Белая обитель - Валерий Рыжков

– Что вы, это ведь вам преподнесено, – промямлил слабо Седов. – У нас труд корпоративный, на примере Веригиной, которой мы все занимаемся, кто на дежурстве, кто по вызову дежурной медсестры.

– Что вы, Вечерский, от нее кроме пролетарского спасибо ничего не услышишь, извиняйте за шутку, как говорят на Брайтоне. От цветов я не отказываюсь.

– Бери! Если было бы посущественнее и покрепче на градус, не отдал бы, а так – бери.

Седов обратился к Словину:

– Интересно, как вы относитесь к подаркам наших клиентов, то есть наших пациентов?

Словин не хотел отвечать, но все, кто находился в ординаторской, ждали ответа.

– Мой совет – не превращать это в систему. Совесть должна быть чиста и спокойна. Каждый должен уважать чужой труд. Большой благодарности не следует ждать по принуждению, в болезни человек несчастен вдвойне.

– Мудрено! – вяло заметил Вечерский. – О своем здоровье должен заботиться каждый гражданин, а не уповать по-иждивенчески, что по ноль три госпитализируют в палату люкс, не имея при себе настоящей медицинской страховки.

– Разве у нас возможен капитализм? – спросил Седов. – Если это произойдет, предприимчивость станет в особом почете. Это будет здорово!

– У нас всё возможно. И за все будет платить человек. По мне лучше платить деньги, чем расплачиваться своим здоровьем, бессребренностью оказываемой помощи и донорской кровью, когда не хватает до следующей получки, как в студенческие годы до стипендии, – мрачно заметил Вечерский. – Вы извините за подобные размышления вслух, но голодные студенческие годы бесследно не проходят.

Телефонный звонок из приемного покоя прервал разговор. По телефону заведующий Горячев дал команду принять больного.

– Седов, распоряжение шефа – принять больного с черепно-мозговой травмой, – тот побледнел, втянул шею и растерянным взглядом посмотрел на Зимина, потом на Словина, – не бойся, тебя Прокопий Александрович подстрахует.

Седов и Словин ушли в приемный покой. Они спускались по лестнице с третьего этажа. Словин пустился в рассуждения, продолжая будто забытую мысль. Седов восхищенно смотрел на Словина, так и не осознавая, откуда у этого утомленного старца к концу рабочего дня столько сил и энергии.

– Правильно лечит – кто правильно ставит диагноз. Перед осмотром больного нужно собраться со всеми силами, сосредоточиться на нем. Забыть обо всем на свете. Вы и больной, и тут ничего не должно быть выпущено из вашего поля зрения!

Беседа – это сбор анамнеза. Осмотр – это ключ к постановке диагноза. Предварительный диагноз вы должны поставить в течение пятнадцати-двадцати минут, клинический – в течение трех суток. Заключительный диагноз: полный, развернутый, глубинный, где основная болезнь и что сопутствует патологии, что может дать в дальнейшем рецидив – на все это должно уйти не больше трех недель.

Седов покорно шел рядом, кивал в знак согласия своей курчавой головой и уныло протянул: «Дистанция огромного размера».

– Медицина – это и искусство. Немаловажна вера человека, и больного, и здорового, во врача. Есть определенные болезни, при которых не может наступить благоприятный исход.

– Даже гипноз бессилен без веры? – усомнился интерн.

– И гипноз не панацея, если человек потерял веру в выздоровление. Человек погибает, я имею виду не физическую смерть, тогда, когда теряет веру любой здравомыслящий человек, а когда больной приковывает себя к больничной койке, несмотря на то, что сердце бьется без перебоев. Не лишайте веры даже тогда, когда её нет.

Они вошли в приемный покой больницы, где сновал медицинский персонал, родственники ходили взад-вперед, заламывая руки, сами больные безучастно ожидали осмотра врачей. За столом делал торопливую запись врач «скорой помощи», заведующий приемным покоем бодряческим тоном над всеми подтрунивал, снимая паническое напряжение, которое всегда присутствует. После того, как больного увозили на отделение, на короткий момент становилось тихо и весь персонал погружался в кресла и дремал беспокойным сном. Суточные или ночные дежурства по больнице мало доставляли удовольствия, тем более что день постоянно насыщен нестандартными случаями, где доктор выбрасывает адреналина столько, что потом год за годом, десятилетие за десятилетием, если не перейдет на административную работу или вообще уйдет из медицины, трудно восстановиться. Или врач пройдет через эмоциональное и психологическое выгорание, оставив за собой право только на выполнение профессионального долга.

И тогда этот врач, умудренный опытом, обязательно посмотрит, поставит диагноз, запишет длинно и подробно свой осмотр и пойдет на перекур или выпить чашечку кофе для бодрости. Но и этот ординарный случай он будет помнить, а утром на конференции монотонно доложит в сухой сводке: поступил во столько-то, доставлен так-то, поставлен диагноз такой-то. И закончит дежурной фразой: замечаний к работе медперсонала нет.

Опыт показывает, что если даже и есть замечания, то говорить на утренней конференции нет смысла. Это вызывает раздражение у администрации, которая сама прекрасно знает, что штат медицинского персонала не укомплектован: ни врачами, ни медсестрами, ни санитарками. Для администрации отдежурил доктор, отчитался, и заступит на вахту следующий по графику врач. Кто будет крайним и на кого, как говорится, карта ляжет, тот и понесёт организационные выводы. Для служебного взыскания кадровая служба больницы отыщет событие и состав нарушения служебных инструкций и предписаний. Заканчивается долгий рабочий день, а еще нужно каждому иметь в запасе силы и хорошее настроение.

Осень за окном отяжелялась черными тучами и дождем. На газонах, разметенные ветром, валялись сброшенные с деревьев желтые и красные листья. Темновато-сыровато – это осень.

В ординаторскую торопливо вошла черноволосая худенькая врач-рентгенолог. Её кокетливые глаза в этот раз не выдавали игривого женского обаяния. Вечерский порывисто встал и хотел направиться к ней, чтобы взять её за руку или за талию, но передумал и спросил:

– Ниночка, что случилось? У вас такой озабоченный вид!

– Где Прокопий Александрович? Он мне нужен.

– Ушел с интерном в приемный покой.

– Ему обязательно завтра будет проведена фиброгастроскопия.

– Он что-то не говорил об этом, все скрывает о себе наш мудрец, – заметил с легкой иронией Вечерский.

– Что-то серьезное? – спросил Зимин.

Зимин знал, что есть такая категория врачей, профессия которых обязывает быть провидцем и предотвращать чужую беду, может быть, и не вселенского характера, но человеческого свойства, в то же время, забывая о себе, о своем здоровье. Во врачебном коллективе всегда находишься настороже со специалистами, которым всё ясно, к этой кагорте относятся рентгенологи и, конечно, скептики, патологоанатомы.

– Рентгенологически у него выявлено образование, а вот какого характера опухоль, я не берусь судить без биопсии. Поэтому я посылаю его на исследование, чтобы взять «отщип» ткани на определение атипических клеток.

– Не может быть!? – хором произнесли Зимин и Вечерский.

– У Словина рак желудка?

– А если метастазы?

– Тут время или уже упущено, или все-таки есть шанс. Это будет известно после полного обследования, – подчеркнула врач рентгенолог.

Зимин и Вечерский переглянулись многозначительно и несколько растерянно. У Вечерского отпало желание говорить Нине Николаевне комплименты профессионального характера. Не тот случай.

Она оставила записку на столе для Словина и вышла из ординаторской.

Вечерский взял папку, на которой было написано «Журнал по техбезопасности», и вложил туда сценарий «капустника» – комедии положений и нравов «Счастье и безумие одного дня». Он отложил папку в сторону.

Тягостная тишина повисла в ординаторской. Зимин и Вечерский закурили по сигарете.

– Мудрец действительно в последнее время стал сдавать физически. Осунулся. Кожные покровы лица у него бледно-серые, анемичные. Постфактум, конечно, судить легче.

– Что опухоль – это плохо, но если она окажется злокачественной – это приговор.

– Не будем забегать далеко вперед, посмотрим, что биопсия покажет, – начал успокаивать Вечерский. – Вроде в клинике работает, а пройти нужное обследование и у него никогда не хватало времени. Он все спешил свое мастерство, свой опыт как дело всей его жизни передать нам, только жизнь не перегонишь. – Вечерский и сам не заметил, что о Словине он говорил в прошедшем времени, потом спохватился. – Нет, он нам нужен сейчас. – Он решил сменить несколько мрачную тему и обобщающими словами высказался. – Здоровье врачей в зоне высокого риска. Мы облучены всепроникающим радиационным действием болезней на нас. Быть заложником у болезни – это страшнее, чем быть в руках террористов, хотя во многом ситуации схожи – там и тут исход непредсказуем.