Белая обитель - Валерий Рыжков

– Не очень востребованный у обывателя диагноз, это точно. Женская любовь просыпается у женщин после пятидесяти лет как в двадцать пять, но с большой нежностью.

– Она у нас больше четырех недель, а это уже перебор по пребыванию в стационаре. Представитель из ее страховой компании нас навещал, перепроверяя каждое назначение по истории болезни. Её неврастения не прикроватная болезнь, как шизофрения. В выписке из истории болезни не напишешь климактерический синдром.

– Для нас разница, а для обывателя? Представь её ситуацию. Она считает себя тяжелой больной. Она скрывает свои семейные неурядицы от коллег на работе. Имидж семьи для неё что-то значит. И муж, и дочь в то же время не то что не замечают, а игнорируют, они вычеркнули её из своей жизни. Она хочет быть выше всего, выше своих неудач. За пренебрежение к своему состоянию организм мстит болезнью. И жалобы она предъявляет на шейный и грудной отдел позвоночника, которые проявляются стойкой болью и приводят к снижению трудоспособности.

– Только чтобы скрыть за этими признаками страдания другого характера и свои проблемы.

– Что и требовалось доказать, но она в нас ищет поддержку и помощь, – продолжает вести тему разговора Словин. – Её беспокоят боли в сердце сжимающего характера.

– Кроме того, она слышит, как падает лист во время дождя?

– Допустим, что это не медицинский факт, а признак ее пылкого поэтического воображения.

– Хорошо, что она не поведала это психиатру, – заметил Зимин.

– И так она контролирует свои действия и знает кому что говорить. Мы должны ей помочь на этом этапе, она наша пациентка, она доверилась нам, врачам. Наука от этого не пострадает и медицинская статистика также.

– Так что поставим основной диагноз – остеохондроз позвоночника.

– Тем более к её пятидесяти годам у нее все данные за клинические проявления остеохондроза. Что даст диагноз – неврастения? Узнают на работе, дома об этом. Как отнесутся к ней? Думаю, предвзято, – в этом месте Словин сделал паузу и рукой прикоснулся к правой области тела. – Каждому в отдельности человеческая боль непонятна. Такова обывательская сущность, чужая боль им не нужна. Вот почему я настаиваю на более точном диагнозе, тем более данный диагноз подтверждается инструментальными и лабораторными исследованиями, а также рентгенологическими и томографическими снимками, как у всякого прямоходящего человека, изношенного на работе и утомленного в семейных неурядицах. Пока в наших возможностях лечить не просто болезнь, не просто организм больного, а проводить реабилитационные мероприятия для избавления мнимых болезней личности.

– Я с вами соглашусь, но административные нормы: койко-день и так далее.

– Это административный рычаг для исполнения субординации. Никто из нас не застрахован от предвзятого отношения, но работа есть работа, и субординацию никто не отменял. Наша задача – защищать интересы своих пациентов. Тут спешить недопустимо, коллега.

Они вошли в ординаторскую. Там находился Вечерский, который небрежно пролистывал академический журнал.

– Прокопий Александрович, как вы относитесь к устаревшему учению Павлова о возбуждении и торможении коры головного мозга? Или все-таки рефлексология Бехтерева более доказательнее, чем другие доктрины в нашей практике?

Словина раздражали псевдонаучные представления доктора Вечерского, но вопрос без ответа решил не оставлять.

– Вы читали Павловские Среды?

– А как же, читал, слишком обстоятельны эти профессорские рассуждения о проблеме сна. Неубедительно и скучно чтение этих «сред» в выходные дни.

– Может быть, но в них есть суть или даже соль учения. Учение выдержало проверку временем.

– Учение было одно, а учеников подвязалось к этому тьма, – с иронией заметил Вечерский, – особенно диссертантов.

– Но это нисколько не принизило имя великого ученого, бунтаря в науке. Он если и заблуждался, то это было искренно, если он был по-человечески не прав, то глубоко раскаивался.

– Что же он не замечал своекорыстных людей вокруг себя, которые прикрывались его же павловской фразеологией, сметали с научной стези генетиков, тех, кто имел предвидение будущей медицины в кибернетике. Это не просто заблуждение, не просто профанация, это научная диверсия в отношении прогресса человечества.

– Время было такое, – горько заметил Словин, – но благоразумие восторжествовало.

– Теперь догоняем!

