Страшные сказки народов мира - Пётр Гуляев

думает прятать.

– Наверное, наш палач старомодный, – предположил Жерар, отрываясь от булочки.

– Может и так, – усмехнулся Этьен, – ничего. Всё теперь по-новому. Глядишь, увидим ещё, как он свой колпак снимет.

Жак внимательнее присмотрелся к палачу, готовившему гильотину к работе. Особое внимание парня привлёк значок, украшавший плечо экзекутора – трёхцветный символ Республики. Не какая-то паршивая латунь. Опытным взглядом потомственного жестянщика Жак видел – значок выполнен из настоящего серебра. Такие выдавали лишь тем, кто особо ценен на службе революции.

Тем временем палач закончил приготовления. Весомо подняв правую руку, он остановил гвалт толпы. Все замерли в ожидании. В неожиданно сгустившейся тишине над головами собравшихся слышно было лишь жалкие всхлипы ожидающего своей участи фабриканта. Палач подошёл к гильотине и плавным движением надавил на рычаг. Тяжёлое с виду лезвие бесшумно опустилось. Толпа выдохнула. Голова казнимого мячом отпрыгнула в заранее подготовленную солдатом корзину. Достав её оттуда за волосы, палач продемонстрировал голову толпе. В следующее мгновение площадь Белькур огласилась многотысячном рёвом. Люди смеялись и хлопали в ладоши. Поморщившись, Жак начал спускаться со стены.

*****

Тем же вечером друзья сидели на холме Фурвьер и любовались видами закатного города, раскинувшегося далеко внизу на берегах двух великих рек. День выдался насыщенным: после казни ребята приняли участие в многолюдной демонстрации, прошедшей по центральным улицам по направлению к санкюлотским казармам, разместившимся в здании дворца Сен-Пьер на площади Терро. Вместе с другими они пели революционные песни, размахивали флагами, а Жерару один солдат даже позволил немного поколотить в настоящий военный барабан.

– Всё-таки странный какой-то этот палач, – задумчиво проговорил Жак, глядя на проплывающую по Соне баржу с дровами.

– Чего ж странного? – удивился Жерар, выбираясь из кустов, куда отходил по малой нужде. – Ну не хочет он, чтобы на него пальцами на улицах тыкали. Просто делает свое дело.

– Ага. Не хочет, а значок серебряный нацепил. Мол, смотрите, какой я важный, – ответил Пьер, усевшийся на гигантском куске гранита, торчащего из земли.

Жерар хмыкнул. Пьер почесал голову и неуверенно проговорил:

– Может, он от кого-то скрывается?

Этьен заливчато засмеялся. После казни он вообще стал каким-то необычно весёлым и весь день подкалывал друзей. Но подкалывал по доброму, а не так едко, как раньше.

– Это палачу то от кого-то скрываться? Да он же почитай что второй человек сейчас в Лионе, после коменданта. Нет, парни, тут что-то другое.

– Что же? – икнул Жерар.

– Да кто ж его, беса, знает?

– Я уж думал, ты нам расскажешь, – подал голос Жак. Весёлый настрой Этьена стал его почему-то раздражать. Уж лучше бы он был язвительным, как прежде.

Этьен пристально посмотрел на Жака, усмехнулся и достал из кармана жёлтое, чуть увядшее яблоко. Протерев его рукой и надкусив, он бросил его Пьеру.

– А что, если мы вместе узнаем? – заговорщически подмигнул он Жаку, прожевав яблоко.

– Тебе башку продуло, что ли? Вот такие пойдём прямо к коменданту и спросим…

– Зачем к коменданту? К самому палачу и пойдём, – тон Этьена вдруг стал серьёзным. Жак понял, что приятель не шутит.

– Да ну тебя. Опять какой-то твой дурацкий розыгрыш.

