Очная ставка - Анна Клодзиньская

Так или иначе, завтра, самое позднее послезавтра, он получит свежий товар и заплатит налетчикам гроши, которые они сразу же пропьют. Уже не впервые приходила ему в голову мысль, что с некоторых пор количество подобного товара все растет — это говорило о том, что вопросы политики[19] находили все больший резонанс в этом кругу, который он хорошо знал и из которого выкачивал огромную прибыль.

«Это откровенное подстрекательство преступных элементов к абсолютному отрицанию власти и к нападкам на нее, — размышлял он, возвращаясь в свою квартиру. — Власть подвергается нападкам за все, что она делает. Из принципа. За то, что она вообще существует. Произошла активизация преступных групп в таких масштабах, которые до сих пор, видимо, не встречались. Кажется, милиция абсолютно бессильна… Это хорошо. Это облегчает мне работу. Пусть такое положение сохранится как можно дольше».

Он рассмеялся и включил в комнате свет. То, что произошло в сквере, привело его в отличное расположение духа. Скупщик уселся за стол и, вытащив записную книжку, стал подсчитывать прибыль за последнюю неделю. Он делал пометки только ему известным шифром, был предельно осмотрителен. Не без причины его звали «королем скупщиков», эту кличку дали ему наиболее изворотливые подонки — спекулянты, воры, взломщики и хулиганы. Они ценили его и немного боялись, хотя он был один, а их много.

Кроме того, он был им нужен.

Глава 4

В середине июня вдруг похолодало, пошли дожди. Очереди у магазинов стояли с раннего утра, люди, пританцовывая от холода, сетовали на непогоду, жаловались на нехватку товаров, ругали бывших руководителей и весь мир в целом. Грязные, заклеенные листовками или со следами засохшего клея стекла в автобусах и трамваях не позволяли увидеть нужную остановку — то и дело кто-нибудь высаживался не там, где следовало.

Прокурор Бялецкий встал, как обычно, в шесть, сделал несколько приседаний и наклонов, больше ему не захотелось.

— Ты купила мыло? — крикнул он жене из ванной.

— Да, в «Юниоре»! — долетел из кухни ответ. Малгося готовила завтрак. — Простояла в очереди больше часа, а давали всего по три куска.

— Булочек не удалось купить? — спросил он невесело, у него была язва желудка, обычная болезнь людей, которым приходится работать прежде всего нервами.

— Нигде нет, придется встать в очередь за длинными батонами — это в булочной напротив суда, на Аллее Сверчевского.

Он нагнулся и поцеловал жену в светлый локон у виска. Ну что ж, придется довольствоваться черствым хлебом, который считается более полезным. Съев яйцо и запив все горячим чаем, он закурил сигарету и подошел к окну. На улице моросил дождь.

— О чем задумался? — спросила Малгося, видя, что муж медлит уходить.

— У меня допрос.

— Трудный?

— Да. Один тип не хочет давать показания. Может быть, сегодня удастся их получить.

— Слишком мало о нем знаешь? — поинтересовалась она.

Он кивнул. Сколько времени требуется, чтобы по-настоящему узнать человека! А он провел лишь три допроса, скорее прокурорских монолога. Тот отвечал односложно: «да», «нет», смотрел куда-то в сторону. Что ж, нужно еще фаз попытаться, такую профессию он себе выбрал. Ведь что ни говори, хищение нескольких килограммов токсических веществ — это не мелочь. Вор должен предстать перед судом. Однако до обвинительного заключения еще далеко.

Он выглянул в окно и, увидев, что дождь не перестает, надел пальто, взял портфель и надоевший зонт, который ему всегда мешал и часто терялся. У Бялецких не было машины, поэтому он встал на автобусной остановке в длинную очередь. Как всегда, когда подъехал «Икарус», все сразу, толпой бросились к дверям, расталкивая друг друга. Бялецкий втиснулся последним, но расположился относительно удобно, на круглой платформе, соединявшей обе части автобуса. По крайней мере оттуда не видно рисунков и листовок, приклеенных к стеклам. Впрочем, он наизусть знал их содержание: иногда листовки приносили в прокуратуру. Последнее время он перестал обращать на них внимание: по сути, они оставались такими же, чуть менялись только рисунки и эпитеты.

В кабинете, который он разделял с заместителем прокурора Хоженцким, еще никого не было. Войдя, Бялецкий уже в который раз отметил, как мрачно и уныло в комнате. Может, такое впечатление создавалось из-за цвета, в который были выкрашены стены, старые письменные столы, а может, тому виной был дождь за окнами. Однако скорее всего грусть наводила сама перспектива беседы с Яном Завадовским, выглядевшим именно таким: мрачным, унылым. И в довершение ко всему, тот отказывался отвечать на вопросы.

