Большая Засада - Жоржи Амаду

— Ох, окажите мне эту милость.

Негр любезно предложил бутылку сарара:

— Глоточек! Это хорошо успокаивает.

— Мне не нужно. — Бесстрастный, он стоял рядом с женщиной, поправляя оружие.

Каштор прикинулся, будто не понимает:

— Отказываетесь? Вам не нравится или вы верующий? А вот барышне нельзя отказываться, нравится ей или нет.

По тому, как она взяла бутылку, было видно, что Клоринда глотнуть не против. Она даже прекратила стонать.

— А теперь откройте рот, хозяйка! Корока, фонарь!

Он ощупал десны болящей, которая вздрагивала при каждом неловком движении руки. В густом и напряженном молчании страх и волнение охватили присутствующих, внимательно следивших за каждым словом, каждым жестом. Старуха вырвала бутылку из рук дочери и приложилась сама. Тисау засмеялся и сказал:

— Это что такое, бабуля? Вам тоже зуб надо вырвать? Подержите-ка! — Он вручил ей щипцы и повернулся к невоспитанному типу: — Одолжите мне кинжал, сеу Мануэл.

— Для чего?

— Сейчас увидите. Мне нужно отделить десну, чтобы ухватить зуб щипцами.

Получив орудие, он посоветовал Клоринде сделать еще глоток.

— Она ж так напьется, — встревожилась старуха.

— Чем сильнее напьется, тем лучше для нее.

Педру Цыган одобрительно кивнул, увидав, как страдалица с явным удовольствием опорожнила бутылку.

— Приготовьтесь к тому, что будет немного больно, — предупредил Каштор.

— Хуже, чем сейчас, быть не может. — Кашаса если и не опьянила женщину, то придала смелости.

Тисау попросил Короку подвинуть светильник так, чтобы он мог видеть внутри, затем потихоньку кончиком ножа отделил десну от зуба, струйки крови потекли из уголков рта женщины. Мануэл Бернардеш отвел глаза и уставился прямо перед собой. Кроме сдавленных стонов, ни один звук не нарушал тишину. Время от времени Клоринда оживлялась, чувствуя укол острого ламбедейры.

— Готово! — сообщил Каштор. — Передайте ей бутылку, бабуля.

Он вернул кинжал, и Мануэл Бернардеш вытер кровь о свои брюки цвета хаки. Тисау подождал, пока женщина не закончила пить, и заставил ее открыть рот пошире, но даже так ему было сложно засунуть туда щипцы. Непросто было и удержать зуб в щипцах: несмотря на всю деликатность и ловкость кузнеца, который имел дело с животными, щипцы два или три раза зацепили поврежденную десну, от чего Клоринда забилась в судорогах. Воспользовавшись моментом, когда негр вытащил щипцы, чтобы отодвинуть десну пальцами, женщина вскочила и отвесила ему оплеуху. Даже не глядя на нее, Мануэл Бернардеш сказал:

— Ты этого хотела, так что теперь терпи, парень предупреждал. Давай не дергайся.

Это был приказ, но голос оставался тихим и мягким. Он никогда не повышал голос, разговаривая с Клориндой. Сарара был влюблен. Он поглядел на стоявшую рядом Бернарду и начал волноваться за Тисау: если негр попортит его женщине рот, а зуб так и не вырвет, у них всех будет одним несчастьем больше. Он огляделся вокруг и увидел на лицах присутствующих те же страдания: ох царица небесная, матушка!

Женщина успокоилась, и Тисау удалось наконец удержать зуб щипцами. Он уперся ногами в пол и сильно рванул, но пациентка дернулась и зуб не поддался, не вышел вместе с инструментом. Негр терпеливо возобновил свою трудную работу — это были бесконечные минуты. Помощники тесно обступили его. У кого-то — может быть, у Бернарды, — вырвался вздох. Мануэл Бернардеш искаженным, не своим голосом потребовал:

— Покончи с этим наконец!

Каштор улыбнулся в свете фонаря и спокойно продолжил свое дело, пока не почувствовал, что щипцы ухватили зуб крепко, у самого корня. Он попросил двоих мужчин помочь ему и подержать Клоринду, не давая ей дергаться. Прежде чем кто-либо вызвался, Мануэл Бернардеш решил:

— Никого не нужно, хватит и меня.

Он положил винтовку на мешки с какао и обхватил руками затылок женщины. И тогда негр напрягся и рванул со всей силы — силы кузнеца, привыкшего работать с животными и ковать горячее железо. Щипцы вышли окровавленными, и Каштор продемонстрировал искореженный зуб — просто загляденье!

— Вот он — ваш зуб, барышня.

Клоринда смачно плюнула, вытерла рукой красную слюну. Взяла бутылку кашасы, выпила остатки так, будто это была вода, затем поблагодарила:

— Бог тебя наградит, парень. Ты уж прости, если что не так.

Мануэл Бернардеш закинул винтовку на плечо. Подошел, протянув руку:

— Держи. Извини, что я о тебе плохо подумал: это потому, что ты такой молоденький. Это была тяжелая работа. Сколько я должен?

