Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 7
После выходных дней начались будни. Во вторник доставили обратно прооперированного больного Парфенова. Зимин сначала его не признал по его выбритой голове.
– Доктор, это я! – он погладил себя по голове, на которой была впадина после костно-пластической трепанации без закрытия дефекта. – Я вам так благодарен. У меня оказалась субдуральная гематома, теперь я знаю. Ушиб тот был случайный и давний, и гематома в голове так существовала, как потухший вулкан. И после стресса на работе эта разлившаяся лава крови из гематомы чуть не отправила меня на тот свет. С вашей легкой руки теперь я буду жить!
Зимин молча кивнул и вышел из палаты.
В ординаторской надрывно трещал телефонный аппарат. Зимину пришлось взять трубку, и он услышал несколько суховатый голос секретарши главного врача, которая почти шёпотом сообщила последнюю новость из его кабинета.
– Сегодня по служебной записке вашего заведующего представлена кандидатура Вечерского на назначение вакантной должности. Вам опять не повезло, как в картах и любви.
– На какую вакантную должность?
– Какую, какую, вам всё на тарелочки выложи, я вам советовала почаще сюда заглядывать, чтобы быть в курсе всех дел, некоторые попрытче вас в служебном рвении. У Вечерского вкус есть, и он лучше знает, какие цветы преподнести.
У Зимина от удивления и небрежного отношения Розы Карловны вытянулось лицо. Он стоял в замешательстве, сжимая телефонную трубку побелевшими пальцами.
– Но есть возражения против его кандидатуры, как и вашей. Вы оба перешли дорогу Сергею Сергеевичу.
– Это из-за пьесы «капустника»? Да разве можно обижаться на то, что говорят намеком о мелочах жизни.
– Может, он и груб, и туп, но отнюдь не глуп. Довели человека до гипертонического криза! Гуманисты! В нашем департаменте работают очень серьезные люди. Ударники труда. Так что ещё обсуждаются и некоторые другие кандидатуры, и по ним может быть принято решение. Виктор Григорьевич, разве вы не видите перемен из своего кабинета, под вас копают и вас изучают изнутри, – интонации конца разговора были похожи на интонации начальника отдела кадров, которые звучали предупредительно и жестко, от чего у Зимина прошел ледяной холодок по телу.
Зимин опустился в кресло и задумался о переменчивости ситуации. Он полагал, что в чести у заведующего отделением и именно он является преемником. Он работал с командировками, с ночными дежурствами и в выходные дни. И в такой момент жизни администрация выложила свой астрологический прогноз. Он тяжело встал и с раздражением на себя пошел на обход больных по палатам.
Около палаты, где находилась Веригина, он внутренне и внешне настроился не на сочувствующий, а на решительный вид.
– Как вы прекрасно выглядите! – произнес он, увидев Веригину.
Она действительно выглядела внешне подтянуто и спортивно, а макияж и перманент закрасили её тени усталости и раздражения.
– Я так всегда выглядела до болезни, – она встала, грациозно прошла по палате и присела на стул. – Я приняла хвойную ванну.
– Надо выходить в свет. Надо вернуться к своим любимым занятиям. А то вы заболеете хронической привычкой постельного режима.
– Звание генеральши остается при мне, если даже я уже вдова. Вы меня выписывайте. Я и так злоупотребила вашим ко мне терпением.
– Можно, конечно, продлить ваше лечение.
– Это ни к чему! – произнесла Веригина.
– Согласен, для вас будет лучше, если вы станете реально смотреть на жизнь, а не прятаться от проблем в больнице.
– Одно скажу, что тут я решила много самых важных своих проблем. Сердце мое теперь бьётся наполовину реже из-за инфаркта неизвестной давности. Сердце стало таким, что не хватает силы даже на любовь. Теперь мой совет – берегите свое сердце для любви. Только здоровое сердце является донором любви.
Зимин вышел из палаты, прошел по коридору до ординаторской. В истории болезни окончательно внес коррективы в выписной эпикриз: «Больная находилась на стационарном лечении сорок два дня. Заключительный диагноз…».
Зимин держал перед собой пожелтевшую историю болезни. Сделал подпись и подал заведующему на проверку. Тот небрежно просмотрел историю, по ходу чтения он делал замечания вслух по ее оформлению, широко расписался и отдал старшей сестре для архива. Старшая медицинская сестра взяла историю болезни и страдальчески, многозначительно произнесла: «Наконец-то выписывается генеральша», – и вышла.
В ординаторскую заглянул заведующий отделением Горячев, посмотрел на Зимина, потом на Вечерского, ничего не произнес и вышел из комнаты. Потом он через дежурную медсестру пригласил к себе в кабинет Вечерского.
– Как мне надоела эта суета сует, – произнес Вечерский.
В просторном кабинете заведующего было мрачно. Вечерский плотно прикрыл за собой дверь.
– Ваша кандидатура обсуждается на высоком уровне. Вы хорошую рокировку со сценарием провели, так что кроме нас двоих никто и не знает, а уж тем более не догадывается. Зимина давно знаешь?
