Психология горя - Сергей Шефов

Случай из жизни

Произошло ужасное событие: десятиклассник убил свое го школьного товарища и его сестру как свидетельницу. Родители погибших детей, придя домой, обнаружили их изуродованные тела, лежащие в луже крови. Трудно даже помыслить, сколь сильный удар пришлось испытать родителям, вдруг ставшим бездетными. Отец, вне себя от горя и ярости, ходил по судам и инстанциям, добиваясь сурового приговора убийце, прародители «не просыхали» от слез, и только мать «держалась». Она, будучи высоко поставленным чиновником, как обычно продолжала ходить на работу, занималась домашними делами и не проявляла видимых признаков горя, только стала внешне безэмоциональной, несколько заторможенной, ходила с «серым» лицом и равнодушными глазами. Однако это кажущееся безразличие не может обмануть: именно она сильнее всех была потрясена случившимся, именно ее боль была настолько невыносима, что полностью вытеснялась. И доказательством тому служит ее решение родить ребенка (в 42-летнем возрасте), принятое всего лишь через два месяца после трагедии. Вероятно, находясь все еще в шоковом состоянии, она отрицала утрату, желая как бы вычеркнуть из жизни случившуюся драму, и стремилась скорее заполнить образовавшуюся ужасную пустоту, чтобы все вошло в свое прежнее русло.

Психологи и педиатры предупреждают родителей об опасности заведения другого ребенка прежде разрешения их горя по поводу потери предыдущего. Если же «замещающий» ребенок все-таки рождается, то негативные последствия этого события могут коснуться всех: и родителей, и, что еще печальнее и опаснее, их нового чада. Данное предостережение остается в силе для всех вариантов синдрома замещения ребенка, включая случаи появления в семье приемного ребенка взамен недавно умершего родного.

Случай из жизни

Десятилетний мальчик — единственный ребенок в семье — умер от болезни крови. Не прошло и месяца, как его родные взяли жить в свою семью мальчика из детского дома, причем того же возраста и с тем же именем.[12] Идея этого шага принадлежала матери умершего ребенка и была охотно поддержана его прародителями. Все они были потрясены потерей и, видимо, были не в состоянии с ней смириться, хотя переживали ее все по-разному. Бабушка с дедушкой, всецело посвятившие себя воспитанию внука, ощущали невыносимую пустоту и стремились ее заполнить. Мама же страдала от тяжелого чувства вины, так как до того все свои силы отдавала карьерному росту, а сына с полугодовалого возраста в основном препоручила прародителям. Когда ребенок пошел в школу, она требовала от него отличной учебы, строго наказывала за четверки, тщательно контролировала выполнение домашних заданий. Вероятно, уже тогда испытывая вину за недостаток материнской любви и заботы, она пыталась компенсировать его таким формальным и директивным способом. Примечательно, что появившегося в их семье второго мальчика она принялась воспитывать тем же способом — усиленно помогала ему делать уроки. Таким образом внешне привычная жизнь семьи была восстановлена, но то была всего лишь видимость. Иллюзии начали рушиться с того, что второй муж женщины категорически отказался жить вместе с «новым» ребенком. Мать, и без того раздражительная, стала взрываться по всякому незначительному поводу, выплескивая свою злость на любой случайный объект. Как мы знаем, под внешней раздражительностью может скрываться глубинное чувство вины. И в данной ситуации, скорее всего, так оно и было: женщина была очень недовольна собой и своими поступками, но, не находя в себе силы признать это, выплескивала недовольство на окружающих. В дальнейшем она под давлением супруга переправила мальчика на жительство к бабушке с дедушкой, несмотря на то, что он уже успел привязаться к новой маме и переживал разлуку с ней. Так «замещающий» ребенок оказался заложником непережитого горя и связанных с ним поспешных действий со стороны членов своей новой семьи.

