Живите вечно.Повести, рассказы, очерки, стихи писателей Кубани к 50-летию Победы в Великой Отечественной войне - Николай Краснов

И хотя после принятых мер полки нашей дивизии были пополнены, но мы видели у ощущали на себе нехватку нашей авиации. Над нами то и дело безнаказанно летали немецкие самолеты. И хотя части полка находились в роще, мы нередко вынуждены были бросаться в открытые щели, спасаясь от падавших с высоты немецких бомб.

Гитлер придавал большое значение удержанию Абинской и Крымской. В допопнение к авиации, базировавшейся на аэропортах Крыма и Донбаса, на Кубань, как сообщает об этом А. А. Гречко, были переброшены соединение пикирующих бомбардировщиков «Юнкерс-87» из Туниса и несколько групп истребителей из Голландии, и весной 1943 года Гитлер добился численного превосходства своей авиации на Кубани. Западнее станицы Абинской гитлеровцы соорудили взлетно — посадочную площадку и принимали на ней самолеты. Это мы вскоре ощутили на себе, когда штурмовали укрепления под Абинской.

По приказу командующего 56–й армией генерал — лейтенанта А. А. Гречко для наступления на Абинскую были направлены шесть дивизий и 7–я гвардейская стрелковая бригада. Ударная группировка состояла из двух эшелонов. 1135–й стрелковый полк 339–й дивизии, в котором я находился, выдвигался в первый эшелон, на острие планировавшегося наступления на Абинскую.

Наступление на Абинскую несколько раз назначалось и по разным причинам откладывалось. В эти дни в батальонах побывал командир 1135–го стрелкового полка майор Иван Иосифович Сцепуро. Высокий, стройный, подтянутый, он шутил, смеялся, вселяя в бойцов веру в себя и свои силы. Не обошел он и наше отделение. Спросил меня: давно ли на фронте. Узнав, что раньше я служил в артиллерийской разведке, он сказал: «Это хорошо. Опыт пригодится…» Обрадовался, когда узнал, что большинство солдат отделения — комсомольцы.

И вот пришел день, когда мы узнали, что намечено наступление на Абинскую. Скорее, это был не день, а вечер. Уже стемнело, когда передали, что завтра, 10 марта, полк начнет наступление. Нам выдали скромное энзэ — по шапке сухарей. Мы припрятали сухари в вещмешки. Я проверил свой автомат. Он действовал безотказно.

Все отделение собралось у небольшого костра. Подбрасываем в костер сучья, тихо переговариваемся. Каждый в эту минуту думает о своем. Я начал говорить о том, что нас ждет завтра. О предстоящей операции, о том, как должен действовать каждый из нас. Главное — держаться друг друга, не отставать я не забывать о товарищах. После этого все как‑то успокоились. Впрочем, я мог бы об этом и не говорить — все подразумевалось само собой. Но молчать в эти часы было тягостно. И живой голос ободрял и как‑то делал всех роднее.

Забылись коротким сном на согретой костром земле. Задолго до рассвета полк подняли и вывели на железнодорожное полотно. Было темно, морозно, ярко блестели звезды над головой. Не прошли мы и двух — трех километров, как впереди нас раздались сухой треск взрывов и крики раненых. Те, кто шел впереди, нарвались на заложенные немцами в железнодорожном полотне мины. Мимо нас побежали к месту взрыва санитары. Полк свернул в сторону и направился вдоль обочины железнодорожного полотна.

Прошли еще с километр. Поступает приказ: свернуть вправо. Полк растягивался, чтобы начать наступление на Абинскую с северо — восточной стороны. Идем по схваченной морозом, чуть грузнувшей пахотной земле. Каждому батальону, роте и взводу — свой участок. И мое отделение' тоже заняло свое место. Сзади нас отрывают окопчики командиры взвода и роты. Выбираем и мы удобные места и окапываемся в темноте. Перед станицей — укрепления гитлеровцев: окопы, дзоты. Лежим тихо. Делаем все скрытно.

На рассвете — артиллерийская подготовка, налеты нашей авиации на укрепления гитлеровцев. Потом дымовая завеса.

Холодная земля бросает в дрожь. Кое‑кто закуривает. Шепчу: «В рукав, чтобы не видно было».

Гулко, одна за другой ударили подтянутые к станице наши батареи. Впереди всполохи огня, взметнувшаяся веером земля. И сразу застучали немецкие пулеметы. Ждем самолетов. Но их все нет. Наконец, несколько наших самолетов пролетели над немецкими окопами и скрылись.

Все больше светает. Впереди взметнулись клубы дыма. Это наши саперы ставят дымовую завесу. Взлетела в небо ракета — сигнал к наступлению.

— Вперед, товарищи! — кричу бойцам и сам бегу вперед. Смотрю на товарищей — они рядом, не отстают. Уже совсем светло. Отчетливо виден каждый бугорок, схваченные морозом лужи, каждая впадина. Впереди дымовая завеса, но и она постепенно рассеивается. Бежим рывками — метров десять и к земле. Иначе нельзя — пули как град. Только слышен посвист пролетающих мимо нас пуль. Снова вперед. Никто из отделения не отстает. Кто‑то из «старичков» отделения в горячке и запале бежит прямо по замерзшей луже. Ледок проламывается, и «старичок» хлюпает ботинками по воде. Успеваю крикнуть: «Обходите лужи! Иначе ноги будут мерзнуть!» В эти секунды подумалось и об этом.

