Большие каникулы - Мирча Сынтимбряну

Но я не могу проникнуть туда, осветить эту глубину фонарем, потому что на расстоянии ничего не видно, а там, в самом конце, я никогда не был. Почему? Потому что каждый раз, когда остается уже один-единственный поворот, один-единственный шаг, когда все, возбужденные и радостные, встают, поднимают бокалы и, собираясь чокнуться, говорят: «Вот он, подходит, вот сейчас!»… — я засыпаю. Как в сказке про золотые яблоки, на меня вдруг нападает оцепенение, я слышу все словно сквозь вату — крики, поцелуи, внезапный взрыв веселья… Все люди словно вступают на чудесный ковер-самолет, а я делаю отчаянные усилия, чтоб не заснуть, то есть не сделать сегодня того, что я делаю каждый день — потому что сегодня же Новый год — и не могу, не могу, не могу…

Но в этот декабрьский день, который я вижу, чувствую, который я могу пощупать, сегодня — 31 декабря — этого не случится. Весь этот день — целых двадцать четыре часа — будет мой, весь, до последней минуты. Я буду держать его в руках, как веревку, крепко-крепко, буду держать все время, каждую минуту, с самого утра до наступления следующего дня. Сегодня меня интересуют только они, все минуты этого дня, одна за другой, и я буду так же внимательно следить за ними, как делаю это, когда через год разлуки снова возвращаюсь к морю или в лес, или на реку…

Правда, у меня есть свои дела, как и у всех остальных. В воздухе ощущается что-то странное, все бегают, мечутся, словно угорелые, чего не бывает в другие дни, и я уже не знаю: может быть, эта беготня, эта суета и есть — праздник? У меня целый список поручений: покупки, визиты, телефоны, различные мелочи, я все время что-то вычеркиваю и что-то добавляю в свой список, у каждого пункта появляются подпункты, и я бегаю, бегаю, бегаю…

Но вот наступил вечер, включили свет. Новый год уже идет где-то по земле — например, на Камчатке, но нам осталось еще несколько часов, и мы бегаем, бегаем, бегаем… Костюм, перец, горчица, поздравительные записочки, зубочистки… Телефонный звонок.

— Ионел, ответь!

Поздравления, телеграммы… Классной руководительнице написал?.. Гудит духовка, разбилась бутыль с вином… А сифоны зарядил?

— Да, мама!

— Тогда пиши записочки для гостей… Но что это, ты зеваешь?

А Новый год идет где-то по земле, подходит все ближе, ближе… Я спешу и — зеваю, зеваю…

Приходят гости. Что они говорят? То же, что всегда:

— Ой, какой большой мальчик! Будешь встречать с нами Новый год? Остался всего один час…

— А-а-а-ах!

— Гляди-ка, как он вырос! Настоящий мужчина! Но что это, ты зеваешь?

— А-а-а-ах!

Я слышу шаги НОВОГО ГОДА… слышу все явственнее и… все глуше — словно он шагает по ковру… Шаги приближаются… остается еще ступенька… одна-единственная и…

Я слышу его… Новый год близко, он там, в гостиной… А я — в спальне! Я сплю… А-а-а-ах!

С Новым годом! С новым счастьем!

БЕРЕЧЬ ОТ СЫРОСТИ!

ЭТО БЫЛ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ РОБОТ, ЧУДО КИБЕРНЕТИКИ. С тех пор, как инженер открыл, что содержание логарифма К и коэффициент энтропии равны сигма минус логарифм Пи, устранив таким образом показатель X (показатель беспорядка, грозу всех роботов), машина стала достойной своего названия: ФАКТОТУМ-Ю. В ходе последних опытов инженер наделил ее способностью говорить, зафиксировав у нее в памяти все слова румынского языка, в соответствии с последним изданием «Словаря современного румынского языка» и энциклопедических словарей, а также словарей архаизмов, диалектизмов и неологизмов. Можно без преувеличения сказать, что труд филологов и лингвистов был не менее ценным, чем труд инженера, так что, по единогласному мнению, ни одно слово или выражение румынского языка не было упущено ФАКТОТУМОМ-Ю. Два тома грамматики он запомнил за 10,2 секунды, в то время как разыгрывал пешками защиту Каро-Хана с чемпионом страны по шахматам. Передвигая слона на 5Е, он уже знал и «Орфоэпию» и просил партнера принести ему «Семантику». Не успел он сделать первый «шах», как в румынском языке для него не осталось секретов. Да, это был замечательный, но в то же время очень скромный робот; поэтому, когда инженер сказал ему, что на следующий день в экспериментальном павильоне будут проводиться публичные испытания по румынскому языку и грамматике, ФАКТОТУМ-Ю попросил отложить их на день. И в то же время спросил разрешения хоть разок пробежать миллион четыреста тысяч томов Академической библиотеки. Что он и сделал, глотая свою ежедневную порцию смазочного масла. (Этот обычай он сохранил с той поры, когда был маленьким и назывался ФАКТОТУМ-1). Он все еще не спешил показаться на публике. Ему не хотелось, чтобы оставался хоть какой-нибудь риск, и инженер с ним согласился. Опыт показал ему, что ФАКТОТУМ-Ю не капризен и не слишком застенчив, а просто очень требователен к себе. Поэтому он согласился отложить выступление робота на 24 часа и пошел сообщить об этом газетчикам, предусмотрительно прикрепив, однако, к его груди табличку, предупреждающую: «БЕРЕЧЬ ОТ СЫРОСТИ!». Потому что — если индекс являлся, так сказать, его внутренним вирусом, то сырость — еще с тех пор, как он находился в пеленках, — была для него самым опасным внешним врагом. Она грозила гриппом. А вы сами понимаете, многого ли стоит машина, заболевшая гриппом!

