HOMO FABER (СИ) - Баковец Михаил

— Типун тебе на язык, — хмуро произнёс Шпиталин. — С чего ему нас ставить к стенке-то?

— А с того… Да бис его знает, Максим Савелович. У этих московских чекистов мозги не по-людски работают. И время наступило волчье, человек человеку волк стал.

И в этот миг до них донёсся громкий голос вчерашнего гостя:

— Товарищ Шпиталин!

Глава 5

Я решил собрать весь состав партизанского отряда (оставил только четырёх человек в секретах вокруг лагеря) на лекцию. И темой была…

— Нанокостюм «Советский боец» и винтовка особой мощности «Изделие номер шестьдесят два». Вот их изображения. Рисунки сделаны от руки, но сходство максимальное с реальными прототипами. Во время наступления немцев сверхсекретное снаряжение, находящееся здесь на испытании, не успели эвакуировать. Уничтожить было никак нельзя, сам товарищ Сталин запретил это делать. Охрана осталась прикрывать отход учёных и вспомогательного персонала, а те с образцами ушли в леса, разделившись на несколько групп. К линии фронта вышли всего несколько человек и пустые. По их словам они спрятали всё оборудование и снаряжение, костюмы и оружие в лесах. К сожалению, никто из этих людей не умеет ориентироваться на местности и потому у нас нет точных координат. Известно, что персонал уходил в Беловежскую Пущу, а так же сюда, в этом направлении. Именно поэтому я здесь.

Мы обязаны найти эти костюмы и винтовки и не допустить попадания в руки врага. Никто не озаботился нормальной маскировкой, когда прятали секретные предметы. По словам добравшихся, они свою партию просто закидали в овраге сломанными ветками и травой.

— Товарищ лейтенант государственной безопасности, а разве нам можно знать такие сведения? Это же, наверное, государственная тайна? — спросил Шпиталин, подняв перед этим руку, словно сидел не под открытым воздухом на чурбачке, а за школьной партой в классе.

— Обстоятельства так сложились, товарищ Шпиталин. Будь иначе, то никто бы из вас и слова не услышал про секретные разработки.

— А сколько всего костюмов и винтовок, товарищ лейтенант государственной безопасности? — поинтересовался молоденький красноармеец, лет девятнадцати, один из той группы, которую отбили от немцев партизаны позавчера.

— А тебе слово не давали, олух царя небесного, не положено тебе знать эти вещи, — цыкнул на него Мареичев, сидевший рядом. Паренёк от этих слов сначала покраснел, потом побледнел.

— Ничего, ничего, товарищ Мареичев, всё нормально. Правда, на вопрос и сам я ответа не знаю. В той группе один костюм и одна винтовка с минимальным боезапасом были. Другие несли больше, но где они пропали… — я не договорил и вместо слов развёл руками, потом решил сменить тему. — Так как, это тема сверхсекретная и государственной важности, то каждый из вас напишет сейчас расписку, что ознакомлен с наказанием за распространение этих сведений, выдачу врагу или иному постороннему лицу. Наказание только одно — высшая мера социалистической защиты для вас и большие тюремные сроки вашим родным. На обратной стороне листа, каждый из вас поставит чернильные оттиски пальцев…

Напугал я народ изрядно. К всяческим бумажкам, подписям, распискам и заявлениям как бы привыкли, но мой демарш про отпечатки пальцев выбил их из колеи и заставил совсем по-другому взглянуть на мои слова.

В лагере осталась дежурная пятёрка, на которую возложили обязанности караульных и поваров. Все остальные разбились на группы в три-четыре человека, и ушли блудить по окрестным лесам в «поисках» сверхсекретных образцов. Почему с таким сарказмом произнёс? Так поисков, ведь, и нет как таковых, лично я знаю, где лежит тот комплект брони с винтовкой, которую спрятали мифические учёные, а прочие даже при особом энтузиазме не найдут ничего. Ладно, это всё лишняя демагогия.

В моей крупе кроме меня были два красноармейца — рядовые Михаил Седов и Игорь Паршин. Оба всего год как призвались на срочную службу, которую несли в сорок четвёртом стрелковом полку сорок второй стрелковой дивизии. Кстати, те гражданские, что были с ними, оказались из привлечённого к созданию полевых укреплений и заграждений в первые дни войны местного населения.