Прокурору захотелось выпить кофе, несмотря на больной желудок, и он спустился в буфет. Отпивая кофе маленькими глоточками, думал о Малгосе, которая сейчас, наверное, стоит в длинной очереди за хлебом, потом будет искать стиральный порошок и, конечно, не найдет; если хватит времени, то обежит несколько других магазинов в поисках электрических лампочек. Вернется домой усталая, промокшая, соображая по пути, из чего бы приготовить обед. Он подумал также о том, что следовало бы купить обыкновенный, дешевенький репродуктор, питающийся от электросети, так как батареек уже нигде не достанешь. Без радио ему не обойтись. А если сломается телевизор, то техник снова скажет, что нет запасных частей.

«Такой репродуктор, — размышлял он, возвращаясь наверх, — должен стоить не более двух тысяч. А может, даже меньше. Кажется, я где-то видел «Гевонт» за тысячу шестьсот или семьсот…»

В половине девятого пришел Хоженцкий. Вслед за ним конвоир-милиционер ввел в комнату Завадовского.

— Я буду на процессе, — буркнул Хоженцкий. — Если кто-нибудь позвонит, запиши, хорошо? Я загляну в перерыве.

Он посмотрел на сгорбленную фигуру старшего инспектора кооператива «Новое будущее», точнее, бывшего старшего инспектора, бросил на Бялецкого сочувственный взгляд и вышел из комнаты.

— Садитесь, — пригласил прокурор.

Завадовский с минуту помедлил, прежде чем решил опуститься на стул, стоявший по другую сторону письменного стола. Казалось, смысл слов доходит до него с опозданием.

— Как вы себя чувствуете? — Вопрос этот был в какой-то степени формальным. С тех пор как врачи решили, что подозреваемого можно выписать из тюремной больницы и перевести в обычную камеру, вопрос о состоянии здоровья был долгом вежливости органов правосудия. Но Завадовский и на это не прореагировал. И прокурор ответил сам себе:

— Вижу, что неплохо. Я прошу вас объяснить: почему вы похищали со склада кооператива психотропные средства. Вы наркоман?

— Нет, — возразил старший экс-инспектор.

— Вы поставляли наркотики другим лицам?

Завадовский весь сжался на своем стуле, словно ему стало холодно, и прокурор невольно посмотрел, не распахнулось ли окно, но оно было лишь приоткрыто. В комнате на некоторое время воцарилось молчание.

— Я жду ответа.

— Я был вынужден, — выдавил он наконец из себя.

— Вас кто-то принуждал?.. Кто?

В ответ вновь молчание. Выпитый кофе придал Бялецкому бодрости, но все его усилия разбивались о глухую стену, которой огородил себя подозреваемый. Боится он кого-то?.. Опасается потерять источник нетрудовых доходов? Подумав, прокурор решил рискнуть.

— Вас шантажировали?.. Как?

Завадовский вздрогнул, поднял голову и посмотрел на прокурора с заметным удивлением. Вдруг будто что-то проснулось в этом человеке, глаза его загорелись.

— Видимо, пора кончать игру в молчанку, — заметил Бялецкий. — Сколько можно продолжать допросы? Я обращаюсь к вашему здравому смыслу, в конце концов вы интеллигентный человек, с высшим образованием… — Он замолчал, увидев, как по лицу сидевшего перед ним человека пробежала мучительная судорога.

И тогда Бялецкий вспомнил свой недавний разговор с капитаном Полоньским, с которым дружил. Тот заявил ему:

— Знаешь, Тадеуш, мне кажется, Завадовский не похож на инженера.

— Что значит — похож или не похож? — рассмеялся Бялецкий.

— Понимаю твою иронию, но я имею в виду другое. Как бы тебе объяснить? Этот тип что-то скрывает. Мы познакомились с его прошлым. Все вроде бы сходится, все в порядке, но что-то тут не так.

— Туманно выражаешься.

— Знаю, но… — Полоньский заколебался. — Видишь ли, он ведет себя так, словно в прошлом с ним случилось нечто, оказавшее влияние на всю его последующую жизнь. Завадовский — человек амбициозный и очень обидчивый. Это сразу чувствуется. Возможно, какая-то ошибка, темное пятно в биографии привели его в итоге к попытке самоубийства. И запомни, у него была почти стопроцентная уверенность, что попытка удастся. Тутокаин — крайне опасное средство, вполне эффективное, чтобы убраться из этого мира. И если бы не жена, которая вернулась раньше, чем обещала, то Завадовский был бы сейчас мертв.