Минни (СИ) - Соловьева Екатерина

Минни зачарованно слушала, теребя пальцами край подола. Мистер Люциус оказался прекрасным рассказчиком. Его приятный негромкий голос обволакивал её, унося в далёкие времена, и девушка забывала, что перед ней хозяин. Она видела просто умного мужчину с явным талантом к интересному повествованию. Сладковатый дым трубки окутывал библиотеку, погружая обоих в сказочный мир грёз и волшебства.

Спустя некоторое время Люциус с удивлением осознал, что чувствует необычайный прилив сил и магии, как будто не только близость, но и общение с Минни подпитывала его.

Ему становилось тепло, он странным образом отогревался рядом с ней, задаваясь вопросом, отчего же так пусто и холодно на душе было раньше. Невольно напрашивался вывод, что на самом деле он совершенно одинок: Нарцисса давно забыла о нём, интересуясь исключительно организацией званых обедов и собственной сестрицей, а Драко вырос и теперь вёл самостоятельную жизнь.

А сейчас, когда Люциусу удалось увлечь её, Минни вышла из апатичного состояния, «оттаяла», в большие тёмные глаза вернулся блеск. Она с таким неподдельным интересом слушала его рассказы о волшебниках и заклинаниях, что не хотелось останавливаться. Лишь бы девушка и дальше расспрашивала и с любопытством внимала каждому слову, лишь бы смотрела на него карими глазищами, восхищаясь его умом и умением интересно рассказывать, услаждая мужское самолюбие.

Однако реальность диктовала свои правила. Пятнадцатого октября метка запульсировала, неприятно стягивая кожу на предплечье. Люциусу в такие моменты всегда казалось, что вытатуированная змея свербит под кожей, будто мерзкий червь. Малфой набросил тёплую мантию и трансгрессировал к барьеру Хогвартса.

По пути к замку он привычно оглядывал окрестности. Хогсмид провожал унылыми заколоченными окнами в домах: после битвы слишком многие предпочли убраться отсюда. Остались только старики и те, кому бежать совсем некуда или нечего терять. Осенний ветер гулял в переулках и зло завывал, словно вервольф в полнолуние. Покосившиеся заборы, старые ставни, скрипящие, будто келпи в ночь разлива Темзы, сгнившие доски — жизнь в деревушке едва теплилась, оставляя неприятный осадок обречённости и безнадёги. Над головой грязным одеялом лежали свинцовые тучи, ещё больше усиливая тягостное впечатление.

В «Кабаньей голове» вместо братца Дамблдора теперь хозяйничал некий Эстебан Торрес из Лютного. Поговаривали, что он подливает в виски клиентов сонное зелье, чтобы незаметно срезать кошелёк. Зато ассортимент алкоголя существенно расширился, благодаря контрабанде и запрещённым напиткам вроде «Лепреконовой радости». Люциус знал это от Макнейра и Эйвери, которые частенько наведывались сюда.

Проходя мимо «Трёх мётел», он невольно вспомнил, как ещё юнцом отдыхал здесь с однокурсниками. Как весело было, набравшись сливочного пива и спрятавшись за тем старым дровяным сараем, обстреливать снежками растяпу-Флитвика или толстого, как бочка, Амоса Линтри с Пуффендуя.

По пути к замку Малфой мрачно думал о том, когда же всё это закончится. Лорд так часто обещал рассвет новой эры после и процветание победы, что с каждым разом его речи звучали всё фальшивее. А наблюдая за разорённым Хогсмидом и Косой аллеей, Люциус поневоле признавал, что светлое будущее откладывается на весьма продолжительное время, поскольку Сопротивление сдаваться не собиралось.

Лорд долго восстанавливал замок после битвы. Но он зачем-то решил кое-где оставить дубины великанов и валуны, которые они натащили. Вероятно, так он выражал своеобразное уважение к чести павших, если камни символизировали безымянные надгробья.

Люциус прошёл сквозь двор, занесённый листвой, миновал молчаливую отныне горгулью и поднялся в кабинет директора.

Нагайна, хвала Мерлину, обитала где-то в другом месте. Раньше, как он помнил, на столах и полках вертелись какие-то серебряные механизмы, теперь же все горизонтальные плоскости занимали книги: открытые, растрёпанные, с загнутыми страницами, с пометками на полях, стопками на полу и стеллажах. Будто нынешний директор что-то отчаянно искал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Лорд стоял, заложив руки за спину, и смотрел в окно на школьников, пересекающих внутренний дворик. В этой шапочке с кисточкой он так напоминал покойного Дамблдора, что Люциус поморщился, гадая о том, знает ли об этом сам Лорд.

