Я, оперуполномоченный - Андрей Ветер

Он нахмурился и продолжил чтение. С начала проживания в квартире Дениса Найдёнова он «проглотил» уже немало книг. Леонид Андреев окатил его своей пугающей магической живописностью: «Иуда Искариот» и «Красный смех» сразили Виктора наповал, распахнули врата в мир сочных литературных красок, заставили задуматься над тем, что в привычной жизни отсутствовало. Смеляков открыл для себя нежную Франсуазу Саган, сладко отдавшись её вкрадчивой грусти. Обнаружил он и фантастику Станислава Лема – «Возвращение со звёзд» на несколько дней просто вышибло Виктора из привычной жизненной колеи. «Этого не может быть! – то и дело возвращался он к книге, не в силах охватить разумом прочитанное. – Если такую историю способен придумать человек, то на какие же чудеса способна сама Природа!.. Я всё тыркаюсь носом в юридические вопросы, вот столкнулся с подлинным лицом уголовного розыска, а ведь как это мало в сравнении с тем, что написано у Лема, по сравнению с космическими просторами, по сравнению с движением времени! И ведь наверняка в мире есть ещё тысячи книг, прошедших мимо меня, которые подносят читателю обыденную нашу жизнь в ракурсах величественных и почти неподвластных разуму…»

С Денисом он почти не общался. Юноша был нелюдим, хмур. Лишь однажды они разговорились, поздно вечером усевшись за кухонным столом. Виктор посоветовал ему:

– Ты, Денис, всё-таки возьми себя в руки. Ты же мужчина.

– И что?

– Защитник Родины.

– Да ну её! Не стану я никого защищать. – Он как-то не по-детски посмотрел в глаза Смелякову. – Дела мне нет ни до кого. Ничего не хочу.

– Ну в армию-то придётся пойти. Ты парень крепкий.

– Отец тоже был крепкий, а вот взял и умер, – с внезапной злобой проговорил Денис. – И никто не смог ничего сделать.

Смеляков понимающе кивнул:

– Всякое случается.

– Да уж, случается. Когда у отца прихватило сердце, «скорая» больше часа к нам ехала. А ведь тут рукой подать… В больницу уже мёртвого привезли. И это медицина? Бабушка рассказывала, что на фронте, бывало, самых безнадёжных с того света вытаскивали. А сейчас ведь не война, все условия для нормальной работы. И вот не спасли, опоздали… Со мной тоже что-нибудь случится.

– Денис, мысли у тебя плохие, неправильные. Так нельзя.

– Почему нельзя? Потому что так не принято говорить? Да мало ли чего не принято произносить вслух!

– Ты пацан ещё, рано тебе руки опускать, ты пока не видел ничего.

– Я видел равнодушие. Все сами по себе, каждый в своей скорлупке. И в жизни только это важно, потому что всё остальное – туфта, – вяло огрызнулся юноша.

– Денис, ты пойми, что у тебя так сложились обстоятельства. Ты через это перешагнёшь, справишься. Я понимаю, что у тебя болит душа, но жизнь не бывает другой. Ну так уж устроено, что смерть всегда рядом.

– Понимаете ли, когда родители умерли… Одним словом, их смерть просто открыла для меня мир, его настоящее лицо…

– И какое же это лицо?

– Равнодушие, наплевательство. Ко мне тут народу приходило – уйма… Справлялись, что да как, советовали, предлагали. Но ведь я видел, что все ж только по своей надобности: профсоюзы, детская комната и прочие свиньи, которым надо отчитаться на службе о проделанной работе… И всем наплевать, по их рожам видно: насрать им на меня с высокой колокольни, и на других таких, как я! – Денис злобно блеснул глазами.

– Ты не прав. Не всем наплевать. К примеру, Петр Алексеевич. Он честно вкалывает и сердцем за дело болеет.

– И что? Можно подумать, от его честности люди станут добрее и теплее. Нет, никогда ничего не изменится.

– Поэтому ты на вино налегаешь? Голову прячешь от действительности, как страус?

– Ну вот, сейчас стыдить будете… А мне не стыдно. Я уж лучше сопьюсь молодым, чем приспосабливаться к окружающей действительности и до старости врать всем и презирать себя, – запальчиво говорил Денис.

– Почему врать?

– Потому что все вокруг врут! Залгались так, что из всех щелей прёт!

– Я не вру, – убеждённо ответил Виктор.

– Это вы просто не замечаете. Уж я-то знаю, всякого насмотрелся!

– Ишь ты, опытный какой выискался. Да ты ещё жизни толком не видел.

– Видел! – по-мальчишески несдержанно воскликнул Денис. – К сожалению, другой жизни нет. И не надо мой возраст ставить мне в вину. Я, может, гением родился, с закрытыми глазами всё вижу. Иные вон до старости идиотами остаются, так чего ж мне слушать их советы?! И хватит, хватит! Вы, может, и нормальный человек, честный и отзывчивый, но только это исключение. Любой нормальный человек – исключение.