Итак, робот остался один. Но не для того, чтобы еще раз перечитать миллион четыреста тысяч томов, как вы могли бы подумать. Правда, он сделал, между прочим, и это, но главное — в его мозгу совершеннейшего робота родилась прекрасная идея. Идея, вполне естественная для существа, которое заботится о своем престиже. Он решил сам, до прихода инженера, проверить, что он знает и на что способен в области румынского языка. Другими словами, решил провести пробную беседу. Эта идея пришла ему, когда он, отдыхая, вдруг увидел в окно двух мальчиков на скамейке.

«А что, — подумал он, — если провести сеанс самоконтроля?»

Инженер ушел… Дети все еще сидели на скамейке и разговаривали, казалось, все более и более увлеченно. Погода стояла ясная. Легкий весенний ветерок играл в листве и, взглянув на ручные часы, ФАКТОТУМ-Ю отметил степень влажности: 0,01. Превосходно! Значит, нет никакого риска. Итак, он вышел во двор и, чтобы не испугать ребят, приблизился к ним на цыпочках. Увлеченные разговором, они его не заметили.

«Так даже лучше. Они будут разговаривать непринужденно, а я перейду на самонаблюдение», — подумал робот, и от волнения его пальцы задрожали на шнуре, который он включил в розетку.

Ребята смеялись от всей души, и лишь через несколько минут робот понял, что они делятся впечатлениями о фильме, который обоим очень понравился.

— Клевый, чтоб мне провалиться!

— Потряс!

— Как они жмура тащили!

— А тот чувак, как смажет ему по физии!

— Згал! А физию усек?

— Шкет со шнобелем!

— Здоров трепаться!

— Перед чувихой-то…

И вдруг мальчики замолчали.

— Канай! Предок… — успел шепнуть один…

Робот стоял, разиня рот. Потом он резко тряхнул головой и, с неожиданной для его веса скоростью, кинулся в лабораторию. Но и здесь ему не удалось успокоиться; напротив, он все сильнее и сильнее тряс головой, словно пытаясь выгнать муху, которая проникла в его электронный мозг. И в самом деле, что-то чертовски неприятное жужжало и верещало в миллионе его фотоэлектронных клеток… Сверхъестественная сила сотрясала его мозг, все его фибры напряглись и дрожали, готовые лопнуть. Откуда-то — может быть, из коэффициента сигма — пошел дым. Автоматическое предупреждающее устройство вступило в действие, наполнив комнату своими охами, но робот, хотя и знал их с пятисекундного возраста, не вытащил провода из розетки. Напротив. Он перевел себя на 1 ООО мегаватт. Теперь его мозг искрился и сверкал, а под дюралюминиевым черепом, казалось, взрывались разноцветные ракеты. Строгое предупреждение! Но робот не прореагировал и на это. Собрав всю свою энергию, все свою потрясающую энергию, он лихорадочно перерывал самые тайные уголки своей памяти.

«Клевый? Потряс? Чувак?! Не слыхал!»

С невообразимой быстротой он перелистывал в памяти миллионы прочитанных книг, сотни тысяч карточек, фотокопии всех словарей…

«Шкет? Шнобель? Чувиха? Не знаю!..»

В отчаянии обыскивал он глубочайшие тайники памяти, где были зафиксированы архаизмы и диалектизмы, потом комбинировал их, в порыве наивысшего напряжения, создавая архаико-диалектизмы и, когда у него так ничего и не получилось, вздохнул с глубочайшим отчаянием:

«И все-таки, там было что-то румынское… Судя по грамматике… Но что? Что?»… И лишь когда в лаборатории стало уже невозможно продохнуть от дыма, он рухнул в кресло, горько причитая:

— Нет, я бездарность!

И заплакал.

Первые слезинки испарились на его раскаленных щеках. Но другие катились, все катились вниз. И когда они достигли таблички с роковым объявлением, робот уже был холодным. Сырость слез его доконала…