Рядом со мной Василий Петренко, почти земляк, кубанец, отличный стрелок. Он уже примеряется и дает короткую очередь. Но вижу — рановато. Слева курган. Под его прикрытие уже бросилось несколько бойцов. А вдоль него веером хлещут пули немцев. «Сюда!» — кричу бойцам.

Пока все живы и никто не отстал. Всматриваемся: впереди чистое поле. В метрах пятидесяти бугорки. Еще один рывок, и мы снова найдем прикрытие. Показываю бойцам на бугорок. Они понимают без слов. Совсем близко окопы немцев. Наши батареи продолжают обстрел окопов и узлов сопротивления немцев. Особенно помогла нам истребительно — противотанковая 45–миллиметровая пушка, расположенная восточнее нас, которой командовал, как я позже узнал, лейтенант Алексей Василина. Меткими орудийными выстрелами он подавил пулеметный расчет немцев, который мешал нам двигаться вперед.

В те минуты я бежал буквально через визг рвавшихся снарядов») бомб, веерную россыпь впивавшихся рядом с тобой немецких пуль. От них только мелкие всплески на земле. Смотреть некогда, ты несешься вперед, не чувствуя ног под собой, но зорко и мгновенно все замечаешь и фиксируешь в сознании. Все это в какие‑то доли секунды. Тело в мгновенной реакции пригибается, виляет, падает, вскакивает, мчится вперед. И ты как наблюдатель, как невероятной мощности электронно — вычислительная машина каким‑то подсознанием все это фиксируешь на ходу, на лету, уже бог весть каким подсознанием и сознанием мгновенно подчиняется мозгу твое тело. Ты знаешь цель — как можно быстрее, словно там твое спасение, ворваться во вражеские окопы. И еще знаешь и помнишь: за тобой отделение солдат. И ты не один на один с войной.

Еще рывок, и мы у немецких окопов. Но подняться трудно: над нами висят немецкие пикирующие бомбардировщики, заходят на поле боя один за другим. Летит земля, секут все вокруг осколки рвущихся немецких бомб. Несколько человек из отделения легко ранены, но никто не покидает строй. Да и уйти некуда. Понимаем: наше спасение — бросаться вперед. Вот и просвет: самолеты улетели. Берем в руки гранаты, на бегу швыряем в окопы. Направляю автомат, на бегу даю длинную очередь. Подбегаем к окопам. Справа — дзот. Подбираюсь к нему и бросаю противотанковую гранату. Взрыв и крики немецких солдат. Даю очередь из автомата вдоль окопов. Замечаю: падают солдаты в зеленых шинелях. Разгоряченные схваткой бойцы отделения прыгают в траншею. Одним из первых — Андрей Мешков, сибиряк. Он стреляет в замешкавшихся немецких солдат. И в эту минуту меня горячо и больно ударило в руку и ногу. «Не ко времени это!» — мелькнуло в голове. Бедро как‑то одеревенело. Но автомат не бросаю, стреляю. Немцы выбиты из окопа. Лишь где‑то вдалеке, за изгибом, раздаются их выстрелы. Рядом со мной лежат раненые бойцы. Подумалось: «Значит, не я один…» Перевязку не делаю. Лишь спустя ее сделали мне в медсанбате. И уже там я узнал, что в меня стреляли немцы, видимо, из приземистых окраинных хат автоматными очередями, вперемешку с разрывными пулями. Потому что вторая, ударившая в бедро, была разрывной. Потом в бедре нашли множество осколков. А одна пуля, попав в мой карман с патронами, вонзила один из них в ногу.

Не очень удобно, но стреляю, окапываюсь у разрушенного дзота. Прошу ребят держать под прицелом фланги.

Солнце — в зените. Над головой, в метрах двадцати, проносятся самолеты. Отчетливо видны огромные нарисованные на крыльях черные гитлеровские кресты. Летчики в шлемах наклоняются, высматривая цель, бросают бомбы, бьют из пулеметов. Обидно, что наших ястребков почему‑то нет. А мы их так ждали. Оглядываюсь назад. Все поле усеяно распластанными фигурами в серых шинелях. Кто‑то ранен, кто‑то убит. Кто‑то притаился, выжидая удачное мгновение, чтобы подняться и броситься вперед. В воздухе гарь, висят клочья дыма. Подняться с земли почти невозможно. Только к вечеру стихает перестрелка. Ночью оставаться в траншее опасно. Прошу бойцов залечь у брустверов, здесь лучше обзор и можно быстрее заметить врага. Почти все бойцы отделения ранены. Но держатся хорошо. Сзади слышатся стоны тяжелораненых наших солдат. Санитаров не видно. Да и не просто добраться сюда, почти до переднего края. Немцы следят, то и дело взлетают ракеты. Проносятся длинные очереди трассирующих пуль. Иногда простучит, словно с испуга, захлебнувшийся пулемет.