Сафьяновая шкатулка - Сурен Даниелович Каспаров

их просят, дубинкой не выбьешь, но зато напустят такой мути, что хоть караул кричи, — недаром о них молва идет по всему Карабаху, как о тупоголовых. Ну подумайте сами, разве кто-нибудь другой додумается до того, чтобы волочить два гектара земли с одного берега реки на другой или, к примеру, палками отгонять тучу, чтобы не было дождя! А вот поди же ты, слава идет — и не один год, — будто так оно и было. Будто еще задолго до того, как прибывший из уезда человек ткнул пальцем в ведомственную фуражку Гаспара и сказал: «Ты будешь ревкомом», произошел такой случай. Гарихачцы узнали, что на другом берегу реки пустует хороший кусок земли, и решили: «Она должна быть нашей, зачем добру зря пропадать, надо распахать, засеять чем-нибудь, благо на том берегу никого нет. Нет? Ну это еще как сказать. А ну вдруг появятся такие же неприкаянные, как мы, и наложат лапу на добро?» Как же быть? Ясное дело как: собственность должна лежать перед глазами хозяина. Вот и решили мои гарихачцы перетащить свою собственность на свой берег и поделить ее между собой. Пошли по домам, собрали все, что нужно: цепи, канаты, ярма, четыре пары быков (больше не оказалось), нарубили кольев и отправились на правый берег, обошли все поле вокруг, срубили все деревья и кусты на пути к реке, чтобы не мешали волочить поле, потом забили колья по переднему краю, прикрепили к ним цепи, к цепям — ярма, потом запрягли быков, сами впряглись и — давай тянуть!.. Да неужто не нашелся ни один умный человек, который бы подумал о том, что дело-то бессмысленное? Нашелся, как не найтись!

— Ай, дураки, — сказал этот умник, — да неужели нельзя сперва хорошенько подумать, а потом уж за дело браться.

— О чем думать? — спросили гарихачцы.

— Ну, скажем, дотащите вы поле до реки, а как через реку перетащите?

— А ведь правда, — сказали гарихачцы, — как через реку перетащим?

Так это была или не так — не знаю. Сам я, кстати, тоже гарихачец, но когда мне говорят: «А, так ты из тех, что хотели поле через реку перетащить», скромно отвечаю: «Придумают же люди…» И историю эту я рассказал лишь затем, чтобы вы знали, с каким народом мне пришлось иметь дело, если учесть, что дыма без огня не бывает и что раз говорят, что тащили поле, значит, хоть частица правды в том есть — не могут же люди напраслину возводить на все село!

— Так как же, развалил он колхоз или не развалил?

— Кто развалил?

— Аваг, понимаете, ваш бывший председатель, я про него спрашиваю, понимаете, про А-ва-га, черт вас возьми!

— Нет, не развалил. Зачем ему разваливать? Что ему плохого сделал колхоз, чтобы развалить? Слава богу, жил в нем, как сыр в масле катался.

— Это в каком смысле? Воровал, что ли?

— Воровал? Ха-ха-ха! Ох, скажет же человек! Уморил же, ей-богу! Ну спасибо тебе, сынок, хоть посмеялись на славу! Ха-ха-ха!

— Да над чем вы хохочете? — не очень обиделся я, поскольку смех был искренний. — Разве я сказал что-нибудь смешное?

— Да как же не смеяться, чудак человек! Воровал, говоришь! Как тут не смеяться! Да он скорее у своих детей уворует и в колхоз притащит, чем из колхоза зернышко возьмет!

— Тогда за что же его сняли с председателей?

Гарихачцы задумались, потом сказали совсем неожиданное:

— А ты у него спросил?

— Спросил.

— Он тебе ответил?

— Ответил.

— Что сказал?

— Сказал: за то, что душу отдавал колхозу.

— Чью душу?

— Наверно, свою.

— А что тебе еще надо?

— А, — сказал я, — черт с вами! Не хотите говорить, и не надо! Без вас обойдусь. С вами не столкуешься, надо чугунную башку иметь, чтобы с вами разговаривать! Где это видано, чтобы с гарихачцами можно было по-человечески поговорить! Вам бы только поле перетаскивать с одного берега на другой!

— Ишь чего вспомнил, будто сам не гарихачец! Слушай, одну пару быков твой же дед погнал на правый берег, да еще как гнал! Впереди всех гнал, думал, ему больше достанется!

— Наверно, его надоумили такие же сукины дети, как вы! До свидания! — сказал я в сердцах и отошел от них. — Иначе бы он не погнал волов впереди всех! — крикнул я издали. — И вообще дед мой умер еще в Шуше!

— А наши деды умерли в Париже, что ли?

Я не ответил, даже не обернулся в их сторону, ну их, в конце концов, к черту! Сам не пойму, зачем мне втемяшилось узнавать, за что его сняли с председателей, этого Авага. Наверно, во мне гарихачская закваска говорила, не иначе!

5

Через неделю собрались почти все взрослые гарихачцы, собрались задолго до объявленного времени, не успев даже помыться и поесть. Мест в правлении не хватило, сельчане расселись кто где мог, на длинных, кое-как сколоченных скамьях, на полу вдоль стен, на подоконниках, а то просто стояли, прислонившись к стене. Сизый дым от толстых самокруток и чубуков плотным слоем висел над головами гарихачцев, женщины визгливо покрикивали на мужчин: «Слушай, перестань, дышать нечем!» Те отвечали какой-нибудь сальной шуткой — и взрывался веселый, чуть нервный от долгого ожидания смех. В помещении быстро темнело, одна из женщин зажгла электричество, потом принесла графин с водой и поставила на стол, покрытый закапанной чернилами красной скатертью. За столом уже сидела Ануш, местная учительница, — она обычно вела протоколы. В тесном для столь большого количества людей помещении стоял плотный, непроницаемый гул. Но когда с первых рядов поднялся Аваг и присел к столу, в помещении мгновенно утихло. Кто-то вполголоса, однако