– Чего это? Я серьёзно. Сами подумайте, – Этьен перешёл на шёпот, – палач живёт рядом с новой временной тюрьмой для «подозрительных» на Прескиле. С вечера до утра там туманище – за полшага не видно ни зги. Патрульных почти нет. Проберёмся к его жилищу и подсмотрим, что да как. Уж на ночь он свой колпак точно снимет. Ну что, парни, кто со мной?

На счёт тумана Этьен был прав. Южная оконечность Прескиля, где Сона впадала в Рону, была местностью болотистой и топкой. По вечерам эта низина заполнялась густым белёсым туманом. Лишь редкие лионские рыбаки, с детства привыкшие ходить на своих утлых лодчонках в здешних заводях, отваживались соваться туда по ночам. Приезжим санкюлотам, даже часовым, вряд ли будет охота мёрзнуть в местной сырости. Скорее всего, они укроются в помещении бывших рыбных складов, приспособленных под тюрьму. Замысел Этьена был вполне осуществим, но всё-таки…

Тут слово взял Пьер. Спрыгнув со своего гранитного седалища, он сказал:

– Мне нравится идея Этьена! А если мы ещё и умыкнём что-нибудь из дома самого палача, то всему району нос утрём. Я с тобой!

Жак перевёл взгляд на трусоватого Жерара. Уж этот-то на такую авантюру не согласится. Однако и толстяк удивил друга:

– Куда вы, туда и я. Мне надоело, что соседские пацаны меня дразнят. А я не трус! Когда они узнают, где я побывал – побелеют от зависти.

Все трое теперь смотрели на Жака и ждали ответа от него. Ему бы и хотелось поддержать друзей, но плохое предчувствие останавливало его. В конце концов он решился сказать:

– Нет, парни, извините. Мне это всё не нравится, да и вы бы не шли. Если вас поймают…

– То сразу отпустят – мы всего лишь мальчишки из бедных кварталов. Революция с детьми не сражается, – ответил Этьен. – Отправимся прямо сейчас, пока заходит солнце. К темноте как раз будем на месте. Последний раз спрашиваю: ты с нами?

– Нет.

– Ну и дурак. Завтра сам пожалеешь. Идём, парни.

Насвистывая марсельский марш, троица бодро потопала через кусты вниз, к городу. Лишь Жерар молча оглянулся назад и, словно извиняясь перед другом, пожал плечами. Вскоре их свист затих вдали. Посидев ещё немного в сгущающихся сумерках, Жак отправился домой.

*****

Когда Жак вернулся домой, тыквенный суп, сваренный его матерью, уже остыл. За это подросток получил добротную затрещину от отца. Вторая оплеуха прилетела за то, что он слонялся весь день невесть где, вместо того, чтобы помогать родителям по хозяйству. Однако во время ужина, хлебнув виноградной настойки, отец подобрел и, отослав мать готовить постель ко сну, решил поговорить с сыном по душам.

– Ты пойми, Жак, время теперь такое настало. Думаешь, если всех богатеев прогнали, нам теперь лучше жить станет? Держи карман шире! Работать надо, и работать ещё больше, чем раньше. Понимаешь?

– Да, отец.

– Ты не дуйся, что я тебе в ухо зарядил. Это для твоей же пользы. Видал, как сейчас революционеры стране кровь пускают? Тоже ведь – во благо. Слышал, чего поют? «Кто был ничем, тот станет всем». Так вот это – про нас! А особенно про вас – про тебя и твоих дружков.

Отец залпом выпил ещё стакан настойки, занюхал хлебным мякишем и встал из-за стола. Подойдя к окну и потянувшись, он продолжил:

– Ну и времечко. Даже месяцы они переименовали. Это ж надо! И вот у нас не октябрь, оказывается, а какой-то вандемьер. Такие дела, сын – перемены! Сейчас нужно хватать судьбу за хвост, не упускать возможностей. Пока ты бездельничал, ко мне явился столичный хлыщ из комендатуры. Дал заказ на тысячу латунных значков для их солдат. Тысячу, Жак! Это отличный, превосходный заказ! Могли мы