Император Терний - Марк Лоуренс

Город Альбасит находится на плодородной равнине милях в пятидесяти вглубь материка от замка Морроу. Солнышку и мне понадобилось дня три, чтобы преодолеть это расстояние, — в первый день мы выехали поздно, да и часто останавливались, дабы вести переговоры с Упрямцем при помощи палки. Река Юкка питает окрестные пахотные земли. Мы приблизились к городу по Прибрежной дороге, которая последние несколько миль идет по берегу реки мимо всевозможных фруктовых садов, через виноградники, мимо склонов, поросших оливами. Повернув к воротам Альбасита, мы проехали мимо полей, засаженных помидорами, перцем, бобами, луком, капустой, картофелем — еды достаточно, чтобы накормить целый мир.

Стены и башни Альбасита сияли под южным солнцем.

— На этом фоне Годд выглядит сущей помойкой, — сказал я.

— Что выглядит?

— Столица Высокогорья Ренар. Вообще-то единственный тамошний город. И даже сам по себе не очень большой.

— Высокогорья Ренар?

— Да ты специально меня достаешь.

Не думаю, что это и правда было так. Он заморгал и отвернулся от башен Альбасита.

— А, тот самый город Гудд, простите.

Солнышко нечасто вспоминал, что я вообще-то в некотором роде король, и вид у него при этом был неизменно удивленный.

— Годд!

Стражи у городских ворот пропустили нас безо всяких расспросов. Я редко вспоминал о том, что Солнышко — Грейсон Безземельный, королевский гвардеец при дворе графа Ганзы.

На фоне Альбасита не только Годд выглядел захудалой деревушкой — сам Крат казался невзрачным. Мавры правили Альбаситом уже много поколений, и это было заметно во всем — от больших каменных залов, где стояла дедовская кавалерия, до высоких башен, с которых виднелся источник его богатства, раскрашенный в разные оттенки зеленого. Я так и сделал — заплатил медную монетку и поднялся по винтовой лестнице на башню Файеда — общественное здание в центре огромной площади перед новым собором. Солнышко остался на первом этаже приглядывать за лошадьми в тени башни.

Даже в сотне метров над раскаленной брусчаткой было жарко, как в печке. Ветер, обдувающий минарет, сам по себе стоил медной монетки. Без медленных зеленых вод Юкки эти поля превратились бы в пустыню. Зелень уступала место выжженному коричневому — земля поднималась, и виднелись первые приступы холмов Иберико на севере. Их цвет, казалось, окрашивал даже воздух, делая его грязно-желтым у линии горизонта.

Я оперся ладонями о подоконник и выглянул: где же там Солнышко? Город простирался во всех направлениях — широкие прямые улицы, высокие беленые дома. На западе — богатые особняки, на востоке — низенькие домишки и узкие проулки бедных кварталов. Подданные моего деда жили при его мирном правлении: знать плела интриги, купцы торговали, кузнецы, дубильщики кож и мясники трудились в поте лица, шлюхи на спине, девы на коленях, прачки таскали тяжелые корзины с бельем на прибрежные луга, где всадники тренировали лошадей, — кипела жизнь, древний сложный танец со множеством участников. Быстро, быстро, медленно.

Оставить это все и вернуться по старинке к ядам, рисковать тем, чего я добился для народа Геллета, не имело смысла. И все же я собирался это сделать. Не из-за пустоты внутри меня, не из-за груза медной шкатулки, хранящей отнятое у меня, не ради древней магии и ее мощи — лишь для того, чтобы постичь, а не просто скользить по поверхности мира. Я хотел больше того, что мог увидеть с башни, как бы она ни была высока, и даже больше того, что видели глаза Зодчих, смотрящие с небес.

Возможно, я просто хотел узнать, чего именно я желал. Может, я взрослел.

Я медленно спустился с башни, погруженный в мысли. Знаком подозвал к себе Солнышко и велел ему отвести меня в Дом Правительницы.

— Им не захочется, чтобы такие вот… — Он оглянулся на меня, посмотрел на дорогой плащ и посеребренную кирасу. — Ой!

Вспомнив, что я король, пусть и король страны, о которой он едва знает, он зашагал вперед.

Мы прошли мимо собора, самого прекрасного из всех, что мне доводилось видеть, каменного кружева, устремившегося в синее небо. Святые взирали на меня из ниш и галерей. Я чувствовал их неодобрение, будто они поворачиваются и смотрят нам вслед. На паперти была целая толпа, привлеченная, возможно, прохладой огромного зала. Мы с Солнышком локтями проложили себе дорогу, отталкивая то священника, то монаха, попавшегося на пути.

К дверям Дома Правительницы я добрался, обливаясь потом. Я бы разделся до пояса и погрузил все на Упрямца, но это могло произвести плохое впечатление. Стражи впустили нас, мальчик забрал вьючных животных, и мы расселись в креслах с бархатными подушками, когда лакей, несуразно разодетый в шелка и кружево, пошел объявить Владыке о нашем прибытии.

Вернулся он несколько минут спустя и, вежливо прокашлявшись, дал понять, что мне не худо бы поставить на место большую изукрашенную вазу, которую я разглядывал, и следовать за ним. Когда мне нечем занять руки, они сами находят, чем заняться — как правило, тем, чем не надо бы. Я выпустил вазу из рук, поймал буквально в паре сантиметров от пола и поставил. Вежливое покашливание вызывает у меня желание закашляться совсем по другой причине. Я предоставил Солнышку вернуть украшение интерьера на положенное место в нишу и последовал за слугой.

Короткий коридор привел нас к дверям приемной. Как и в аванзале, здесь все было украшено геометрическими узорами, синими, белыми и черными, невыносимо сложными. Каласади бы понравилось: даже матемаг не сразу бы разгадал все тайны узоров. В высокие окна задувал ветерок, принося облегчение от дневной жары.

Лакей постучал три раза небольшим жезлом, который, похоже, таскал с собой лишь для этой цели. Пауза — и мы вошли.

При виде помещения у меня перехватило дыхание от сложности деталей и почти аскетичной, но величавой красоты, архитектуры чисел, отличавшейся от готических залов моей родины и скучных будок, оставленных Зодчими. Правительница сидела в глубине зала в кресле из черного дерева с высокой спинкой. Кроме двух гвардейцев у дверей и писаря за небольшим столиком рядом с троном, в длинном зале никого не было, и звуки моих шагов эхом раздались в пространстве.

Она подняла глаза от свитка, когда я преодолевал последние метры, — сгорбленная старая женщина с блестящими черными глазами, похожая на седую потрепанную ворону.

— Достопочтенный Йорг Анкрат, король Высокогорья Ренар. Внук графа Ганзы.

Она представила меня самой себе.

Я едва заметно поклонился, сообразно ее рангу, и ответил, как предписывал местный обычай:

— У вас есть на то право, мадам.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});