Марципан - Антон Локк

– Так куда мы едем? – спросил я, снимая машину с ручника.

– Сейчас покажу, – он достал телефон и показал мне сообщения, в которых был описан путь. Я знал, где это.

Я перемахнул через две сплошные, не дожидаясь разворота, и поехал по направлению к Садовому. Леночка справилась с музыкой и на весь салон заиграл хит трёхлетней давности. Она подпевала, размахивая руками, Дима тоже что-то подвывал и скакал на всём заднем сидении.

– Блять! – сам не ожидая того, закричал я. – Сделайте тише и перестаньте визжать! – музыка сразу стала еле слышной.

– Тём, – Дима положил мне руку на плечо. – У тебя всё хорошо?

– Не знаю я, – стыдясь самого себя, ответил я Диме. – Извините, я не знаю, что на меня нашло. Я очень раздражён в последнее время.

Они мне не ответили. Мне было очень совестно за то, что я сорвался, но извинения не прорывались сквозь крепко сжатые зубы. Дорога проносилась мимо вместе со всем вокруг: машины, знаки, столбы, светофоры, рекламные щиты, остановки. Всё скручивалось в длинный пёстрый туннель, знакомый до мельчайших деталей, – мы ехали по проспекту, который я выучил за каждую свою вечернюю прогулку. Вечеринка проходила не очень далеко от моего дома, как раз в том доме, на который я издалека засматривался во время прогулок: он столбом выглядывал из-за пятиэтажек, осыпавших весь район.

Я был погружён в размышления, а Дима с Леночкой о чём-то переговаривались. Вдруг из колонок заиграла песня. Я никак не мог разобрать знакомый до боли мотив. Я понимал, что слышал его тысячу раз, но никак не мог вспомнить его. Как только вступительный проигрыш перешёл в куплет, я зажал кнопку увеличения громкости на руле. Вся машина заполнилась песней, а я пытался её перекричать. Дима громко засмеялся и тоже начал орать её. Это была песня нашей молодости. Мы могли не слышать её годами, но слова были выбиты в памяти. Мы кричали куплеты и припевы, подпрыгивая на своих местах, а Леночка просто поражалась, что всего лишь какая-то второсортная песенка смогла вызвать такое количество эмоций у двух взрослых парней.

Все эти поэты, лирики, соплежуи и певцы вечно заявляют, что им так тошно и душно в этой жизни, что им нужна какая-то непонятная искра, чтобы их девичьи душонки заполыхали ярчайшим пламенем и осветили всё вокруг, будто сердце Данко, осветившее идущим за ним путь. Всё это смешно. Чтобы по-настоящему загореться, нужна как минимум зажигалка, одна из тех, которые крутые мужики в фильмах бросают в бензин, от которых взрывы гремят за их спинами, пока они с огрызком сигары в зубах вальяжно уходят в противоположную сторону. Искра не даст подходящего эффекта. Искры для слабаков.

– Одна моя подруга, – Леночка мне уже говорила об этом, – очень любит твои картины. Она искусствовед и писала работу о тебе.

– Правда? Прям работу? – поинтересовался Дима. – О чём?

– О тебе, – она смутилась.

– О том, как я бухаю дешёвый вермут перед клубами, а потом там же отхватываю пизды через пару часов? – он посмеялся. – Когда приехал в Питер, случился со мной такой казус. Надел, судя по всему, неправильную одежду.

– О тебе, как о художнике, – пояснила Леночка.

Леночка обожала своих подружек и говорила о них всё время. Я уже знал их всех по именам, но ни одну никогда не видел, кроме тех, с которыми пересекался ещё в институте. Одна из них, Оля, отучилась на великого знатока искусств и действительно писала о гении Ронине. Когда Оля узнала, что Леночка встретится с ним, она, по словам Леночки, была в шоке. И, конечно, попросила свою лучшую подружку их познакомить. Когда я об этом узнал, просто предложил дать Диме её телефон. Я знал, что когда-нибудь он ей позвонит. Когда захочет посмотреть фильм, или выпить кофе, или просто погулять, когда все остальные ему откажут и назовут мудаком, или придурком, или сволочью, – он обязательно откроет список новых жертв и выберет одну из них.

– Это мне льстит, правда, – Дима не скромничал, его действительно смущала популярность.

– Она очень хотела с тобой познакомиться, а Тёма сказал, что тебе можно дать её номер, поэтому, – она смутилась, – вот… – и протянула Диме помятую бумажку с номером телефона.

Я улыбнулся и припарковал машину недалеко от нужного нам подъезда. Дима с серьёзным видом положил бумажку в карман и поблагодарил Леночку. Мы вышли из машины и закурили.