— Люциус.

— Мой Лорд.

Молчание пролегло между ними, символизируя разницу во всём: в статусе, положении, возрасте и даже сущности.

— Мне иногда недостаёт Питера…

Люциус мысленно вздохнул. Он терпеть не мог эту трусливую крысу, которая получала удовольствие от пыток Бербидж. Вопли погибшей учительницы до сих пор вспоминались с тошнотворным отвращением. Малфой вообще подозревал, что Петтигрю только так и чувствовал себя мужчиной: мучая тех, кто слабее. Может, иначе он не мог выразить свою истинную сущность… или возбудиться.

— Будь он жив, возможно, я бы знал, какую ошибку он допустил тогда, на кладбище…

Голос Лорда понизился до шёпота, который звучал в кабинете слишком громко. Люциус замер, боясь пропустить что-то жизненно важное.

«Мерлин! О какой ошибке он говорит?!»

Но тот замолчал. Когтистые пальцы за спиной подёргивались, создавая неприятное ощущение, что их хозяин что-то отвинчивает, вонзает или раздирает.

— Мой Лорд?

— Завтра. У Стоунхенджа. Возьмёшь с собой Беллу, Долохова, Эйвери. И Яксли, у него хорошая хватка. И грязнокровку, разумеется. Я прибуду следом за вами.

— Вы убьёте Поттера, мой Лорд?

Он резко развернулся, зашелестев мантией, и Люциус встретился с мрачным взглядом запавших глаз.

— Сомневаешься в этом?

— Конечно, нет, мой Лорд.

Повелитель разглядывал его с усталым интересом и, похоже, с досадой или даже завистью.

— Ты словно светишься, Люциус. Что делает тебя таким счастливым?

— Власть, мой Лорд, — улыбнулся Малфой, вспомнив о Минни.

Он предпочёл поскорее покинуть Хогвартс, пока Лорд в хорошем расположении духа и не намерен к чему-нибудь придраться, чтобы угостить Круцио.

* * *

Минни сама не заметила, как к ней вернулась жажда жизни и лёгкая улыбка. Прислуживать и слушать глупые упрёки портретов по-прежнему претило, но теперь, когда книги оказались в её распоряжении, она всякий раз спешила в библиотеку. Девушка не теряла надежды отыскать что-нибудь о беспалочковой магии и пустить её в ход, чтобы снять обязательства клятвы и сбежать.

Однако Минни временами ловила себя на мысли, что мистер Люциус очень симпатичен, как мужчина, и всё, что случилось той ночью, было довольно приятно. Она старалась не думать об этом, поскольку не знала, что делать с чувствами, которые вызывал хозяин. Но раз за разом возвращалась к этому, особенно когда с удивлением обнаружила, что и мистер Люциус тянется к ней, как и она к нему. Едва они оставались наедине, в его льдистых глазах загорался огонь, а на устах расцветала довольная улыбка, делающая его таким красивым. И Минни в эти моменты больше всего на свете хотелось, чтобы он сжал её в объятьях и никогда не отпускал, доказывая, что она нужна ему. Но признаться в этом было страшно даже себе.

Мастер Драко по-прежнему следил за ней, Минни чувствовала его тяжёлый угрюмый взгляд, цепляющийся за лиф платья или открытую шею. Девушка помнила его обещание и ожидала, когда же он приведёт его в исполнение, чтобы понять, наконец, защищена ли она теперь мистером Люциусом или нет.

Минни знала, что раньше парень часто уходил на какие-то рейды и возвращался с них в мрачном спокойствии, но в последнее время он редко выходил из дома, и это его заметно раздражало.

Горничная протирала широкие листы гигантского фикуса в холле, когда мастер Драко стоял у окна, изредка посматривая на неё. Она привыкла видеть его там, и когда он неожиданно оказался близко, вздрогнула, выронив тряпку.

Мастер Драко стоял и разглядывал её с ленивым любопытством. Вдруг он протянул руку и, прежде чем она успела отшатнуться, заправил ей за ухо выбившуюся прядь. Минни с ужасом смотрела, как с его пальцев вдруг закапала кровь.