Труба Иерихона - Юрий Никитин

Агенты безопасности неслышно отступали в тень, незаметно шевелили губами, предупреждая по цепочке остальных, передавали их из рук в руки. Весь огромный комплекс послушно и предупредительно раскрывался перед сильнейшими людьми планеты, вёл их к выходу, бдил и охранял, все агенты в нем следили друг за другом, а за ними следили ещё другие, незримые, и все об этом знали и помнили.

Президент согласился:

Я добьюсь выделения добавочных сумм на рост национального сознания различных этнических групп в России. Уже заметны антирусские настроения в Татарстане. Хорошо бы их поддержать. Ну, способов у нас... ха-ха!.. много.

Секретарь сказал осторожно:

Если Кречет не пошлёт туда войска раньше. Или выбросит десант, что тут же явится в местный парламент и скажет что-то вроде «Караул устал!».

Президент вскинул брови:

Что за фраза? Что-то вроде «Над всей Испанией безоблачное небо»?

Да, если не смысл, то последствия те же. Власть этого сильного человека распространится и на Татарстан, что нам ни к чему. Я имею в виду его абсолютную власть...

Да, надо действовать осторожнее. Надо добиться права вмешиваться... ха-ха!.. под лозунгом защиты прав человека, распространять на территории России бомбардировки с воздуха, удары крылатыми ракетами, а потом и высадку сухопутных войск... Уже по-настоящему!

Он стиснул кулаки. Глаза впервые загорелись яростью. Россия единственный камень преткновения на пути к мировому господству!

Госсекретарь напомнил предостерегающе:

Давайте сперва закончим с операцией «Двести шесть».

Военный министр смолчал. Операция была засекречена до такой степени, что шла под номером. О ней знал лишь ограниченный круг из первого эшелона власти, и даже президент «не знал» и не должен узнать...

...ибо президент это улыбающееся лицо страны!

Я ничего не знаю, напомнил себе президент. Я озабочен только своими сексуальными проблемами. Помимо голосов сексменьшинств, огласка его сексуальных пристрастий еще и успокоит страну, отвлечёт от серьёзных проблем, что уже грозно вырисовываются на горизонте.

Он покосился на военного министра, взгляд невольно скользнул на его широкую массивную задницу. Как-то прожил большую часть жизни, а с этой частью сексуального мира не ознакомился... Вообще-то в гомосексуализме есть нечто оч-ч-чень эротичное...

Глава 8

Дверь распахнулась. Кречет вошел все такой же стремительный, словно генерал-десантник перед женщинами, широкомордый, почти не погрузневший за время трехлетнего президентства. Не вошёл, а словно ворвался, ногой выбив дверь, в квартиру террориста.

Прошу извинить, сказал он с порога сильным неприятным голосом, задержался с ооновцами... Скоро восхотят приставить наблюдателей даже к нашим постелям! Но надеюсь, вы в моё отсутствие не в покер играли...

Он оглядел нас, как тот же десантник, который ещё не решил, кто из нас заложники, кто террористы. Сказбуш и Яузов, наши бессменные силовики, сделали попытку вскочить, рефлекс военных, но, не дожидаясь нетерпеливого знака президента, сели. Кречету плевать на церемонии, он и так всех держит в железном кулаке.

Что у нас на сегодня?

Мирошниченко, глава его администрации, подскочил, заходил то справа, то слева, словно забыл, на какое ухо президент хуже слышит, сказал торопливым голосом:

Вы хотели начать с военной доктрины...

Мы почтительно следили, как отец народа сел, откинувшись на спинку кресла, по-державному положил руки на подлокотники. Маленькие глаза подозрительно оглядели всех нас из-под массивной брони надбровных дуг. Квадратный подбородок, похожий на передок десантного ботинка, воинственно выдвинулся вперед.

Верно, прорычал он, давно пора.

Яузов грузно повернулся, кресло беззвучно застонало. Мохнатые брови поползли вверх.

Я что-то не слышал, чтобы мое министерство что-то делало в этом направлении...

Кречет небрежно отмел широкой ладонью:

Военному министерству ещё рано. Все это время мы, по большей части, метались по тонущему кораблю. Где-то откачивали воду, где-то выбрасывали за борт балласт... От исламского танкера приняли пожарный шланг!.. Теперь, когда наш корабль на плаву, ремонт идет, теперь можно наконец начать формулировать эту чертову военную доктрину. Та, старая, ни к черту!.. То есть пока что сформулируем для себя и других, куда же собираемся плыть по завершении ремонта.

А мы уже плывём, подсказал Коган услужливо. Под вашим мудрым руководством! Мы ведь такие... с дырами в корпусе и днище, но прём в прекрасное завтра!

