Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва - Елена Коронатова

— Она думала об этом. Но вас надо было сначала подготовить — подлечить.

Ася вспомнила Петровича.

— Нет, нет!

Римма Дмитриевна покачала головой.

— Пусть вас не тревожит то, что недавно было. Там был тяжелейший процесс. У вас другое дело.

Они не настаивают. Пусть Ася посоветуется с родными.

В пятницу будет расширенная консультация.

Агния Борисовна, услышав от Аси об операции, разволновалась.

— Конечно, соглашайся, Асенька. Надо идти на все, лишь бы быть здоровой.

Теперь свидания со свекровью оставляли у Аси тревожный осадок. Агния Борисовна кляла докторов, а заодно и всю медицину и часто повторяла:

— Как же это я просмотрела!

Вечером стало плохо Пелагее Тихоновне. Она лежала с кислородной подушкой.

Пятая палата провела ночь беспокойно.

Ася засыпала, просыпалась и снова засыпала. И каждый раз, открыв глаза, видела очень белое, страдающее лицо Пелагеи Тихоновны и около ее кровати — Римму Дмитриевну.

На другой день обход начался с опозданием. Пелагея Тихоновна дремала. Разговаривали шепотом. У Риммы Дмитриевны под глазами синяки, развившиеся локоны прямыми прядями то и дело выбивались из-под шапочки. Она уже не улыбалась, но в пятой палате ее встречали улыбками.

Настала пятница. Вся палата напутствовала Асю: «Ни пуха, ни пера».

У дверей, за которыми должна решиться ее судьба, Ася вспомнила слова Зойки: «Посадят тебя, а все врачи — штук десять сидят вокруг и смотрят на тебя, как удавы на кролика».

Никаких удавов! Интеллигентные, доброжелательные лица. От белых халатов — ощущение чистоты и свежести. В центре — грузная фигура профессора. Толстые щеки покоятся на туго накрахмаленном воротничке. Он смотрел на нее по-стариковски тепло, по-домашнему.

Ася смутилась: не знала, куда девать глаза, руки. Ноги стали ватными. Хорошо, что пододвинули стул. Ее о чем-то спрашивали, она что-то отвечала, а мысленно молила: скорее бы уйти.

Хирург — мужчина лет сорока с умным и суховатым лицом спросил:

— Вы хотите оперироваться?

«Какой странный вопрос? Разве можно этого хотеть?»

— Нет… Да… Собственно, если это необходимо…

— Видите ли, дорогая, — медленно заговорил профессор, — вот мы тут посоветовались и пришли к общему мнению, оперативное вмешательство вам показано. Вы молоды, процесс у вас свежий — все это говорит за операцию. Подлечим ваши бронхи, проверим их и, если все будет в порядке, удалим верхнюю долю легкого. Мы бы хотели знать ваше мнение: вы согласны на операцию?

— Да, согласна, — сказала Ася, изо всех сил пытаясь улыбнуться.

— Идите, деточка, — ласково произнес профессор. И заговорил с врачами другим, жестким голосом, профессорским.

— Ну, что? — подскочила к ней в коридоре Шурочка.

— Не знаю, — сказала Ася.

Больше всего на свете она сейчас хотела заснуть и не просыпаться до самой операции.

Глава десятая

Ей сказали:

— К вам пришли из дома. Внизу дожидаются.

«Может быть, Агния Борисовна принесла письмо от Юрки», — эта мысль примирила с предстоящей встречей.

Она увидела его с верхней ступеньки лестницы.

Юрий показался ей очень высоким. Он прижимал к груди охапку желтых мимоз и пристально, без улыбки, смотрел на нее.

Ася на миг замерла, чувствуя, что ноги отказываются идти, потом медленно стала спускаться по лестнице. На последней ступеньке споткнулась. Он подхватил ее. Всхлипывая, прильнула к его плечу.

— Ну, перестань, Асенька, девочка. Слышишь? Что случилось?

— Потом скажу. Уйдем отсюда.

— Конечно. Иди, оденься. Я подожду на улице.

Одежду больным без разрешения врача гардеробщица не выдавала. На этот раз тетя Поля, питавшая, как и все пожилые санитарки, к Асе особую симпатию, — выдала вещи беспрекословно.

— Вот теперь другое дело, — сказал Юрий, оглядывая ее.

— Знаешь, уведи меня куда-нибудь, — попросила она. — Возьми такси и увези домой. Так хочу домой.

— А можно?

— Вообще-то нельзя. Но до обеда еще три часа. Никто и не узнает.

— Влетит от мамы. Куда бы нам махнуть?

— Махнем в лес! А? Ну, Юрка, пожалуйста.

— Идет!

Сидя рядом с ним в машине и прижимаясь щекой к его плечу, она спросила:

— Я очень похудела?

— Нет… Не очень…

— Почему ты не прислал мне телеграммы?

— Не хотел, чтобы ты волновалась.

— Знаешь, я чувствую себя школьницей, сбежавшей с урока.

