НЕ/ДРУГ - Татьяна Труфанова

Аля, недоуменно пожав плечами, отворачивалась от кабинета и возвращалась к работе: разбиралась в базе имен и почте, сортировала чеки и упоминания в прессе, собирала сценарные заявки. Как неспешно текло время в ту неделю, когда Жуковой не было… Впрочем, с некоторыми вещами без помощи Ульяны было бы трудно разобраться. Прежняя помощница Жуковой (уволившаяся в одночасье, как было сказано), похоже, вела дела небрежно.

И вот сейчас, буквально через полчаса, Катерина Великая должна была вернуться.

– Отчет от бухгалтеров – в отдельную папку! Ирисы ей на стол! Проверь, пепельница – чистая? – выдавала указания Ульяна. – О-ох, голова моя! Не зря в этом доме была больница, как пить дать от морга аурой фонит…

У Альбины зазвонил телефон.

– Алька! Пошли вечером с нами на мастер-класс!

– Стась, не могу сейчас…

– Давай, быстро, соглашайся! Телесное раскрепощение! Тема – улет! Для вгиковцев – скидки!

– Угу, для вгиковцев.

– Я тебя протащу! Давай, не кисни! Учиться-то надо!

– Все. Пе-ре-зво-ню! – Аля оборвала разговор и снова забегала по офису.

Стася Мартынова была первокурсницей ВГИКа, тараторившей на реактивной скорости блондинкой (сейчас – розоволосой), с которой Аля подружилась на вступительных экзаменах, летом. Но когда Свирская вышла с последнего, проваленного экзамена, она не хотела никого видеть – и в том числе Стасю, полчаса назад выпорхнувшую с победой. Стася ждала ее внизу, под тополями у институтского подъезда, а она сбежала. И тем же вечером уехала домой, в Ярославль. Не отвечала на смски, стыдясь своего позора (пропадать – так с концами) … А неделю назад она встретила Стасю на концерте в небольшом клубе, куда зазвал Юра Чащин. Там была целая компания поступивших в июле: Мартынова и ее бойфренд Игорь, плечистый нордический красавец, тоже актер, умная Зоя с режиссерского, которая держала сигарету на отлете, как Марлен Дитрих, вздымала бровь и, похоже, имела виды на Юру, и еще один невзрачный Вадик, непонятно за какие заслуги принятый в киноинститут.

После первых воплей Стаси, объяснений, обмена новостями, они уже обнимались, будто не расставались. А еще через пару минут Аля почувствовала себя своей в этой компании. Они фонтанировали идеями, изрекали, балаболили ерунду, перебивали друг друга, смеялись взахлеб – и все были на одной волне.

– Туалет души актера – как вам это?..

– Черт! Ну почему ты не учишься с нами?!

– Поступить с первого раза – везение. А вот с третьего – это сильно.

– Есть такая идея для короткометражки…

За столом с ними Аля опьянела – не от одного коктейля с зонтиком, конечно, а от этой начинавшейся дружбы, от предвкушения счастья, возраставшего шестикратно: ведь не одна, а шесть голов посылали в пространство радиограммы: «Будущее – прекрасно и удивительно!»

– Ты что зависла?! – голос Ульяны вырвал Свирскую из мыслей о новых друзьях.

Аля еще раз выровняла разложенные на столе Жуковой бумаги.

– Не суетись так. Можно подумать, одна ошибка – и она нас съест.

– Ха! – закатила глаза Ульяна. – Во-первых, не нас, а тебя, ты теперь ее ассистентка.

– Временная.

– В последний раз тебе скажу: делай все именно так, как она скажет. Шаг влево, шаг вправо – паф! Если она выйдет из себя – это пе-сец. Ну, ты узнаешь. Для нее вся работа – близко к сердцу. Жукова живет этим. Детей нет, семьи нет. Для нее каждый фильм – как ребенок.

– По-моему, это здорово! – сказала Аля.

Еще двадцать минут ожидания – и стальная дверь «Веспер продакшен» распахнулась, впуская крупную фигуру. Жукова немного загорела и в своем оливковом брючном костюме, с шелковым платком Эрме на плечах, выглядела как кинозвезда – так подумала Свирская.

– Здравствуйте! Как вам отдыхалось? – сияя улыбкой, выступила вперед Аля.

Рядом вытянулась во фрунт Ульяна.

– Некогда! Некогда рассказывать! – весело ответила Катерина, проходя прямо в свой кабинет. – Так. Кофе мне, сигареты и, Альбина, быстро набери…

Юра опоздал на встречу на восемь минут. Он вылетел из метро и, только оглядевшись, выдохнул. Похоже, Альбина еще не пришла. Возле бело-вишневой ротонды «Краснопресненской», где они договорились встречаться, устроились музыканты, вокруг них сгрудилась немногочисленная публика, мимо шагали-брели-бежали прохожие… Али не было видно.