Леночка, как женщина, была неописуемо правильной: где было нужно молчать, она молчала, а где нужно было говорить, – говорила или думала, что сказать. Она прекрасно понимала, как понимают это настоящие женщины, как нужно себя вести со мной и рядом со мной. Ни разу она не дала мне повода для стыда или сомнения. Рядом со мной она была моей женщиной, и все вокруг это понимали. Я не был к ней строг, не требовал ничего и тем более не обращал внимание на различную ерунду, которой бредят параноики и тираны, – она просто знала, что теперь она была моей, и я это знал.

– Ну, что? – потягиваясь промычал я. – Идём?

– Да, идём, сейчас, – Дима смотрел в точку.

Мы побросали сигареты и пошли в сторону подъезда. Вблизи дом казался не таким изящным, как издалека: перекрашенные заборы и лавочки, содранные объявления около двери – обычный московский подъезд, но из-за того, что всё здание не было похоже на обычные панельки, появлялось предвкушение чего-то нестандартного. Домофон отозвался не сразу, пришлось немного подождать и послушать глухое пиликанье. Когда мы зашли внутрь и подошли к лифту, Дима обратился к Леночке:

– Знаешь, – он достал из кармана бумажку с номером, – забери, пожалуйста. У меня сейчас есть девушка.

– Что? – я попятился. – Ты серьёзно? Девушка?

– Да, – улыбнулся Дима. – Я вас познакомлю. Она приедет через часок.

– Всё настолько серьёзно?

– Ага.

Лифт приехал, Леночка убрала бумажку в сумочку, а я внезапно понял, где пропадал Дима весь месяц, и окончательно перестал обижаться на него. Я понимал, что, если Дима считал кого-то своей девушкой, это было чем-то и впрямь серьёзным.

– Когда же мне вернут права… – бормотал про себя Дима, уткнувшись в телефон.

Мы стояли перед железной дверью, за которой раздавались звуки басов. Дима искал в сообщениях номер нужной нам квартиры, Леночка утомлённо прижала голову к моей руке, – мы стояли молча. Дима нажал на звонок в квартиру номер пятьдесят семь. Прежде чем нам открыли дверь, пришлось позвонить ещё несколько раз. На пороге стоял взъерошенный парень в тёмных очках и с сигаретой в зубах.

– Рони! – прокричал он и обнял Диму.

Мы познакомились с Бертом и зашли. Он, в рваных узких джинсах и безразмерной рубашке, выглядел неприличнее всех, кто там находился: манерные девушки в платьях различных цветов, чаще тёмных, распивали шампанское и мартини, парни в приталенных костюмах пили импортное пиво из маленьких бутылок – все в обуви и с электронными сигаретами.

Прогулявшись по просторной квартире-студии в поисках алкоголя, я не смог ничего найти. Я уже потерял из виду Леночку и Диму, которых почти сразу перемешало с остальными людьми, и просто с расстояния смотрел на то, как диджей играл музыку. Внезапно ко мне подошёл официант с подносом, полным маленьких бутылочек пива, и предложил мне одну. Я схватил сразу парочку и одну из них сходу ополовинил. Вечеринка была необычной, потому что диджеев и официантов на обычные тусовки не зовут. Я чувствовал себя не в своей тарелке, но уже с пивом, что понижало уровень моего беспокойства. Ко мне подскочил Дима и после нескольких вопросов объяснил, что из себя представляло это столь необычное мероприятие.

Это была вечеринка Берта. Берта звали Альберт, он был чьим-то сыночком, и у него, мягко выражаясь, было всё. Он часто закатывал тусовки в арендованных домах и квартирах и приглашал на них своих друзей и разносортных знаменитостей. Дима тыкал пальцем в известных певичек, топ-менеджеров самых крупных компаний, актёров и прочих крутых ребят. Мне захотелось уйти. Одного выпитого пива было недостаточно, чтобы я не сел за руль. Но Дима меня остановил. Оказалось, что Берт устраивал аукцион Диминой картины и специально собрал там такую пёструю публику. Я посмотрел на Леночку: она фотографировалась с тем самым блогером, которого постоянно смотрела. Я проигрывал битву интересов, поэтому открыл второе пиво и изо всех сил приложился к нему, чтобы пресечь возможный соблазн уйти. Дима заметил кого-то из знакомых и бросил меня.

Я пялился на людей и думал о своём. Апатия и отвращение ко всему вокруг взяли верх надо мной. Я пил пиво одно за другим и совершенно не пьянел. Что-то было не так: на этикетке спряталась крохотная надпись «unalkoholisch». Я разозлился, поставил только начатую бутылку на стол диджею и ушёл. Оказалось, что среди очевидных геев, размахивавших бокалами с шампанским, были и обычные мужики, которые раскусили обман с пивом раньше меня. Но смысла пить уже не было: я уже обвыкся в новой обстановке и при этом был готов уйти в любой момент. Мечтал об этом.