Маленькие дети - Том Перротта

— Вот взгляни, — Мэй раскрыла страницу объявлений в местной «Веллингтон реджистер», — здесь целых две колонки писем от одиноких женщин, которые хотят с кем-нибудь познакомиться, и всего несколько от мужчин. Шансы в твою пользу.

Ронни прикурил сигарету и посмотрел на нее так, словно она была каким-то нелепым существом с другой планеты. Он умел это, даже когда еще ходил в школу.

— Не смотри на меня так, — потребовала Мэй. — Почему бы одной из этих женщин и не согласиться встретиться с хорошим человеком?

— Я не хороший человек. Я — подонок.

— Ты совершил скверный поступок, — признала Мэй, — но это еще не значит, что ты плохой человек.

— У меня психосексуальное нарушение, мама.

— Тебе уже лучше, — возразила Мэй. — Иначе они бы тебя не выпустили.

— Они меня выпустили, потому что кончился срок.

Ронни зажег новую сигарету и затянулся, жадно, как ребенок, сосущий лимонад через соломинку. Мэй вдруг испугалась, чувствуя, что, кажется, приближается очередной приступ астмы. Ингалятор остался в спальне наверху, на тумбочке, рядом со стаканом для протезов. Надо было захватить его с собой.

— Если ты найдешь себе подружку… — Она замолчала, чтобы с трудом перевести дыхание. — …примерно своего возраста, у тебя, может, больше не будет плохих позывов.

— Я не хочу подружку своего возраста, — возразил Ронни. — В том-то и беда.

— Вот послушай. — Мэй выбрала первое попавшееся объявление. Даже надев очки, она с трудом разбирала мелкий шрифт. — «Разведенная белая женщина, тридцати трех лет. Красивые зеленые глаза. Добрая. Мечтает о дружбе или чем-то большем с некурящим мужчиной…» Тьфу, бог с ней. А как тебе вот это: «Сорок с небольшим лет, привлекательная, с пышными формами. Любит латиноамериканские танцы, фильм „Все любят кролика Реймонда“ и длинные, спокойные воскресные дни»?

— «С пышными формами», — усмехнулся Ронни, — означает, что в ней центнера полтора весу. В тюрьме она бы имела успех среди черных.

— Ну и что, что полтора центнера? Может, она очень хороший человек? Может, она будет благодарна мужчине, который даст ей шанс и не станет попрекать лишним весом? И согласится закрыть глаза и на некоторые его недостатки.

Ронни глубоко затянулся и двумя аккуратными струйками выпустил дым через нос. Точно так же когда-то делал его отец. Иногда Мэй думала, что, если бы Пит был добрее и ответственнее, жизнь его сына, наверное, сложилась бы по-другому. Может, остальные мальчики меньше дразнили бы его или он умел бы защитить себя. Но ее бывший муж врал, изменял ей, пил, а когда напивался, становился злым и жестоко унижал всех, кто попадался под руку, и маленький Ронни являлся его любимой мишенью. Когда в конце концов он их бросил, Мэй казалось, что ее жизнь кончена, но сейчас-то она понимала, что это было только к лучшему.

Ронни еле заметно пожал плечами и сдался:

— Хорошо, мама. Если тебе так хочется, я попробую. Но только одно свидание, ладно? Я не собираюсь делать это своей основной работой.

Конечно, он уступил только для того, чтобы от нее отделаться, но это все-таки лучше, чем ничего. Ненормально, когда взрослый мужчина живет вдвоем с матерью и не имеет никаких занятий или увлечений, а только весь день читает газеты и смотрит телевизор. Как будто он до сих пор сидит в тюрьме: разница только в том, что сейчас он иногда совершает долгие прогулки на своем старом велосипеде, и Мэй в это время очень нервничает, потому что он отказывается говорить, куда и зачем ездит. Но велосипед — это все-таки лучше, чем машина, верно? Мэй с ума бы сошла от беспокойства, если бы он разъезжал по окрестностям в автомобиле или, не дай бог, в фургоне. Да и физическая нагрузка идет Ронни на пользу. Хоть он и жаловался постоянно на тюремную пищу, вышел он оттуда на семь килограммов тяжелее, чем сел.

Больше всего ему сейчас нужно общество хорошей женщины, и Мэй твердо решила, что поможет сыну подыскать подружку. Когда она у него появится, он, возможно, уже не станет подолгу торчать в своей комнате и подглядывать за соседскими ребятишками в бинокль. Он-то, конечно, все отрицает, но Мэй точно знает, что именно этим он там и занят.