Шли мы по дуге к тому овражку, где дожидались меня костюм и гаусска. Забрать я их планировал ближе к вечеру, создав долгим маршем по чаще видимость поиска.

— Товарищ лейтенант государственной безопасности, там наши лежат, — сообщил Седов, который уходил на разведку. Двадцать минут назад с макушки дерева им был рассмотрен прогалок в лесу, на котором виднелись следы боя — воронки или ячейки для стрелков, траншеи, позиции для пулемётов и пушки.

— Лежат?

— Мёртвые они, германец побил всех, — ответил солдат. — Давно уже лежат, все опухли, отекли.

— Вперёд, — приказал я.

На просторной поляне всё было изрыто воронками и окопами, валялись снарядные ящики и пустые цинки из-под патронов. Под самыми деревьями лежала искореженная почти до неузнаваемости небольшая пушка, скорее всего наша «сорокопятка». Больше ничего тут не было.

Только тела красноармейцев.

Скорее всего, крупный отряд наших солдат отходил к фронту, встал на отдых, но был обнаружен с воздуха немецкой развёдкой, после чего сюда направились немецкие пехотинцы. Красноармейцы вместо того, чтобы бросить сковывающую их матчасть — пушек было штуки три, судя по отрытым позициям и количеству отстрелянных гильз, решили принять бой. Отрыли ячейки, позицию для батареи, а потом по ним ударили со всех сторон.

После боя немцы забрали все трофеи, включая шанцевый инструмент (мы нашли всего полдюжины испорченных лопат), собрали документы, своих мертвецов, возможно пленных и ушли.

— Похоронить бы, товарищ лейтенант государственной безопасности, — сказал Паршин.

Убитых было очень много, к тому же они лежали здесь не первый день. От запаха меня мутило даже на расстоянии, а что случится, когда я возьмусь их таскать? Понимаю, что нельзя так поступать, не по-человечески, но не выйдет у нас троих закопать столько тел.

— Нет, рядовой, нельзя нам отвлекаться. Посмотри, тут около сотни тел, мы втроём будем копать братскую могилу до ночи, потом стаскивать в неё мёртвых бойцов, вновь закапывать… очень долго, очень. Почести мы отдадим им позже, придём всем отрядом через несколько дней и похороним. Ты с Седовым попробуй найти хоть какие-то документы, чтобы нам знать, кто здесь сражался.

— Есть, — козырнул тот.

Пока ребята ходили по полю боя, наклоняясь над телами и осматривая кармашки гимнастёрок, я достал блокнот и быстро набросал изображение одной «цинки». Надеюсь, сегодня я смогу принести в лагерь патроны к винтовкам.

Помотавшись по лесу, мы, наконец-то, оказались возле нужного овражка.

— Пойду, посмотрю. Паршин со мной, а ты, Седов, смотри по сторонам в оба.

— Есть, товарищ лейтенант государственной безопасности.

Меня это «товарищ лейтенант и прочее, и прочее» уже стало сильно раздражать.

— Так, бойцы, в боевой обстановке разрешаю обращаться ко мне просто — лейтенант или товарищ лейтенант. Полное звание слишком долгое и однажды это может сыграть роковую роль.

— А…

— Представь, ты видишь, как в меня целится враг и решаешь предупредить, но вместо того, чтобы крикнуть «товарищ лейтенант, сзади враг», вы будете выговаривать полное звание, и меня попросту убьют за это время. Ясно вам?

— Да, товарищ лейтенант го… э-э, товарищ лейтенант.

— Вот и хорошо. Паршин, за мной.

Кучку веток и травы, которыми я забросал костюм с винтовкой, солдат заметил сразу. А я дал ему возможность сообщить об этом, небольшая моральная поблажка, поощрение.

— Товарищ лейтенант, смотрите туда!

— Вижу. Ну-ка, дай свой штык.

Четырёхгранным длинным штыком от трёхлинейки я поворошил ветки, скинув в сторону часть из них, мимоходом подумал, что моя легенда вот-вот накроется медным тазом — видно же, что маскировке несколько дней, от силы четыре-пять.

— Оно, товарищ лейтенант? — прошептал паренёк, вытягивая вперёд худую шею, словно гусак на птичьем подворье.