Родительское горе, не будучи пережитым, может стать причиной синдрома годовщины, психосоматических расстройств и других болезненных явлений. Кроме того, оно чревато глубоким разочарованием оттого, что другой ребенок не такой, как умерший, не похож на него и, следовательно, не может его заменить. Неадекватные родительские ожидания еще более пагубны для «замещающего» ребенка, так как загоняют его в чуждые ему рамки и становятся для него «прокрустовым ложем». Собственная личность ребенка не получает развития, он вынужден принести в жертву свою индивидуальность для того, чтобы утешить родителей, обычно не осознающих, что они «ломают» своего отпрыска. Как правило, дети, поставленные в такие условия, очень страдают от оказываемого на них давления и иногда вступают в отчаянную борьбу за право жить своей собственной жизнью. Однако этим все возможные сложности и неприятности не исчерпываются. Вольно или невольно навязываемая новому ребенку идентификация с умершим (особенно, если ему присваивают такое же имя) ставит его в особенно жесткую конфронтацию со смертью, причем при отсутствии поддержки со стороны родителей, так как те сами не смогли по-настоящему оправиться после посетившей их дом смерти. В результате жизнь ребенка рискует превратиться в выживание. Так одна непережитая трагедия иной раз оборачивается новой.

Один из печальных случаев синдрома замещения ребенка — это история рождения, жизни и смерти великого голландского художника Винсента Ван Гога. Он был зачат через полтора месяца после смерти в младенчестве его старшего брата и был наречен его именем.

Вот что пишет об этом жизнеописатель известных художников-импрессионистов Анри Перрюшо. «30 марта 1852 года Анна Корнелия (мать художника. — С. Ш.) произвела на свет мальчика. Его назвали Винсентом. …Винсент означает Победитель. Да будет он гордостью и отрадой семьи, этот Винсент Ван Гог! Но увы! Через шесть недель ребенок умер. Потянулись дни, полные отчаяния. В этом унылом краю ничто не отвлекает человека от его горя, и оно долго не утихает. Прошла весна, но рана не зарубцевалась. Счастье уже, что лето принесло надежду в объятый тоской пасторский дом: Анна Корнелия снова забеременела. Родит ли она другое дитя, чье появление смягчит, притупит ее безысходную материнскую боль? И будет ли это мальчик, способный заменить родителям того Винсента, на которого они возлагали столько надежд? …30 марта 1853 года, ровно через год — день в день — после появления на свет маленького Винсента Ван Гога, Анна Корнелия родила второго сына. Ее мечта сбылась. И этот мальчик в память о первом будет наречен Винсентом!»[13] В этом повествовании об обстоятельствах рождения художника присутствуют несомненные признаки синдрома замещения ребенка: во-первых, рана от потери первого ребенка в душе матери тогда еще не зажила, во-вторых, второй Винсент, призванный заменить первого, унаследовал от него тяжелый багаж — все связанные с ним родительские надежды, его имя и (вот ведь совпадение!) даже день рождения.

В дальнейшем в семье Ван Гогов появилось еще несколько детей, однако старший явно отличался от остальных. «Из шестерых детей пастора только одного не нужно было заставлять молчать — Винсента. Неразговорчивый и угрюмый, он сторонился братьев и сестер, не принимал участия в их играх. …Даже предаваясь детским забавам, он и тут выбирал игры, при которых мог уединиться. …Не раз наведывался он к стенам кладбища, где покоился его старший брат Винсент Ван Гог, о котором он знал от родителей, — тот, чьим именем его нарекли».[14] А как закончилась жизнь младшего Винсента — многим известно: помешательство, психиатрическая клиника, отчаяние, «безмерное одиночество», тоска, которая «все равно не пройдет никогда», и самоубийство в 30 лет от роду. Поразительно то, что добровольный уход Ван Гога из жизни тоже был прямым следствием существования на правах «замещающего» ребенка. Незадолго до трагической кончины художника у его любимого брата Тео родился сын, которого тот назвал опять-таки Винсентом. Известная исследовательница семейных связей А. Шутценбергер предполагает, что это событие сыграло определенную роковую роль. «Несколькими месяцами позже Тео пишет брату-художнику о своем сыне: „Я надеюсь, что этот Винсент будет жить, сможет реализовать себя“. Получив это письмо, Винсент Ван Гог покончил с собой. Как будто для него не могло быть двух живых Винсентов Ван Гогов. Как будто брат указал ему на несовместимость присутствия обоих» [35, с. 168].

Биография, художественное наследие и переписка Ван Гога не раз были предметом психологических или психопатологических исследований. Одна из относительно недавних работ — статья W. W. Meissner в Психоаналитическом обозрении [63]. Он считает, что замещение умершего вскоре после рождения брата стало для Ван Гога началом его озабоченности смертью, что проявлялось в господствующих образах смерти в его живописи, письмах и бессознательных фантазиях.