А если в один прекрасный день Ронни женится (А почему бы и нет? Посмотрите, какие люди находят себе хороших жен: карлики, умственно отсталые, инвалиды без рук, без ног), тогда Мэй сможет спокойно умереть, не волнуясь о том, что станет с ее мальчиком, когда ее не будет рядом. Потому что порой она чувствует невыносимую усталость и хочет просто немного отдохнуть, ничего не делая и ни о чем не беспокоясь. Неужели она не заслужила этого после такой долгой жизни, в которой было очень много неприятностей и очень мало счастья? Последнее время, перед тем как уснуть, Мэй часто думала о кладбище, и оно казалось ей приветливым, спокойным местом, где растет зеленая травка и красивые деревья и соседи не обращаются с тобой как с заразной. Она открыла блокнот и приготовилась писать:

— У тебя приятная улыбка. Давай начнем с этого.

* * *

Берта, как обычно, явилась прямо к ланчу. В руках она держала большой бумажный пакет из магазина.

— Здесь фруктовый сок, — громко сказала она и хитро подмигнула, вручая пакет Мэй. — Я купила тот сок, какой вы просили, миссис Макгорви.

По какой-то непонятной причине Берта упорно называла вино фруктовым соком. Сначала Мэй думала, что она делает это ради соседских ушей (хотя какое кому дело?), но позже поняла, что это просто одна из дурацких шуточек, которых у Берты имелся неисчерпаемый запас. Мэй терпела их, считая неизбежной платой за общение. Видит бог, в жизни ей приходилось терпеть вещи и похуже.

— И где же наш принц? — спросила Берта, заглядывая в гостиную. — Опять раскатывает на своем железном коне?

Берта стала называть Ронни принцем, намекая на его ничегонеделание, сразу же, как только тот вернулся домой, хотя Мэй неоднократно объясняла ей, что сын не работает вовсе не потому, что не хочет. В ответ подруга только фыркала. По ее мнению, Ронни очень хорошо устроился: взрослый мужик, который не имеет никаких обязанностей, живет за счет матери, целыми днями ест чипсы и смотрит телевизор и к тому же держит себя наподобие члена королевской семьи.

— Да, ему полезны физические нагрузки, — объяснила Мэй, хотя обе женщины отлично знали, что Ронни терпеть не может подругу матери и специально уезжает из дому в часы ее ежедневных визитов.

— Чем-то очень вкусно пахнет, — покрутила носом Берта. — У нас сегодня жаркое?

— Нет, у нас сегодня сэндвичи с тунцом.

— И фруктовый сок, — добавила гостья. — Не забудь про фруктовый сок.

До знакомства с Бертой Мэй никогда не пила днем — она вообще очень мало пила, — но довольно быстро привыкла к бутылке вина за ланчем. Отчасти она делала это для того, чтобы составить компанию Берте, которая не любила пить одна, но вскоре ей стала даже нравиться немного размытая картина реальности, возникающая после употребления алкоголя. Иногда во второй половине дня за нее приходилось расплачиваться головной болью и какой-то тяжелой усталостью, но Мэй считала, что это небольшая плата и что она заслужила право немного себя побаловать.

* * *

Впервые она встретилась с Бертой четыре года назад в комнате для свиданий центральной тюрьмы штата, в которой их сыновья сидели в ожидании суда. Им было трудно не заметить друг друга: две пожилые белые женщины среди целого моря молодых темных лиц. Мэй робко улыбалась каждый раз, когда они с Бертой встречались глазами, но не стремилась познакомиться или начать разговор. История с девочкой-скаутом оказалась слишком лакомой наживкой для прессы, и дело Ронни получило довольно широкую огласку, после чего все контакты Мэй с окружающими ее людьми быстро оборвались. Друзья перестали звонить ей. Соседи больше не улыбались и не махали рукой. Ее собственная дочь говорила о Ронни ужасные вещи, которые, возможно, и были правдой, но все-таки, по мнению Мэй, не должны были высказываться вслух членами его собственной семьи. Даже отец Ортега предложил ей воздержаться от участия в благотворительной лотерее до тех пор, пока «все не уладится». Поэтому Мэй не спешила заводить новых знакомых, а тем более объяснять кому-то, что она делает в тюрьме.

Берта заговорила с ней первой. Одним ветреным весенним утром она зашла вслед за Мэй на парковку у здания тюрьмы и просто, как старая знакомая, поделилась с ней некоторыми мыслями, под которыми Мэй и сама готова была подписаться не глядя. Она говорила о том, как ужасно, когда твою плоть и кровь держат под замком и решеткой; о том, что, что бы он ни сделал, он все равно остается твоим маленьким мальчиком, которого ты продолжаешь любить, несмотря ни на что; о том, что те, кто не пережил подобного, никогда не смогут понять этой нерушимой связи между матерью и ее ребенком. Потом Берта пожаловалась на то, как трудно ей добираться от тюрьмы до Веллингтона, особенно по воскресеньям, когда автобусы ходят совсем редко, и, не успев опомниться, Мэй сообщила ей, что тоже живет в Веллингтоне и будет рада подвезти Берту до дома.