Стихи - Илья Сельвинский

Пятном Ренуара сквозит ее шея,

Зубы — реклама эмалям Лиможа...

Уж как хороша! А всё хорошеет,

Хорошеет — ну просто уняться не может.

Такие — явленье антисоциальное.

Осветив глазом в бликах стальных,

Они, запираясь на ночь в спальне,

Делают нищими всех остальных;

Их красота —

            разоружает...

Бумажным змеем уходит, увы,

Над белокурым ее урожаем

Кодекс

           законов

                        о любви.

Человек-стервец обожает счастье.

Он тянется к нему, как резиновая нить,

Пока не порвется. Но каждой частью

Снова станет тянуться и ныть.

Будет ли то попик вегетарьянской секты,

Вождь травоядных по городу Орлу,

Будет ли замзав какой-нибудь подсекции

Утилизации яичных скорлуп,

Будет ли поэт субботних приложений,

"Коммунхозную правду" сосущий за двух

(Я выбрал людей,

                          по существу

Не имеющих к поэзии прямого приложенья,

Больше того: иметь не обязанных,

Наконец обязанных не иметь!), —

И вдруг

           эскизной

                       прически

                                   медь,

Начищенная, как в праздник!

И вы, замзав, уже мягче правите,

И мораль травоеда не так уж строга,

И даже в самой "Коммунхозной правде"

Вспыхивает вдруг золотая строка.

Любая деваха при ней — урод,

Таких нельзя держать без учета.

Увидишь такую — и сводит рот.

И хочется просто стонать безотчетно.

Такая. Должна. Сидеть. В зоопарке.

(Пусть даже кричат, что тут —

                                  выдвиженщина!)

И шесть или восемь часов перепархивать

В клетке с хищной надписью: "Женщина",

Чтоб каждый из нас на восходе дня,

Преподнеся ей бессонные ночи,

Мог бы спросить: "Любишь меня?"

И каждому отвечалось бы: "Очень".

И вы, излюбленный ею вы,

Уходите в недра контор и фабрик,

Но целые сутки будет в крови

Любовь топорщить звездные жабры.

Шучу, конечно. Да дело не в том.

Кто хоть раз услыхал свое имя,

Вызвоненное этим ртом,

Этими зубами в уличном интиме...

Русые брови лихого залета

Такой широты, что взглянешь — и дрожь!

Тело, покрытое позолотой,

Напоминает золотой дождь,

Тело, окрашенное легкой и маркой

Пылью бабочек, жарких как сон,

Тело точно почтовая марка

С каких-то огромней Канопуса солнц.

Вот тут и броди, и кури, и сетуй,

Давай себе слово, зарок, обет,

Автоматически жуй газету

И машинально читай обед.

И вдруг увидишь ее двою...

Да что сестру? Ее дедушку! Мопса!

И пластырем ляжет на рану твою

Почтовая марка с Канопуса.

И всё ж не помогут ни стрижка кузины,

К сходству которой ты тверд, как бетон,

Ни русые брови какой-нибудь Зины,

Ни зубы этой, ни губы той —

Что в них женского? Самая малость.

Но Лиза сквозь них проступала, смеясь,

Тут женское к женственному подымалось,

Как уголь кристаллизовался в алмаз.

Но что, если этот алмаз не твой?

Если курок против сердца взведен?

Если культурье твое естество

Воет под окнами белым медведем?

Этот вопрос я поднял не зря.

Наука без действенной цели — болото.

Ведь ежели

           от груза

                        мочевого пузыря

Зависит сновидение полета,

То требую хотя бы к будущей весне

Прямого ответа без всякой водицы:

С какими еще пузырями водиться,

Чтоб Лизу мою увидать во сне?

Шучу. Шучу. Да дело не в том.

Кто хоть однажды слыхал свое имя,

Так... мимоходом... ходом мимо

Вызвоненное этим ртом...

Она была вылита из стекла.

Об нее разбивались жемчужины смеха.

Слеза твоя бы по ней стекла,

Как по графину: соленою змейкой,

Горечь и кровь скатились по ней бы,

Не замутив водяные тона.

Если есть ангелы — это она:

Она была безразлична, как небо.

