Я, оперуполномоченный - Андрей Ветер

– Любопытная картина вырисовывается.

– Бывают случаи, когда вербуешь кого-то под конкретную разработку, – продолжал Сидоров. – Нужно либо найти агента в этой среде, либо внедрить туда своего агента. Внедрить агента – это дело очень трудоёмкое, исключительно сложное. А вот завербовать из той среды агента – полегче. Можно подловить кого-нибудь на компре и вербануть… А вообще-то завтра пойди к Болдыреву и возьми у него инструкцию об агентурной работе и о ведении оперативных разработок в системе органов МВД. Ты должен с этим ознакомиться, потому что пока ты не сдашь зачёты по этим документам, тебя к самостоятельной работе с агентурой и самостоятельному ведению разработок не допустят. Так что зайди и возьми… А потом мы с тобой посидим и обсудим.

– Пётр Алексеевич, в двух словах всё-таки растолкуйте, что такое доверенные лица? Чем они от агентов отличаются?

– Ладно! – Сидоров улыбнулся. Ему было приятно внимание молодого сотрудника. – Доверенные лица – люди, которые на доверительной основе сообщают информацию сотруднику милиции.

– Не понимаю, что значит на доверительной основе. По-товарищески, что ли?

– Ну уважает он этого сотрудника, доверяет ему и поэтому рассказывает ему обо всём, что происходит вокруг него, просто делится с ним. Как правило, с этих людей подписки не берутся и они не знают о том, что являются осведомителями органов внутренних дел, но опер после каждой такой встречи должен прийти и оформить это сообщение… Если на агента заводятся личное дело, где концентрируются все материалы, характеризующие его личность, и рабочее дело с его сообщениями, которые он пишет собственной рукой и где подписывается закреплённым за ним псевдонимом, то на доверенное лицо заводится упрощённое делопроизводство – там помещается его анкета и опер своей рукой пишет: «Доверенное лицо номер такой-то сообщило мне при личной встрече…» Доверенные лица работают не под псевдонимами, а под номерами. Кстати, некоторые доверенные лица бывают куда результативнее агентов, иногда раскрывают больше преступлений, чем агенты.

– И что же, они так до конца жизни и не знают, что милиция пользуется ими?

– Кое-кто знает, из некоторых вырастают хорошие агенты, по-всякому случается…

– Хитрое это дело – угрозыск, очень непростое, – задумался Смеляков.

– А что в жизни простое? В сортир не сходишь, если пуговицы не умеешь расстегнуть. Всюду имеются свои особенности.

– Да тут, как я погляжу, особенностей – от горизонта до горизонта. Жуть берёт. Одних запросов сколько!

– Ты вот ещё что сделай, – вспомнил Пётр Алексеевич. – Направь запрос в 134-е отделение милиции, чтобы они сориентировали свой спецаппарат на разработку Мес-хи. Это в дополнение к запросу в ЗИЦ.

– А откуда известно, что к Месхи могут быть агентурные подходы?

– Что-нибудь непременно найдётся. Мы же имеем дело с системой! Понимаешь? Система сыска! Когда вербуется агентура, заполняется специальная карточка, куда заносятся фамилия, имя, отчество агента. Это совершенно секретная карточка, печатается в единственном экземпляре, хранится в ЗИЦ, где конкретно указывается, что такой-то человек имеет такие-то связи. Это всё закладывается в компьютер. Таким образом, если завербованных в Москве агентов насчитывается, скажем, сто тысяч, да агент ещё собственноручно указывает свои связи: «Моими связями являются…», то там набегает столько! То есть если брать даже по минимуму, то на сто тысяч агентов приходится несколько сот тысяч человек в числе связей. И когда возникает необходимость, ну при совершении где-то в Москве преступления, где известен конкретный человек, под которого нужно получить какого-то агента, ты направляешь запрос в ЗИЦ и они делают выборку: такой-то человек является связью агента такого-то. Вот уже конкретный человек есть! – Пётр Алексеевич довольно шлёпнул рукой о ладонь, издав звонкий хлопок. – Ты узнаешь, у какого опера состоит данный агент на связи, и уже можешь спокойно направить письмо с заданием: мол, совершено такое-то преступление, подозревается такой-то и, по данным зонального центра, его связью является агент такой-то. Дальше: прошу ориентировать агента на разработку такого-то человека и в процессе разработки выяснить следующие вопросы… И когда ты просишь ЗИЦ прислать тебе информацию на агентуру, проживающую в доме, где снимает квартиру Месхи, может выясниться, что там проживает агентура, состоящая на связи в МУРе или в каком-то другом отделении Москвы. Ну ведь бывает так, что живёт человек на улице Профсоюзная, а работает на Очаковском молочном комбинате, где и попался на чём-то. Опер из 42-го отделения сцапал его за вынос пяти пакетов молока с работы, вербанул, а живёт этот агент на другом конце Москвы. И, может, даже живёт на одной лестничной клетке с нашим Месхи… Так что давай занимайся бумагами, а когда получишь ответы, мы с тобой спокойно сядем и проанализируем всё…