Дыры заделываем, прошипел Яузов. Эх, когда же кончится это ваше засилье...

Экраны ноутбуков один за другим гасли. Взамен вспыхивали либо звездочки, либо фейерверки скринсэйверов, а мы все внимательно и почтительно слушали президента.

Кречет приподнял руки и звучно хлопнул ладонями по подлокотникам, словно вбил гвозди с широкими шляпками.

Наша задача, прорычал он, покончить с ложью!.. С той самой, чисто русской. Все лгут себе на пользу, только в России лгут себе во вред. Почти каждый с трибуны распинается о гуманности, доказывает, что преступников надо перевоспитывать, а чикатил лечить, но когда возвращается к себе домой, то на кухне орёт, что всех гадов надо расстреливать, пусть даже за кражу кошелька. А чикатилам так и вовсе рубить головы на площади! Вон наш Виктор Александрович доказывает, что дух ваххабитов и талибов потому так и силён, что у них ни слово с делом не расходится, ни слово со словом. То есть днём говорят то же самое, что говорили утром, а вечером в другой компании повторяют то же самое...

Я такое не говорил, по крайней мере такими словами, но в целом это было в нужном русле, не стал возражать, наклонил голову. Президент всегда должен ссылаться на свой штаб советников, даже если брякнул нечто только что пришедшее в солдатскую голову.

Коган сказал ехидно:

Ну, если уж сам Виктор Александрович говорил, то держись Империя! Карфаген должен быть разрушен.

Совершенно верно, подтвердил Кречет. Карфаген надо вдрызг! Правда, каждый под Карфагеном имеет своё... ага... Со всеми этими бандитами, мафией в правительстве, коррупцией и прочей дрянью, в самом деле, никак не доберёмся до нашей военной доктрины. Её поручено было сформулировать, понятно, не военному министру... Павлу Викторовичу только дай двинуть вперёд танковую армию!.. а самому мирному человеку на земле... нашему футурологу, Никольскому Виктору Александровичу. Все верно?

Я поднялся, на меня устремились все взгляды. Я уже далеко не мальчик, в шестьдесят лет забыл, как краснеют, но все же эти глаза со всех сторон мешают плавной речи. Да и сразу забываешь придуманное ранее.

Не саму доктрину, напомнил я сварливо, а только обозначить скелетик. Да и то разборный, чтобы косточки можно было туды-сюды. И не столько военную доктрину, это вовсе не по мне, а просто внешнюю доктрину. Словом, вы все правильно сказали, господин президент, но только рак не рыба, он не красный и не ходит задом наперёд... Я в самом деле хочу предложить вариант доктрины, которую, в принципе, могут принять все страны, что для нас очень хорошо и... не вызывающе.

Коломиец прошептал, но тишина стояла такая, что услышали все:

Вот-вот. Хоть что-то такое, что не вызывающее! Впервые. Наконец-то.

Кречет смотрел неотрывно. Серое некрасивое лицо было неподвижно, крылья расплющенного и трижды сломанного носа не шелохнулись.

Доктрина, сказал я, надо признаться, вынужденная. Империя наступает мощно, нагло, по всем фронтам. По всем средствам информации, во всех фильмах и книгах бравые штатовские герои изничтожают низколобых русских ублюдков. А время от времени они пробуют такие акции уже и «вживую». Мы помним их помощь «хорошим парням», я имею в виду попытку переворота, против «плохих парней» Кречета... их высадку на Байкале... их будущую высадку... не знаю, где она случится, но я уверен, что она будет ещё масштабнее!

Коган буркнул сварливо:

Для такого предвидения не обязательно быть футурологом.

Согласен, откликнулся я. Счастлив, что это понимает даже наш Сруль Израилевич. Потому надо хоть в чём-то сделать... или попытаться сделать некоторое упреждение. Или встречный удар.

Коломиец спросил неверяще:

Как это «упреждение», «встречный удар» и не вызывающее?

Встречным ударом не обязательно убивать, любезно объяснил тяжеловес Краснохарев. Можно остановить, притормозить... Простите, Виктор Александрович, продолжайте. Мы все очень внимательно слушаем. А если культура или финансы вмешаются, я сам им сверну хилые шеи.

Доктрина, повторил я, пригодна... приемлема для любой страны. Как для цивилизованной, так и нецивилизованной. Ну, всяк свою страну относит к цивилизованным... за исключением русской интеллигенции, правда. Для неё цивилизованны все, кроме России. Однако доктрина не понравится, ессно, одной державе... Правда, ей в этом признаться будет трудновато. Даже на словах она вынуждена будет поддержать эту... доктрину.