– Ты ошибаешься… Я, правда, сейчас тоже столкнулся с такими проблемами, которые запросто могут подкосить самого морально устойчивого, – нехотя проронил Смеляков. – Я ведь в уголовном розыске новичок, раньше в другой структуре МВД работал. Здесь всё совсем по-другому, как-то чёрство, что ли… Не знаю, как выразить это. Но я убеждён, что если я сейчас опущу руки, поддавшись унынию, то жизнь меня просто сомнёт.

Он говорил эти правильные слова, но сам себе не верил, потому что понятия не имел, как в действительности бороться с унынием, как преодолеть состояние, когда «опускаются руки». Легко сказать: «Держись», – но как удержаться на плаву, когда ты лишён сил? Ему повезло, что с молодых лет попал в круговорот работы и учёбы, он лишил себя возможности бездействовать. Быть может, всё сложилось бы иначе, если бы сразу после армии он не попал в ООДП, а остался бы в родном Тутаеве, работал бы на фабрике по пошиву тулупов из романовской овцы, а после смены глушил бы дешёвый портвейн или самогон и тосковал о чём-то несбывшемся.

– Я знаю, – сказал он, глядя в глаза Денису, – тебе кажется, что я не имею права советовать тебе, потому что не испытал того, что выпало тебе. Но каждому достаётся своя ноша.

Денис угрюмо молчал, корябая ногтем цветную клеёнчатую скатерть. Едва слышно звучало радио, которое никто никогда не выключал на кухне; ровный голос диктора убаюкивающе рассказывал об очередных успехах Советского Союза: «Под руководством созданной Владимиром Ильичем Лениным коммунистической партии, наш народ превратил первое социалистическое государство в светоч для угнетённых, могучий оплот их борьбы за мир и свободу. Строю эксплуатации и насилия коммунисты противопоставили совершенно новый строй, не знающий социального насилия или национального гнёта…»

Виктор встал и чиркнул спичкой, зажигая конфорку газовой плиты. Вспыхнуло, едва слышно загудев, голубоватое пламя горелки.

«Социализм не только провозглашает, – продолжало радио, – но и устанавливает подлинное равенство, гарантирует каждому гражданину небывалые ещё в истории права. Знамя прав и свобод – это знамя социализма…»

Виктор отвернул кран и наполнил чайник водой. Поставив чайник на плиту, он опять сел за стол.

– Да, каждому достаётся своя ноша, – повторил он, нарушая затянувшуюся паузу и возвращаясь к разговору. – И никто, конечно, не имеет права требовать, чтобы мы эту ношу непременно несли. Но ради чего жить, если не ради собственного нравственного становления?

Денис недобро усмехнулся:

– Слова…

– Твоё уныние – это проверка на прочность. Я вот на работе чего только не наслушался! От некоторых историй впору взвыть – клянусь! – от тоски. Куда, думаю, попал!

Порой сталкиваешься с такими ситуациями и такими людьми, что жизнь становится похожей на кошмарный сон, на театр абсурда, на абракадабру какую-то. И хочется удрать подальше, чтобы не видеть и не слышать ничего. Но коли допустить мысль, что так будет всегда и что мир навсегда останется таким порочным, то всё потеряет смысл… – Он вздохнул. – Мы с тобой ещё молоды, от нас во многом зависит, как сложится жизнь в нашей стране. Да и на всей, может, планете…

– Так уж и от нас? – ухмыльнулся юноша. – Агитируете? Хотите вселить в меня уверенность? А вот я не хочу уверенности. Предпочитаю тихо и незаметно исчезнуть, а не бороться за нечто, о чём никто толком ничего не знает. – Парнишка встал из-за стола, сунул в рот сигарету и нагнулся над газовой плитой, прикуривая от голубоватого пламени конфорки.

– Вот как-нибудь лет через пять мы с тобой усядемся за этим самым столом, – сказал Виктор, – и снова обсудим сегодняшнюю тему. У тебя будут новые интересы, новые знакомства, и всё будет видеться тебе в другом свете.

– Посмотрим, – угрюмо хмыкнул Денис.

* * *

Работа шла своим чередом. Пока Смеляков дожидался ответов из всевозможных центров информации, Болдырев то и дело вытаскивал его на места преступлений, совершённых на территории отделения милиции.

– Учись, сыщик, на месте. Всё надо собственным носом понюхать и глазами увидеть… Начинать надо с малого. Ты думаешь, что тебе «настоящее» дело сунули в зубы, так ты уже профессионал? Нет, парень, ты ещё ни фига не смыслишь в нашей работе. Вот я зову тебя на выезд, так ты смотри во все глаза: что эксперты делают, что я делаю, чем Алексеич занимается… А ну подай-ка мне стакан воды, в горле пересохло, пить охота… А теперь глянь сюда, нагнись, видишь там штуковину под кроватью? Да не бойся, отодвинь эту коробку чуток… Вот-вот…