Время таяния снегов - Рытхэу Юрий Сергеевич

Прошло много времени, прежде чем Пээп пришла в себя. Она села на пол и, как всякая женщина, очнувшаяся от сна, поправила волосы.

— Подайте мне стрелу, — попросила она слабым голосом.

Отчим бросился шарить по полу и не мог удержаться, чтобы не вскрикнуть, когда в нескольких местах нашел одни обломки.

— Око-ко-кой! — закричала Пээп. — Кыкэ вынэ вай! Стрела оказалась слишком слабой против духа болезни… Смерть суждена мальчику! Кыкэ вынэ вай!

— Неужели больше ничего-ничего нельзя сделать? — прошептала сквозь слезы Арэнау. — Бедный мой мальчик!

— Разве попробовать еще одно средство? — спросила окружающих Пээп.

— Делай что нужно, — ответил за всех старик Рычып.

Пээп вытерла меховой оторочкой рукава пену со рта и пододвинулась к больному. Обнажив ему спину, шаманка плюнула, растерла плевок на спине больного и сказала:

— Вот слюна всеисцеляющая…

Быстрым движением руки она сдернула с Ринтына одеяло и впилась мокрыми, холодными губами в бок. Мальчика охватил такой гнев и отвращение, что он, собрав последние силы, перевернулся на спину и вонзил отросшие за время болезни ногти в мягкое, рыхлое лицо шаманки. Дикий крик заполнил полог.

— И-и-и! Больно! — кричала Пээп.

Сидевшие в пологе кинулись к выходу, едва не сорвав меховую занавесь. Вслед за ними бросилась и Пээп. Она долго не могла выбраться в чоттагын, тыкаясь головой в стенку полога. Когда она, наконец, вывалилась наружу, все увидели, как у нее по лицу, смешиваясь со слезами, текут струйки крови. Поднявшись на ноги, пошатываясь, она подошла к Гэвынто и, плюнув ему в лицо, яростно выкрикнула:

— Твой пасынок исцарапал мне лицо! Так пусть он подыхает! Чтобы это случилось скорее, я нашлю на него свой самый сильный уйвэл![10]

Ринтын слышал ее слова и плакал от жалости к себе, от сознания своей беспомощности. В полог вошла мать. Она приблизилась к больному мальчику и яростно зашептала:

— Ты что натворил, негодный мальчишка! Хочешь умереть? Да? Хочешь умереть? — Она наотмашь ударила сына по щеке. — Вот тебе! Вот еще! Плачешь? Плачь! Помрешь, никто по тебе не заплачет! Никто!

Щеки Ринтына горели жарким огнем, удары отдавались в сердце мучительной болью. Что-то рвалось у него в груди, и каждый удар материнской руки вызывал горячие слезы.

Когда Ринтын очнулся, в полог вместе с потоком яркого света вливался волнами мягкий, пахнущий талым снегом весенний воздух.

Около постели сидела Лена в белом халате. Заметив, что больной открыл глаза, она наклонила голову и спросила:

— Лучше тебе?

Вместо ответа Ринтын спросил:

— Ты доктор, Лена?

— Нет, — засмеялась девушка, — я не доктор.

Скосив глаза, Ринтын увидел второго человека в белом халате. Он стоял в чоттагыне перед отчимом и сердито выговаривал ему:

— Не ожидал от тебя, товарищ Гэвынто, такой дикости. Чуть не погубили мальчишку. Позвал шамана! Нет, у меня это в голове не укладывается!

Загородив собой свет, вошла Арэнау. Виновато улыбаясь, она проговорила:

— Вот и хорошо, что ты очнулся, сынок. Теперь тебя доктор быстро вылечит.

Ринтын отвернулся. Лена успела заметить, как у него на глаза навернулись слезы.

— Что ты, Ринтын! Это же твоя мать!

Арэнау медленно вышла из полога.

К вечеру пришел дядя Кмоль и, закутав Ринтына в шкуры, унес к себе в ярангу.

14

А весна надвигалась быстро. С каждым днем солнце поднималось все выше и выше. Кое-где на крышах повисли первые сосульки, на мусорных кучах щебетали первые пуночки.

Колхозники готовились к весеннему промыслу: красили вельботы, чинили гарпуны, рульмоторы. Из районного центра приехали начальники в кожаных пальто. Они проверили готовность колхоза к весенней охоте.

Состоялось общее колхозное собрание. Ринтын не знал, что там произошло. Дядя Кмоль пришел домой хмурый. Он яростно сосал пустую трубку, громко сморкался и сопел. Лишь один раз он зло сказал:

— Так ему и надо!

