что брат принял удар на себя.

Она сделала шаг вперед. Джесс не попятился, но и не сделал движения навстречу ей, просто стоял, опустив руки.

– А теперь Джеймс не может видеть ни Велиала, ни его владения. Вся эта затея с зеркалом, риск, на который он пошел, – все это было предпринято ради того, чтобы получить сведения о действиях нашего деда. И если существует хоть самая ничтожная надежда, что я тоже сумею увидеть деда, я обязана попытаться. Я не могу позволить своему брату бороться в одиночку.

– Я не хочу этого делать, – хрипло произнес Джесс. – Но если я откажусь… ты ведь найдешь какой-нибудь другой способ, верно? И меня не будет рядом, чтобы помочь тебе, защитить тебя.

– Давай защитим друг друга, – сказала Люси и обняла его. Он замер, как статуя, но не убрал ее руки. Она положила ладони ему на плечи, подняла голову, заглянула ему в лицо. Смотрела на свежий синяк у него на щеке, на всклокоченные волосы. В свою бытность призраком Джесс всегда выглядел аккуратно, прическа была в полном порядке, ни царапины на белой, как бумага, коже. Люси не знала, что он станет еще прекраснее, когда вернется из мира мертвых, –