— Вы ничего не должны. Я не зубами на жизнь зарабатываю.

Неизвестно откуда возникла еще одна бутылка кашасы, переходившая из рук в руки и, наконец, дошедшая до них. Держа ее за горлышко, Мануэл Бернардеш сделал несколько солидных глотков и вытер рот рукавом пиджака. Отдавая бутылку негру, он в первый раз засмеялся:

— Я неверующий, Боже меня спаси и сохрани, но у меня не было никакого желания пить с тобой в тот момент. — На прощание он сказал: — Если когда-нибудь я тебе понадоблюсь, ты знаешь, где меня искать.

Послышались резкие металлические звуки — их издавала гармонь Педру Цыгана. Это был танец коко из Алагоаса, который будоражил кровь и заставлял ноги пускаться в пляс. Старуха приосанилась и вышла вперед легким и мелким плясовым шагом. Ее расшевелили кашаса и форободо. Вокруг нее образовался хоровод, руки отбивали быстрый ритм. Баштиау да Роза, белый с голубыми глазами, вытащил Бернарду в центр круга — они были главной парой праздника. Умиротворенная Клоринда призывно глянула на сарара, стоявшего рядом, и Мануэл Бернардеш снова улыбнулся — его уже не мучила боль подруги и не терзали мысли об убийстве. Он снял винтовку с плеча. Терпкий запах, который издавали мешки с какао, смешивался с вонью потных тел. Знакомые, близкие запахи — и тот и другой.

— Доктор Тисау, — пошутила Корока, вешая фонарь на гвоздь у входа.

Они вместе покинули праздник и вернулись на походную койку. Корока не была изящной и надушенной баронессой, у нее не было стройного тела и молодости Руфины, но в случае крайней надобности она ничем не отличалась от любой другой: у нее была мудрость Мадамы и огонь мулатки. Сладкая щелка — что надо!

3

Вселенная была горячей или влажной, календарь какао делился на пыль и грязь. Дожди, столь же необходимые, как и солнце, длились полгода — тяжелые, бесконечные, легко перераставшие в тропические грозы. Впрочем, если они затягивались дольше, чем нужно, то могли стать настоящей катастрофой, заставляя нуждавшихся в солнце и тепле бирру, тропических дятлов, загнивать на деревьях. Полковники и управляющие, жагунсо и наемные работники жили, обратив очи к небесам, умоляя то о солнце, то о дожде. Потому что благодаря воде заросли какао покрывались цветами, а благодаря солнечному свету ростки становились сильными и наливались золотом. Все это работало на легенду: об этой обетованной земле ходило множество историй, изумлявших всю страну.

В это новое эльдорадо в поисках работы и счастья спускался с севера и поднимался с юга разный, жаждущий богатства люд: рабочие, бандиты, авантюристы, шлюхи, адвокаты, миссионеры, готовые обращать язычников. Приезжали даже из-за моря: арабы и евреи, итальянцы, шведы и немцы, не говоря уже об англичанах с железной дороги Ильеус — Конкишта — Юго-Западная железнодорожная компания штата Баия — и из консульства, над которым развевался флаг Великобритании. Англичане — вечная флегма и постоянная пьянка. Английский консул оставил семью в Лондоне и нанял в Ильеусе для домашних работ молчаливую индианку. В постели, голая и крошечная, она казалась лесной богиней, а может, и была ею. Сеньор консул сделал ей красивого сына — кабоклу[42] с голубыми глазами, шоколадного гринго.

Люди, жившие на этих недавно появившихся плантациях, были богатыми, жестокими и не слишком верующими, хотя частенько поминали имя Господа всуе, по поводу и без повода, сидя в засадах и участвуя в грязных сделках. Легкие на обещания, полковники каждый год снова и снова давали обеты и брали на себя обязательства перед небесами — когда ради дождя, когда ради солнца, — пытаясь заручиться покровительством святых и оправдать преступления, если, конечно, можно так назвать те несчастные случаи, что происходили во время междоусобиц.

В колониальные времена, когда еще не было какао, святой Георгий, привезенный белыми в корабельных часовнях, был провозглашен покровителем капитании. Верхом на лошади, с копьем наперевес, святой воин был покровителем что надо. В густых зарослях жил Ошосси, привезенный неграми-рабами в трюмах кораблей. Хозяин леса и животных, он ездил верхом на дикобразе, у него была гигантская челюсть, как у кайтиту. Европейский святой и африканский дух слились в единое божество, повелевающее дождем и солнцем. К нему обращали молитвы и песнопения, ему служили мессы и приносили жертвы, его возили на процессиях, он стоял в главном алтаре собора в Ильеусе и в хижине папаши Аролу, который родился в рабстве и укрылся в святилище, где обрел свободу. В святилище стояли рядом лук и стрела — символ Ошосси, сработанный в кузнице Каштора Тисау Абдуима, и яркая гравюра, изображавшая святого Георгия на фоне луны, уничтожающего дракона, — сувенир от араба Фадула Абдалы, человека богобоязненного в дни отдыха от торговли.