– Со студенческих лет, когда-то дружили.
– А теперь дружбу забудь. – Горячев сделал паузу и усилил голос. – Я твой учитель, ты мой ученик.
– Хороший ученик никогда не станет выше учителя, – парировал Вечерский.
– Юмор тут не уместен.
– Уймусь и образумлюсь. Спасибо за доверие!
– Уймись, шутник, уймись! Где Зимин? Знаю! – махнул рукой Горячев. – Слабак человек, а на мое место метит, делового врача из себя корчит, – с ненавистью сказал Горячев. – Напишу на него служебную записку, а ты мне поможешь в этом деле. Напишешь от своего имени объяснительную записку, как готовились к кэвээну и хотели сорвать торжественное мероприятие. На этом стою и не соскочу, тем более, что я согласовал с конкретными людьми, они дали согласие. В работе ни родства, ни дружбы. Тебя обходят вниманием, и ты обходи.
Горячев навалился всем телом на стол и вперил сверлящий взгляд на Вечерского. Тот сидел не шелохнувшись, как шакал перед тигром в клетке.
– Чтобы возвыситься и получить звание, должность, надо убирать конкурентных деятелей, если нет в нас таланта. Всех фигурантов с шахматной доски, под всех копать компромат, так учили мои учителя. Павлов и Бехтерев два гения, и что, а вот то, что это были и два бунтаря и ни в чем не уступали друг другу. Говорили об одном и том же предмете – о человеческом разуме. Мы не отвергаем их учения, мы продолжатели всего прогрессивного. Но учебник жизни потому и учебник, а не пособие, потому что там не допустимы аксиомы, там могут быть изложены только правила. Их требуется исполнять. И мы по мере возможности их реализуем. У нас нет места под солнцем, но нам и в тени неплохо. Кто был на ком, тот не забудет о том. Закон обратной силы не имеет. Мы переустраиваем систему, мы защищаем устои и исполняем законность миропорядка, и мы не выскочки и не бунтари. Вечерский, к понедельнику жду подробную объяснительную записку, и красок не жалей – бумага стерпит. Я твой творческий потенциал высоко ценю. Свободен.
Вечерский вышел из кабинета весь взмокший и растерянный. В коридоре и ординаторской никого не было. Он в сумраке комнаты кому-то погрозил кулаком и отрешенно присел на кушетку.
Горячев уехал на машине по приморскому шоссе в дачный поселок.
Ранним утром в субботу он проснулся бодрым и вышел из дома, чтобы прогуляться через парк к заливу. В дачном поселке оживилась стройка, где на смену старых домов вырастали особняки. Стучали молотки, надсадно работали бензопилы, и к сосновому воздуху примешивалась взвесь бензиновой гари.
Горячев увидел перед собой голубой залив. На воде отсвечивало золотой чешуей рябь волн от теплого солнца, как бывает в бабье лето. Он шел по песчаной косе, чьи-то следы остались на песке, оглянулся и увидел свои на песчаной полосе.
«Завтра дождь смоет все следы», – почему-то подумал Горячев. Он, видя редкую красоту у залива, нисколько не оживился, а наоборот, повернулся к солнцу спиной и увидел перед собой отброшенную тень, за которой будто следовал, и опять подумал: «Вот и тень пытается бежать впереди меня». Уходя в глубь парка, тень растаяла под сенью деревьев. Под ногами Горячева лежали осенние красные распятые листья клена с мелкой желтой россыпью, выцветшие сухие листья осыпавшихся берез.
В воскресенье день выдался дождливым.
Понедельник. Больница. Тусклый свет в коридоре отделения. Утреннее оживление от проснувшихся больных, подвоза с больничной кухни каши в столовую и шумных пожилых санитарок. За выходные дни от посетителей в палатах накопился в урнах мусор.
– Откуда тут столько мусора?
– Не убирали, кажется, вторые сутки.
– Кажется, кажется, все равно тут не санаторий. Меньше ешь, больше спи, вот в чем ваше выздоровление.
– Сегодня что, ввозной день?
– Кто из врачей будет дежурить?
– Кто-нибудь да будет.
– Сергеев приглашается в процедурный кабинет, – несется по селектору.
- И не только Сэлинджер. Десять опытов прочтения английской и американской литературы - Андрей Аствацатуров - Эссе
- Место действия. Публичность и ритуал в пространстве постсоветского города - Илья Утехин - Эссе
- Замок из песка - Gelios - Эссе
- Феноменологический кинематограф. О прозе и поэзии Николая Кононова - Александр Белых - Эссе
- Один, не один, не я - Мария Степанова - Эссе
- Блокнот Бенто - Джон Бёрджер - Эссе
- Краткое введение в драконоведение (Военно-прикладные аспекты) - Константин Асмолов - Эссе
- Открытые дворы. Стихотворения, эссе - Владимир Аристов - Эссе
- Пальто с хлястиком. Короткая проза, эссе - Михаил Шишкин - Эссе
- Дело об инженерском городе (сборник) - Владислав Отрошенко - Эссе