* * *

«Чтобы держать в узде душу, сперва останови бег тела…»

Смеляков сидел на кровати, подставив раскрытую книгу под свет настольной лампы. С того момента как он принялся за «Нравственные письма» Сенеки, им овладело незнакомое ему чувство нетерпения. Каждая страница оглушала его. То и дело он заглядывал вперёд и видел там ту же бездну мудрости. Он жадно листал дальше, цеплял глазами наугад какие-то абзацы и в панике возвращался туда, где читал раньше. Книга была до краёв полна великолепием мыслей, каждая страница звенела точностью формулировок и изяществом слога. Желание охватить одним разом всё, что великий философ писал в течение многих лет, было так огромно, что Виктор время от времени прекращал чтение, закрывал глаза и сидел так, стараясь успокоить охватывавшее его волнение. Всё в сочинении Сенеки было предельно понятно, казалось даже, что он не открывал ничего нового, однако Смеляков чувствовал, что эта ясность возникала не из-за того, что он сам думал так же, а по той причине, что сказанное в письмах было настолько точным, что создавало ощущение мгновенной узнаваемости. «Ну конечно же, я тоже так думал, именно так. Да возможно ли думать как-то иначе?» Однако едва он пытался продолжить предложенную Сенекой тему самостоятельно, движение мыслей прекращалось.

«Нет зла без задатка: жадность сулит деньги, похотливость – множество разных наслаждений, честолюбие – рукоплескания и полученное через них могущество, и всё, что это могущество может. Пороки соблазняют тебя наградой…»

– Может, я просто чего-то не понимаю? – прошептал в растерянности Виктор. – Может, на других «Письма» не производят такого впечатления? «Пороки соблазняют тебя наградой!..» Какая мощь, глубина… Нет, никто из моих знакомых не умеет так сказать. Неужели мы все серые и неинтересные? В милиции, конечно, нет места философам, тут работают люди конкретные. Но разве это обязывает нас думать только о службе? Почему мы сами ограничиваем себя, почему собственными руками закрываем от себя горизонты?..

Он снова перевернул несколько страниц и прочитал шёпотом, с наслаждением проговаривая каждое слово:

– «Никто не становится превосходным мужем случайно: добродетели нужно учиться. Наслажденье – вещь и низменная, и ничтожная, не имеющая никакой цены, ибо на неё слетаются даже самые малые и презренные твари. Слава и пуста, и непостоянна, она подвижнее ветра. Бедность – зло только для того, кто её не приемлет. Смерть не есть зло. Ты спросишь, что она такое? Отвечу: смерть – единственное, в чём весь род людской равноправен…»

Виктор задумался: «Не хочется соглашаться с тем, что смерть – единственное, в чём все люди равны, но ведь нет аргументов против этого. А если так, то получается, что в жизни-то нет равноправия. Только смерть уравнивает… Но тогда зачем нужна жизнь? Лишь для того, чтобы ежечасно доказывать повсеместное неравноправие?.. Взять хотя бы Месхи или любого другого вора. Ему нужны только деньги, нужны для удовольствия. И удовольствия у него – выпивка и курево. Ни книг, ни изящной музыки, ни картинных галерей ему не надо… Но к чему это я?.. Вот пытаюсь рассуждать, а мысли идут своим ходом, перескакивают с кочки на кочку. Видно, это из-за того, что передо мной сейчас не стоит никакого вопроса. Невозможно же искать ответ на вопрос, которого нет. Пожалуй, именно так. У меня не получается рассуждать, потому что я пытаюсь рассуждать ради рассуждений… Вот Борис Жуков на любую тему умеет говорить, жилка в нём есть такая… Чёрт, какая такая жилка? Если она есть, то как её определить? Ведь я тоже думаю! Да, я думаю, но у меня всё не так получается, как у Жукова. Почему? Чего же во мне нет?»

Он нахмурился и продолжил чтение. С начала проживания в квартире Дениса Найдёнова он «проглотил» уже немало книг. Леонид Андреев окатил его своей пугающей магической живописностью: «Иуда Искариот» и «Красный смех» сразили Виктора наповал, распахнули врата в мир сочных литературных красок, заставили задуматься над тем, что в привычной жизни отсутствовало. Смеляков открыл для себя нежную Франсуазу Саган, сладко отдавшись её вкрадчивой грусти. Обнаружил он и фантастику Станислава Лема – «Возвращение со звёзд» на несколько дней просто вышибло Виктора из привычной жизненной колеи. «Этого не может быть! – то и дело возвращался он к книге, не в силах охватить разумом прочитанное. – Если такую историю способен придумать человек, то на какие же чудеса способна сама Природа!.. Я всё тыркаюсь носом в юридические вопросы, вот столкнулся с подлинным лицом уголовного розыска, а ведь как это мало в сравнении с тем, что написано у Лема, по сравнению с космическими просторами, по сравнению с движением времени! И ведь наверняка в мире есть ещё тысячи книг, прошедших мимо меня, которые подносят читателю обыденную нашу жизнь в ракурсах величественных и почти неподвластных разуму…»