— Ты всегда была маленькой девочкой.

— Вот именно — была! Я столько за эти два месяца, столько пережила, что самой себе кажусь старухой.

Она принялась, все время сбиваясь, рассказывать о больнице.

— Понимаешь, умер на операционном столе один больной… Необыкновенный человек… он… он… — Ася вдруг увидела тоскующие глаза Петровича и не выдержала — заплакала навзрыд.

— Ну, вот, этого еще не хватало, — произнес Юрий. — Забудь ты хоть на час об этой проклятой больнице.

Они остановили машину у березовой рощи и, наказав шоферу ждать их, пошли по дороге, уходившей в глубь леса.

После грохота города и свиста ветра за стеклами машины — вдруг лесная тишина. Кругом березы… березы… Белоствольные, с чуть зеленеющими тонкими косами. В дорожных выбоинах черные зеркальца луж отражают и синеву неба, и пышные облака, и вязь берез. Всюду, раздвигая прошлогодние листья — сухие и потемневшие, буйно лезла новая трава. Робко проглядывали подснежники. А запахи! Бог мой, какие запахи в лесу! Пахнет всем сразу: талыми водами, прелью, травой, клейкими почками и весенним тихим ветром, что запутался в вершинах деревьев.

Ася шла зачарованная, опьяненная.

Еще в машине муж несколько раз повторял: «Мне необходимо о многом поговорить с тобой», — а сейчас он молчал. Ася снизу взглянула на Юрия, и ее поразило хмуро-озабоченное выражение его лица.

— У тебя неприятности?

— Нет, что ты! Все хорошо. Лучше, чем я ожидал, — он горько усмехнулся. — Все, кроме твоей болезни. Но ты ведь справишься, девочка?

— Справлюсь. Тебе мама сказала об операции?

— Да. Я уже говорил с врачами. Ты обязана сделать все, чтобы поправиться.

— Я сделаю. Вот увидишь.

Он прижал к груди ее локоть.

— Я только боюсь, чтобы ты не промочила ножки.

Ася почувствовала себя непростительно счастливой и засмеялась.

— Ты что?

— Просто так… Хорошо!

— Да-а-а… — растерянно протянул он.

Они шли молча.

Но скоро в голове противно застучали молоточки. В ушах зазвенело. Ноги налились свинцовой тяжестью.

— О, черт! Тебе плохо?!

Между двумя деревьями Юрий устроил «кресло», подложив свой макинтош.

— Посиди, отдохни. Ты такая слабенькая, нельзя было тебя сюда привозить.

— Что ты! Сейчас все пройдет. Вот видишь, мне уже лучше. Юрка, где ты достал мимозы?

— Привез из Москвы. Проводницы воду меняли. Я сказал, что везу для жены. Ты не разговаривай. Отдышись сначала. У тебя ужасная одышка.

Несколько минут он как-то странно, пристально смотрел на нее.

— Нет, нет, я не могу. Это какая-то вивисекция, — произнес он чужим, отчаянным голосом и, упав перед ней, обнял ее колени и уткнулся в них лицом.

— Что с тобой?! — испуганно спросила Ася, безуспешно пытаясь заглянуть ему в глаза.

— Прости. Нервы. Меня так все это мучит, — произнес он, поднимаясь и избегая ее взгляда. — Ты посиди здесь, а я пригоню машину.

— Я одна не останусь. Ни за что!

— Боишься? Может повториться это? Что тогда… после премьеры?

И хотя Ася ничего не боялась, она кивнула. Они так мало были вместе. Надо было дорожить каждой минутой.

Возвращались медленно. Часто останавливались, и он притягивал ее к себе за плечи и целовал в висок.

Ночью, просыпаясь, Ася осторожно дотрагивалась до мимоз и подносила руки к лицу. Руки пахли лесом. Улыбаясь, она закрывала глаза. Видела лесную дорогу, Юрия и себя.

Глава одиннадцатая

Юрий обещал прийти в одиннадцать, сразу после врачебного обхода. Ася долго сидела перед зеркалом, стараясь как можно лучше уложить свои пышные каштановые волосы.

— Ох, и любит, видать, муж, — сказала Шурочка. — Вы с ним пара.

Ася промолчала. Через двадцать минут увидит Юрия.

— А почему вы на разную фамилию? — продолжала допытываться Шурочка. — Вы Арсеньева, а он — Заверин. Из-за диплома?

— Так получилось, — сказала Ася. Не объяснять же, что она оставила свою фамилию в память родителей.

Пять минут двенадцатого! Ася вышла в вестибюль.

Навстречу ей поднялась Агния Борисовна.

— А Юра? — стараясь скрыть разочарование, спросила Ася.

— Он в театре. Его вызвали. Пойдем, Асенька.

— Пойдемте, — равнодушно согласилась Ася.

Свекровь долго вздыхала, нюхала карандаш от мигрени, жаловалась на головную боль. Наконец Агния Борисовна засобиралась домой. Проводив Асю до подъезда, свекровь сказала: