Звезда надежды - Владимир Брониславович Муравьев

что виновник бытия моего не заставит долго дожидаться ответа и пришлет нужные мне деньги…

В заключение, поздравляя Вас с наступающим Новым годом и желая Вам всяких благ, остаюсь покорнейшим Вашим сыном

К. Рылеев».

Рылеев очень надеялся на силу своего красноречия, но ответ — на этот раз скорый — пришел совсем не такой, какого он ожидал.

С огорчением читал он отцовский ответ. Мало того, что отец не понял его, он обвинил сына в притворстве и корыстолюбии.

«Ах, любезный сын! — писал Федор Андреевич. — Сколь утешительно читать от сердца написанное… Напротив того, человек делает сам себя почти отвратительным, когда говорит о сердце и обнаруживает при том, что оно наполнено чужими умозаключениями, натянутыми и несвязными выражениями, и, что всего гнуснее, то для того и повторяет о сердечных чувствованиях часто, что сердце его занято одними деньгами… Но надобны ли они ему действительно или можно и без них обойтиться?

И ежели я твой родитель, то должен ты из сыновнего уважения, вступая в новое для тебя поприще, не размышляя ни о чем другом, прежде всего броситься в отцовские объятия и верить благонадежно тому, что он с лучшею противу всякого другого благодетеля твоего горячностию приимет, обнимет и благословит по возможности!

Да и приятнее ему будет видеть тебя, вместо двух дорогостоящих, в одном и от казны даемом мундире, и буде ты приедешь теми деньгами, которые на проезд тоже казна жалует… И довлеет ли тебе только одному не пользоваться толикими щедротами от общего нашего отца!..»

Рылеев понял, что его мечте о своем мундире не суждено сбыться…

Матушка тоже была расстроена. Она все-таки надеялась, несмотря на все прежнее, что на этот-то раз Федор Андреевич изменит своему обыкновению и скупости и снабдит сына необходимой суммой, ведь так давно они ни с чем не обращались к нему…

— Ладно, маменька, не печальтесь, — утешал ее Рылеев, — нынче во всем выпуске ни у кого своих мундиров нет, и я обойдусь казенным. К отцу, конечно, придется заехать, поклониться. А на деньги его я не льщусь…

Матушка все же, собрав крохи, к отъезду сына купила шарф получше, белья теплого. Долго прикидывала, кого бы послать с сыном для услуг: рылеевских крепостных отец давно продал, из Батова, когда там всего-навсего восемнадцать работников, никого не возьмешь. В конце концов Настасья Матвеевна остановилась на дворовом Федоре Павлове.

— Хоть он не так расторопен, поскольку уже в годах, зато верный и основательный человек, — говорила она сыну. — А если отец вдруг денег даст, сможешь взять наемного, коли Федор не угодит…

Из почти ста выпускников всего десять человек получили назначение в конную артиллерию: кроме Рылеева, Федя Миллер, Зигмунтович, Егоров и еще шесть человек из другого класса, с которыми Рылеев близкого знакомства не вел.

Фролов, как большинство выпуска, вышел в армейскую пехоту.

Последняя неделя пребывания в корпусе, пока ожидали официального приказа о присвоении офицерского чина, была неделей бесконечных разговоров о будущем, построения планов, пересказов узнанного от родных и знакомых об армейской службе, о порядках в заграничной армии, поскольку выпускали кадет в части действующей армии, находившейся за границей.

Но в то же время эта неделя была неделей прощания с корпусом.

Многие из выпускников пробыли в корпусе более десяти лет. Придя сюда несмышлеными малышами и прожив здесь пору сознательного детства, отрочества и юности, они покидали его почти взрослыми людьми. Все радости и горести были связаны у них с корпусом. Новое, конечно, манило, но и пугало своей неизвестностью. Прежнее же стало перед разлукой милым и дорогим своей знакомостью и привычностью.

Остающимся в корпусе товарищам выпускники дарили свои записи лекций, карандаши, перья, тетради, линейки с удобной разметкой, самодельные шахматы, самодельные перочинные ножички, сделанные из обломков железа и заточенные при многодневном старании о ступень лестницы до остроты бритвы, и другие вещи, в новой жизни им уже совершенно не нужные.

Рылеев большую часть своего кадетского хозяйства отдал Чижову. Тот давно уже не был таким, каким пришел в корпус. Первоначальное покровительство Рылеева помогло ему в самый кратчайший срок пройти путь от зеленого боязливого новичка до настоящего «доброго» кадета. На второй год пребывания в корпусе он уже входил в число отчаянных. Теперь он хладнокровно ложился на лавку под розги, спокойно шел в карцер.

Но сейчас Рылеев опять чувствовал себя по отношению к Чижову более взрослым и опытным.

— Пора и тебе, Чижов, кончать с отчаянностью и браться за ум, — говорил Рылеев. — Годы до выпуска пролетят незаметно. А одной отчаянностью науки не осилишь. По собственному опыту знаю.

— Да я, Рылеев, и так уж думал поднажать, — отвечал Чижов. — Как переведут в гренадерскую роту, с отчаянностью — всё. Пусть младшие отчаянничают. Я, как и ты, буду стараться попасть в конную артиллерию.

— Вот что, брат Чижов, эту тетрадь я хотел взять с собой, но оставляю ее тебе, — расчувствовавшись, сказал Рылеев. — Раскроешь, почитаешь и вспомнишь меня. И разговор наш сегодняшний вспомнишь.

И Рылеев отдал ему тетрадь кадетских сочинений.

Наконец 10 февраля 1814 года последовал приказ о производстве выпускников в чин.

Рылеев, как и все определенные в конную артиллерию, получил назначение в Первую резервную артиллерийскую бригаду, входившую в авангардный отряд Чернышова, который со дня на день должен был достичь границы Франции, перейти ее и далее двигаться на Париж. Пополненные новыми мобилизациями, наполеоновские дивизии теперь снова представляли собой грозную силу, они отходили с упорными боями, иногда останавливали войска союзников и даже порой заставляли их отступать.

В тот день, когда выпускникам объявили приказ о производстве, в Петербурге было получено сообщение о сражении при Бриенне — первой крупной битве на территории Франции. Это сражение выиграл Наполеон.

В корпусе сообщение о Бриенне обсуждали с жаром, особенно оно взволновало выпускников.

— Говорят, армия Блюхера и корпус Остен-Сакена разбиты совершенно, — сказал Фролов. — Один столоначальник в департаменте у брата читал об этом в немецких газетах.

— Да-а, у себя дома француз не тот, что был на Березине, — проговорил Боярский.

— Значит, и на нашу долю еще кое-что останется! — воскликнул Рылеев. Он взмахнул рукой и вскочил на скамью.

Рылеев видел устремленные на него восхищенные взгляды младших кадетов, отыскал в толпе Чижова. Рядом с Чижовым, блестя глазами, стоял его приятель Миша Пущин.

Рылеев снова взмахнул рукой. Он чувствовал непреодолимую потребность высказать всем переполнявшие его чувства