Через мост и дальше - Олег Федорович Соловьев

разных мостов. Картины Клода Моне сменялись силуэтами осужденных, проходящих по Мосту Вздохов, а будапештский мост Сечени внезапно превращался в мост Самерсет на Бермудах. С них никто не прыгал, на них не было ни одного человека, вокруг них не было вообще никакой жизни. Они просто были. Как на открытке. В итоге я увидел одну живую картинку – Карлов мост со всеми его статуями, башнями и уличными художниками, медленно разрушающийся и уходящий в черные воды Влтавы. Остался только рыцарь, продолжающий стеречь реку. Он никогда не стерег мост, вот мост и рухнул. Вместе с последним камнем, упавшим в реку, я открыл глаза и уставился в потолок. Вспомнил про свой сон, постучал себя по щекам и вспомнил, что я решил никогда больше не выпивать залпом полбутылки бурбона. Потому что потом мерещатся странные личности, дающие странные советы и растворяющиеся в воздухе, стоит только закрыть глаза. Тем не менее, подумал я, совет он мне дал невероятно правильный. Точнее этот совет дал себя я, ведь этот любитель выбирать из двух вариантов наименее правильный был всего лишь плодом моего воспаленного воображения. Пути и в самом деле приводят к встрече, но только в том случае, если эта встреча должна состояться. Если же этой встрече произойти не суждено, то путь приведет к другой встрече – с пустотой. И на этом закончится. И стоит принять это спокойно – просто потому, что так должно быть. Удивительно, почему я так быстро забыл о тактике, которая приносила мне успех долгие годы. В какой-то момент я, конечно, пытался от нее отойти, начинал суетиться, но ведь происходило это потому, что так тоже было нужно. Я решил, что я не буду суетиться и пытаться найти “свою женщину”. Ровно, как и своего брата – я вообще не собирался его искать, для таких действий прошло слишком много времени. Женщину искать тоже бессмысленно, в конце концов, у нее есть муж. Брак их, конечно, вряд ли вышел таким, как ей хотелось, да и муж её, пусть сам себя и считает эталоном, на самом деле обыкновенный, ничем особо не примечательный, мужлан, но, так или иначе, – он остается её мужем, и спорить с этим бесполезно. Тем более, мне. Все будет так, как должно быть.

С этими мыслями я встал, разулся, снял с себя пальто и всю остальную одежду, налил в стакан воду, выпил ее одним глотком и лег обратно в кровать. И моментально уснул, спокойным сном без мостов и шалашей.

После того сна, когда все мосты порушились и утонули, я стал бегать по утрам. Не знаю, как подобная идея родилась в моей голове, но, тем не менее, каждое утро я выходил из дома и бежал. Сначала было очень тяжело и меня хватало от силы на километр, а потом я останавливался, жадно вдыхал воздух и возвращался домой неторопливым шагом. Но через пару недель тренировок я пробегал уже три километра в одну сторону и еще три обратно и мое дыхание не сбивалось. Больше мне делать было, в сущности, нечего, я не хотел искать себе работу, чтобы занимать дни, я слишком отвык от такого распорядка. Попытался вернуться к своему писательству, но, перечитав все то, что когда-то написал, понял, что совсем не хочу этим заниматься. Гораздо интереснее было читать то, что написали другие, более талантливые, люди. Я читал по четыреста страниц в день и это был своего рода запой, только вместо бутылки я держал в руках книгу. Так рьяно и так много я читал только в институте, когда мне было сложно влиться в новый, еще не сформировавшийся окончательно, коллектив, и я, вместо того, чтобы поговорить с кем-нибудь из моих одногруппников о футболе, или о том, какой козел, или лапочка тот или иной преподаватель, прятался за книгой. И, наверное, ждал, что кто-то подойдет ко мне и спросит, что я читаю. В то время я читал много французской литературы – начиная от Бальзака и Флобера и заканчивая Селином и Жене. Было бы о чем рассказать, но никто не торопился спрашивать. Все считали, что я этакий книжный червь, и поэтому очень удивились, когда я получил пять пересдач на первой сессии. А все дело было в том, и никто почему-то не мог этого понять самостоятельно, что вместо того, чтобы упражняться в искусстве брать интегралы, я читал “Постороннего” и искренне не понимал, зачем мне вообще учиться брать интегралы, если самая, на первый взгляд, естественная цепочка событий приводит тебя к гильотине. Потом, правда, я сообразил, что если я не пойму, как обходиться с интегралами, я вернусь домой – а там была гильотина другого рода, нежели знакомая Артюру Мерсо. И возможно, даже пострашней.

Сейчас надо мной не нависали никакие интегралы – мне просто было нечего делать, поэтому я последовательно перечитывал ту же литературу, что читал в институте, но испытывал несколько иные, пусть и во многом схожие, чувства. Жене, например, был мне отвратителен, ровно так же, как и раньше, но мне нравилось читать “Богоматерь цветов” и, как в первый раз, испытывать чувство шока, смешанного с брезгливостью и восторгом от писательского таланта, когда я понимал, что Нотр-Дам на самом деле мужчина. Вот почему я закончил попытки писать, думал я. Потому что был не способен написать что-то настолько же сильное, способное вызывать у читателя реальные эмоции. И еще потому что не смог бы этому научиться.

Из-за обилия читаемых книг мне казалось, что я и сам постоянно нахожусь то в одной, то в другой из них. Именно поэтому, когда она зашла в мою квартиру, я подумал, что я – это совсем не я, а Морис д’Эпарвье и вижу перед собой своего вочеловечившегося ангела-хранителя, появившегося из ниоткуда. Я поразился настолько, что хотел было бросить ей все свои деньги и драгоценности, что лежали на прикроватном столике, но потом понял, что у меня не было ни денег, ни драгоценностей, ни, собственно, столика. Поэтому поднялся и задал самый глупый вопрос из всех возможных. Но и самый неожиданный при этом:

– Тебе было поручено беречь мою невинность и охранять мою чистоту?

Она посмотрела на меня как на умалишенного.

– Я допускаю, что я неожиданно, но о чем, прости, ты вообще говоришь?

Я показал ей “Восстание Ангелов”, потом вдруг смутился, отбросил книгу в сторону, сделал два шага и обнял ее.

– Нет, я, конечно, понимаю, что масштаб твоего литературного психоза полностью еще не изведан и