Тень наркома - Олег Агранянц

— Ничего не видно, отверстие узкое. Но урну поставить можно.

Она закрыла дверцу, поднялась:

— Надо купить хороший фонарь.

Мы решили вернуться в город, купить фонарь и поляроид, чтобы сфотографировать плиту.

— А он и день смерти предсказал, — рассуждала Мальвина в машине. — Какого числа он собирается умереть? Седьмого одиннадцатого. Постой! Как я сразу не догадалась!

Я тоже сразу не догадался. Седьмого ноября! И не просто седьмого ноября, а седьмого ноября 1992 года, юбилей революции. Семидесятипятилетняя годовщина.

— Это что-нибудь должно означать, — не сомневалась Мальвина.

— Что-то должно… но что?

— Он не мог всерьез думать, будто кто-то поверит, что он умрет естественной смертью именно в день юбилея. Скорее всего, он очень болен и хочет наложить на себя руки, а лучшего дня для этого, чем седьмое ноября, нет. Он хочет сказать, что семидесятипятилетняя годовщина — это конец. Конец революции.

— Или наоборот. Он предупреждает: революция не забыта, не будет забыта.

Через день купили поляроид, научились им пользоваться. Потом приобрели фонарь.

На кладбище приехали утром.

Те же птицы, та же тишина. Все то же. А что может измениться на кладбище за неделю?!

Сделали несколько фотографий плиты. Теперь уже я нагнулся, открыл дверцу, посветил фонарем. Длинный узкий проход, совершенно пустой.

— Посмотри, за нами кто-то следит.

Я поднялся. Никого.

— Я хорошо видела, в глубине аллеи кто-то стоял.

Я обошел аллею. Никого. Даже птицы куда-то спрятались.

— Мне не показалось, — убеждала меня Мальвина в машине.

— Ну и что?! Конечно, кто-то следил. За нами вообще должны следить.

— Правильно, — обрадовалась Мальвина. — И так же правильно то, что с этим надо кончать. Нужно заниматься делом. Работать и забыть всю эту ерунду.

Я не возражал.

Но однажды, когда я в очередной раз разглядывал фотографию надгробной плиты, мне показалось, будто орнамент напоминает что-то. Но что? Я внимательно всматривался в орнамент.

И вдруг я догадался.

Но догадка показалась настолько странной, что я, дабы не вызывать насмешек Мальвины, вслух решил ее не высказывать. Нужно было сначала позвонить в Рио.

На следующий день, как только Мальвина отъехала от дома на машине преподавателя вождения, я набрал номер гостиницы, где мы останавливались во время пребывания в Рио, и попросил синьора Мануэла.

— У меня к вам просьба. В русском консульстве в Рио обязательно должен быть магазин, где сотрудники покупают товары, присланные из России. Мне нужна бутылка минеральной воды. Только одна бутылка. Называется вода «Боржоми».

Мануэл, как всегда, был немногословен:

— Я помню такую воду. Я вам ее вышлю.

Через неделю я получил уведомление о том, что на мой адрес прибыл груз с маркировкой «Осторожно, бьющийся предмет!» На почту мы отправились вдвоем с Мальвиной. Там нам выдали коробку с надписью «Минеральная вода». Мальвина, которая редко чему-нибудь удивлялась, осталась невозмутимой и на этот раз. Однако, когда дома мы вскрыли коробку и она увидала бутылку «Боржоми», вопросительно посмотрела на меня.

— Ты понимаешь, — начал оправдываться я, — у меня в последнее время изжога…

Я взял бутылку, внимательно посмотрел на этикетку.

Неужели я догадался?!

— Смотри.

Я достал фотографию надгробной плиты и показал на этикетку бутылки:

 

— Видишь грузинские буквы?

Мальвина еще ничего не понимала:

— Вижу.

— А теперь посмотри на орнамент.

— Ну…

— Там встречаются такие же буквы.

— Ты хочешь сказать, что это не орнамент, а текст?

— Да. Там есть грузинские буквы. Надо только убрать лишнее. Все эти кружочки. Убери их.

— Попробую.

Она взяла лист бумаги и аккуратно перерисовала орнамент без кружочков. Получилось следующее:

  

— Это похоже на имя и фамилию, — предположила Мальвина.

— Верно, — согласился я.

— Почти совпадает количество букв. Лоренцо Абиер. В фамилии совпадает, в имени на одну больше.

— Теперь надо посмотреть, какие буквы в этикетке совпадают с буквами на надгробии.

— Первая «Б». Есть похожая. «О» — нет. «Р» есть. «Ж» — тоже нет. «М» — нет. Зато «И» есть. Итого три, — посчитала Мальвина.