– Догоним и перегоним, наш ученый – он по всему миру востребован. Павлов остается для всех нас духовным отцом, который отдавал себя служению науки и вымостил дорогу через эксперимент, предвосхищая открытия новых законов природы. Мы должны быть не просто эклектиками и брать то, что удобно для нас в практическом обиходе, а скорее толерантными, терпимыми друг к другу. Прежде всего, не предавать учителя.

Разговор на этом оборвался. Зимин взял историю болезни и записал развернутый клинический диагноз, готовя пациентку на выписку. Теперь оставалось тактично подготовить её к выписке из больницы. Выписка для пациента – это почти прощальный школьный звонок, когда вот бы ещё задержаться на один день, и тогда окончательно разрешатся все проблемы. Но… Пациентка не может подать апелляцию в высшую инстанцию, потому что лечащий врач для неё и есть последняя инстанция, где он выступает уже не как адвокат, а как судья. И все-таки выписка – это минута свободы от стереотипа больного, в образ которого погружаешься против своей воли и наконец телом и душой освобождаешься от сомнений и болезненных тревог.

– Виктор, ты не забыл – сегодня репетиция нашего праздничного «капустника», – сказал Вечерский.

– Помню, не забыл, – не поднимая головы, произнес Виктор.

После трех часов пополудни в ординаторскую вернулись с обходов врачи. Теперь они просматривали истории болезни и торопясь дописывали дневники наблюдений. Отработанные истории болезни забирала дежурная служба медсестер для снятия назначений на следующий день. Это конвейерная работа отслеживалась по системному компьютеру.

В первые и последние годы врачебной практики раздражают типовые и сухие записи, а на академическую запись катастрофически не хватает времени. У Зимина через три года практики и внешнего совместительства в других лечебных учреждениях выработалась виртуозность по описанию сути болезни. Пришло чувство меры, что и определяло, когда и как необходимо подробнейшим образом описывать нюансы болезни.

Виктор подошел к окну. Березовая аллея стояла перед его взором. Начинало по-осеннему рано смеркаться. Он сунул руку в карман, вытащил сигаретную пачку, открыл и закрыл. Виктор бросил курить, но дежурную пачку держал в больничном халате.

Это был след его студенческой привычки.

Глава 4

В ординаторской собрались врачи. Предстоял административный обход.

Врачи еще раз просматривали истории болезней. Обход администрации отличался от профессорского обхода тем, что профессор рекомендовал, вносил поправки в лечение, а административный обход вносил коррективы по ведению историй болезни и обязательно подводил итоги с оргвыводами. Без оргвыводов, вроде, как и порядка не бывает. И всегда маленькие начальники указывали пальцем вверх, произнося магические заклинания, что там могут и не понять либеральных отношений к подчиненным.

– Лучше бы наша администрация исправляла наш быт, – подтрунивал Вечерский.

– Больного перевезти на консультацию – от нашего завгара машины не добьешься, – поддержал Седов. – То бензина нет, то на ремонте. Протянуть бы их всех в нашем капустнике!

– Говорить против ветра, как и плевать, осторожность иметь надо, – проговорил увещательным голосом Словин.

– Мокрый, дождя не боится, – заметил Вечерский.

Словин достал термос, налил себе чаю на один глоток, предложил коллегам. Все вежливо отказались. Вошла старшая медсестра. Её наманикюренные пальчики свидетельствовали об определенном, несколько привилегированном положении в отделении.

– Господа, получите квитанцию на зарплату! – она протянула ведомость докторам, – и ещё: сегодня обход отменяется, прибыла комиссия из городского управления.

– Это что – аванс? – спросил Седов.

– Пособие, – бросил реплику Вечерский. – Ретивому врачу работы вдвое, а зарплата на заплаты в семейном бюджете.

– Вот я молодой специалист, шесть лет жил на стипендию, подрабатывал санитаром на «скорой помощи» и был тогда заметно побогаче, – Коля Седов повертел перед собой лист платежной ведомости.

– Надо было оставаться вечным студентом, – иронично заметил Вечерский.

– В институте на второй год не оставляют, к сожалению. Для меня нет разницы, что аванс, а что получка, от перестановки сумма не меняется, я весь в профессии, если даже платить не будут, то буду просто служить врачом моему Отечеству, – отчеканил Николай, чем вызвал смешок у коллег.