– Yesterday… all my troubles were so faraway! – доносилось из-за спин; голос был не то чтобы сильный, но приятный.

Он ждал. Одна битловская песня сменилась другой. Он начал нервно посматривать на часы: скоро должно было начаться кино, а Али все не было. «All my loving… I will send to you! All my loving – darling, I’ll be true!» Чащин придвинулся поближе к обнадеживающей музыке.

Альбины все не было. Кончилась и вторая песня.

– Месье и фрау! Джентльмены, синьоры! Кладите ваши денежки! – певица пошла по кругу.

Юра, наконец узнав голос, протолкнулся в круг – и оказался прямо перед черной шляпой с бумажками и монетами.

– Аля!

Аля – а это была она – подмигнула Чащину, закончила круг со шляпой, сунула добычу гитаристу и, хлопнув с ним по рукам, выскользнула из круга.

– Твой знакомый? – ревниво спросил Юра, когда они спешили к кинотеатру.

– Неа. Вижу, стоит один, гитару мучает – тоже мне, унылый менестрель… Почему б не собрать ему народа?

Они влетели в кинокассы минута в минуту. Фильм выбирал Юра – «Перемотка», какого-то неизвестного Але Мишеля Гондри.

В небольшом зале было человек десять. Начался фильм – и тут же сзади кто-то трубно, беспардонно засморкался, но уже скоро Аля перестала слышать все посторонние звуки – «Перемотка» ее захватила и утащила с собой. И кажется, всего минут через десять зажегся свет и все потянулись на выход. Аля же с Юрой, не сговариваясь, остались до конца, смотрели на уезжавшие под музыку титры. Не хотелось покидать мир внутри кадра, мир чудаков и сбывающихся надежд.

Когда они вышли из кинотеатра, лил дождь и в ночных лужах дробились круги, размывая неоновые отражения. Они добежали до метро, смеясь от самого бега, луж, промокших ботинок. У Али вымокло правое плечо, у Чащина – левое; зонт был один на двоих. В круглом вестибюле, облицованном млечным мрамором, прилипли к куполу два сбежавших воздушных шара, золотых негодника. Двое почти-друзей вошли на эскалатор и через секунду нырнули в дыру тоннеля. Ступенчатая минога мерно ползла вниз с редкими пассажирами на хребте.

– Давай захватим эскалатор! Угоним его в Париж. Или в Рим! – предложил Чащин.

– Paris! – вздохнула она и запела: – Оо, Шанзэлизе, оо, Шанзэлзеээ! О солей, су ля плюи…

– Ок, заметано.

– Нет! Передумала, я хочу к морю! На теплый остров.

– Семь пятниц на неделе.

– Я вся такая несуразная, – томно пролепетала Свирская. – Угловатая такая… противоречивая вся!

Порой у нее выскакивали эти фразочки из советских фильмов – с тех детских времен, когда она сидела перед допотопным телеком с бабушкой или дедом, когда прыгала с дивана в центр комнаты и, прохаживаясь, копировала актеров с экрана – за что получала восхищенные ахи и аплодисменты.

Чащин замурлыкал и ответил тоже цитатой:

– Знойная женщина, мечта поэта!

Все же поклонники – вещь совершенно необходимая для актрисы, особенно для звезды, думала Аля. Вроде бы необязательная штукенция, но очень украшающая – как сумочка. И как сумочек, поклонников у актрисы должно быть много! Кажется, что-то такое говорила Изабелла Юрьевна, актриса ярославского драмтеатра, преподававшая в их театральной студии, – говорила с легкой усмешкой на окрашенных багряной помадой губах, делая паузы и бросая взгляд куда-то вдаль, словно вспоминая свое бурное прошлое и ушедшую красоту. Сейчас Свирская чувствовала себя не просто актрисой, а сумасбродной, шикарной кинодивой, облокотившейся на резиновый поручень эскалатора ручкой в атласной перчатке.

– Как там дальше было? Провинциальная непосредственность. В центре таких субтропиков уже нет, а на периферии еще…

– Что-о? – воздела зонт Свирская.

– Не бейте меня по голове, это мое слабое место!

– Муля! Не нервируй меня.

– Что вы на меня так смотрите? – парировал Чащин. – На мне узоров нету и цветы не растут.

– Я помню вас еще ма-аленьким, розовым, как поросеночек. И вот этот поросенок рос, рос, и выросла такая большая…

Чащин, стоявший на ступеньку ниже Али, вдруг шагнул вверх, к ней.

– Эй! – заволновалась Альбина. – Туда не ходи, сюда ходи. Снег башка попадет!

Их плечи на секунду соприкоснулись, Аля отстранилась.

– Счастье вдруг… в тишине! – запел Чащин, делая широкий жест, – … постучалось в двери! Неужель ты ко мне – верю и…

– Не верю! – припечатала Свирская и шагнула назад, на ступеньку выше.

– Хм. Придется переквалифицироваться в управдомы, – вздохнул Юра.

– Заметьте, не я это предложил!