— А теперь поставим их в текст на фотографии.

У нас получилось:

«— Р-И— Б — РИ —».

Мы посмотрели друг на друга, не веря своим глазам.

— Три буквы из фамилии «Абиер», — почти прошептала Мальвина. — Значит, если и остальные буквы те же, то…

— То на надгробье написано: «Лаврентий Берия».

16. Не может быть

— Не может быть! Не может быть! — повторял я.

В моем ведомстве знали, что суд над Берией в 1953 году был фикцией. По поводу судьбы самого министра сложились два мнения. Одно, наиболее распространенное, — он был убит во время ареста у себя дома. Другое: ему удалось бежать. Последнее косвенно подтверждалось тем, что после «ареста» допрашивали его жену и сына. Во время допроса их спрашивали, где он скрывается. Это арестованный-то!

Так или иначе, судьба министра оставалась неясной. Мне кто-то говорил за дружеским застольем, что он действительно скрылся, но вскоре умер. А этот «кто-то» был, как говорили в то время, человеком «очень информированным».

Все это я рассказал Мальвине.

— И ты считаешь, что на этом кладбище похоронен он?

— спросила она. Потом поправилась: — Будет похоронен он.

— Постой! А ведь двадцать девятое марта 1989 года — это, скорее всего, настоящий день его рождения.

— Надо проверить.

— Конечно. Я помню, в пятьдесят третьем году ему было пятьдесят четыре года. Стало быть, год рождения сходится. И помню, по гороскопу он — «овен», как и мой шеф, то есть родился где-то в конце марта — начале апреля. Завтра мы пойдем в библиотеку и проверим.

— Какова вероятность того, что он остался жив в 1953 году?

— То, что ему удалось скрыться, это почти аксиома. Такой человек, как он, не мог не подготовить путей отхода. Но кого-то действительно убили при его аресте.

— Двойника?

— У Берии не было двойников. Так же, как у Сталина. Они боялись, что двойник может выдать себя за них. А в атмосфере всеобщего страха разобрать, «кто есть кто», было бы очень трудно.

— Но если Берии удалось скрыться, он обязательно проявил бы себя за эти почти сорок лет.

— Не обязательно. Был такой Баженов. Он работал секретарем Сталина в двадцатые годы. Потом бежал на запад. И послал Сталину письмо, где написал, что если за ним не будет охоты, то он исчезнет, не опубликует свои воспоминания и не будет выступать в прессе. В случае его смерти воспоминания будут опубликованы. Сталин согласился. Баженов спокойно жил во Франции, никто его не трогал. Но воспоминания он опубликовал… После смерти Сталина.

— Ты считаешь, что была такая же договоренность и с Берией?

— Берия хорошо знал историю Баженова. Ко времени его бегства Баженов еще не опубликовал воспоминаний. Кроме того, Берия был профессиональный конспиратор. Он сам ездил на встречу со своими суперагентами. Причем, ездил за границу. И пользовался каналами, лично им подготовленными, о которых никто не знал. После войны он был отстранен от прямого руководства безопасностью и занимался атомной бомбой, но и тогда, по личному распоряжению Сталина, продолжал встречаться с суперагентами. Он исчезал из своего дома, и никто из его охраны не знал, где он.

— Это действительно были суперагенты, а не…

— Не дамы, ты хочешь сказать. Сталина обмануть было трудно. У него была личная система информации и он хорошо знал жизнь своих соратников. И разврата Сталин не терпел. Другое дело, среди этих суперагентов действительно были женщины. И какие! Почти наверняка Марика Рокк. Та самая, которая пела «Семнадцать мгновений весны». В Союзе ее знали по фильмам, они крутились у нас после войны. Марика Рокк была подругой Евы Браун, бывала дома у Гитлера, а после войны спокойно вернулась в родную Венгрию, мало того, что с большими деньгами, но и жила, не прячась, открыто. Сейчас она в Германии, поет в оперетте. Еще одна интересная дама — Ольга Чехова. Жена племянника Антона Павловича Чехова. Она дружила с женой Геббельса. Я назвал тебе двоих. Это те, кого мы знали. Наверняка были и другие. Но главное не это. У Берии должны были быть каналы для перехода границы. И он мог воспользоваться одним из них. Тем более, что опасаться за свою жизнь он начал еще при жизни Сталина.

— Хорошо, — согласилась Мальвина. — Примем за отправную точку то, что Берии удалось скрыться. Что дальше? Прошло уже почти сорок лет. Сейчас ему должно быть девяносто три года. А я-то говорила, что он за мной ухаживал!