Из разговоров Ринтын узнал, что отчима отстранили от руководства колхозом и собираются отдать под суд.

Как-то мальчик зашел в ярангу Гэвынто, чтобы забрать свои торбаза из нерпичьей кожи: в меховых было уже жарко. В чоттагыне никого не было. Ринтын заглянул в кладовую. В ней шумел примус. На нем стояло что-то обтянутое оленьей шкурой. От этого странного сооружения шел ствол старого винчестера. У конца ствола, подставив под него жестяную кружку, сидел отчим Гэвынто и судорожно глотал слюну. Лицо у него было опухшее, глаза красные. Ринтын быстро схватил торбаза и выскочил из яранги.

С того дня Ринтын стал обходить стороной ярангу отчима Гэвынто. Но однажды возле нее он увидел упряжку Таапа. Каюр возвращался из Ванкарема, куда отвозил землеустроительную экспедицию, и на обратном пути завернул в Улак.

Закончились школьные занятия. Ринтын приналег и успел нагнать пропущенные уроки. На последнем уроке в класс пришел Василий Львович. Он поздравил учеников с окончанием первого учебного года и выдал похвальные грамоты Аккаю, Ринтыну, Пете и Ёо.

— Они хорошо учились в этом году, — сказал на прощание директор. — Как лучшие ученики, получившие похвальные грамоты, они по решению педагогического совета награждаются месячной поездкой в пионерский лагерь в Кытрын.

Радостный и взволнованный, Ринтын как на крыльях летел домой. Он едва не налетел на Йока, по обыкновению расхаживавшего по тропке возле своей яранги.

— Йок! — крикнул Ринтын. — Я получил награду!

— Это ты, Ринтын? — улыбнулся Йок. — А я думал, самолет летит.

— Даже две награды! Вот эту бумагу и поездку в пионерский лагерь!

Слепой взял в руки похвальный лист и долго ощупывал его. Возвращая Ринтыну, он сказал:

— Красивый! Как облигация!

Дома Ринтын долго не знал, куда девать лист, пока бабушка Гивынэ не дала ему старую берестяную шкатулку изпод табака. Он с нетерпением ждал, когда придет дядя Кмоль, чтобы показать ему похвальный лист.

— Выходит, ты многих обогнал, — сказал дядя.

— Не я один, — ответил Ринтын. — Петя, Аккай и еще Ёо.

— Молодец Ёо! — похвалил девочку дядя Кмоль. — Значит, кончился у вас год. Теперь, наверное, перестанешь мне читать.

По заведенному дома порядку Ринтын прочитывал дяде несколько страниц из книг, которые брал в библиотеке колхозного клуба. Книги были на чукотском языке, но описывалась в них совсем другая, иногда неправдоподобная жизнь. Старый да малый уже одолели повесть о необыкновенном выдумщике, врале бароне Мюнхгаузене, а теперь читали книгу Неверова "Маруся большевикнаускат".

— Нет, читать буду, — сказал Ринтын. — А то вдруг забуду буквы.

После вечернего чаепития, когда тетя Рытлина и бабушка легли спать, Ринтын с дядей устроились поближе к свету. Дядя Кмоль взялся за починку наконечника гарпуна, а мальчик — за книгу. В тишине громко тикали часы-ходики и звенел голос Ринтына. Когда уже глаза мальчика стали слипаться, раздался сильный стук в дверь чоттагына.

Дядя Кмоль поспешно натянул торбаза и вышел в чоттагын. Разбуженные стуком бабушка и тетя Рытлина высунули из полога головы.

— Кто там? — спросил дядя, не открывая дверь.

— Это я, Гэвынто.

— Что тебя привело сюда? Я же сказал тебе, чтобы ты пьяный не приходил.

— Я не пьяный. — Голос отчима был дрожащий и жалкий. — Арэнау сбежала от меня вместе с Таапом. Дай мне твою упряжку. Я их догоню и покажу Таапу, как красть чужих жен!

Дядя Кмоль в нерешительности постоял у дверей. Кажется, он был готов открыть дверь, но затем твердым и ясным голосом сказал:

— Ты сам виноват. Догоняй на своих собаках. Мне упряжка нужна. Скоро вельбот вывозим к открытой воде. Уходи!

Отчим взвыл и отошел от двери.

Ринтын долго не мог уснуть. Он слышал, как, громко ругаясь, на улице бегал за собаками отчим, как он плакал и в бессильной злобе колотил собак.

Гэвынто вернулся на следующий день утром. Он шёл по улице, опустив голову. За ним тощие, едва стоявшие на ногах собаки тащили нарту. Отчим вошел в ярангу и захлопнул за собой дверь.