Сегодня рыдай, тоскою терзаемый,

Завтра повизгивай от умор —

Она,

          как будто

                        из трюмо,

Оправит тебя драгоценными глазами.

Она... Но передашь ее меркой ли

Милых слов: "подруга", "жена"?

Она

         была

                    похожа

                                 на

Собственное отражение в зеркале.

Кто не страдал, не умеет любить.

Лиза же, как на статистике Дания,-

Рай молока и шоколада, а не быт:

Полное отсутствие страдания.

В "социализм" ее вкраплено имя,

Фамилия рифмуется со словом "революция".

О, если бы душой была связана с ними

           Лиза Лютце!

1929

Илья Сельвинский. Избранные произведения.

Библиотека поэта (Большая серия).

Ленинград: Советский писатель, 1972. 

* * *

("Был я однажды счастливым...")

Был я однажды счастливым:

Газеты меня возносили.

Звон с золотым отливом

Плыл обо мне по России.

Так это длилось и длилось,

Я шел в сиянье регалий...

Но счастье мое взмолилось:

"О, хоть бы меня обругали!"

И вот уже смерчи вьются

Вслед за девятым валом,

И всё ж не хотел я вернуться

К славе, обложенной салом.

1963

Илья Сельвинский. Избранные произведения.

Библиотека поэта (Большая серия).

Ленинград: Советский писатель, 1972. 

Сонет

("Обычным утром в январе...")

В. Усову

Обычным утром в январе,

Когда синё от снежной пыли,

Мне ящерицу в янтаре

На стол рабочий положили.

Завязнувши в медовом иле,

Она плыла как бы в жаре,

И о таинственной заре

Ее чешуйки говорили.

Ей сорок миллионов лет,

За ней пожары и сполохи!

О, если б из моей эпохи

Прорвался этот мой сонет

И в солнечном явился свете,

Как ящерица, сквозь столетье!

1963

Илья Сельвинский. Избранные произведения.

Библиотека поэта (Большая серия).

Ленинград: Советский писатель, 1972. 

Сонет

("Обыватель верит моде...")

Обыватель верит моде:

Кто в рекламе, тот и витязь.

Сорок фото на комоде:

"Прорицатель", "Ясновидец"!

Дорогой, остановитесь...

Нет, его вы не уймете:

Не мечтает он о меде,

Жидкой патокой насытясь.

Но проходит мода скоро.

Где вы, диспуты и споры?

Пустота на ринге.

И, увы, предстанут взору

Три-четыре золотинки

И вот сто-олько сору.

1963

Илья Сельвинский. Избранные произведения.

Библиотека поэта (Большая серия).

Ленинград: Советский писатель, 1972.

Perpetuum mobile[6]

Новаторство всегда безвкусно,

А безупречны эпигоны:

Для этих гавриков искусство —

Всегда каноны да иконы.

Новаторы же разрушают

Все окольцованные дали:

Они проблему дня решают,

Им некогда ласкать детали.

Отсюда стружки да осадки,

Но пролетит пора дискуссий,

И станут даже недостатки

Эстетикою в новом вкусе.

И после лозунгов бесстрашных

Уже внучата-эпигоны

Возводят в новые иконы

Лихих новаторов вчерашних.

1963

Илья Сельвинский. Избранные произведения.

Библиотека поэта (Большая серия).

Ленинград: Советский писатель, 1972. 

Художница

Тате С.

Твой вкус, вероятно, излишне тонок:

Попроще хотят. Поярче хотят.

И ты работаешь, гадкий утенок,

Среди вполне уютных утят.

Ты вся в изысках туманных теорий,

Лишь тот для тебя учитель, кто нов.

Как ищут в породе уран или торий,

В душе твоей поиск редчайших тонов.

Поиск редчайшего... Что ж. Хорошо.

Простят раритетам и муть и кривинку.

А я через это, дочка, прошел,

Ищу я в искусстве живую кровинку...

Но есть в тебе все-таки "искра божья",

Она не позволит искать наобум:

Величие

эпохальных дум

Вплывает в черты твоего бездорожья.

И вот, горюя или грозя,

Видавшие подвиг и ужас смерти,