Шериф - Дмитрий Сафонов

У Ружецкого задрожали губы. Глаза наполнились слезами. Они сами потекли по щекам, Ружецкий не мог сдержаться. Он снова вскинул ружье. И понял, что не будет стрелять.

Делайте со мной что угодно, но я не могу это сделать…

Микки понимал, что вмешиваться нельзя. Одно неверное движение, одно произнесенное слово, и этот нытик, выпускающий влагу из глаз, дернет за курок. Что еще можно ожидать от человека, который выращивает дурацкие ненужные волосы на верхней губе? Микки молчал. Ему казалось, что он победил. Эмоции вновь взяли верх над примитивным разумом. Скорее всего, именно поэтому он и примитивен. Люди сами себя побеждают, давая волю чувствам.

«Их чувства больше, чем их разум…» — торжествующе подумал Микки.

Он отвлекся всего лишь на один момент, но этого оказалось достаточно. Он успел только поднять голову и ощутить тугую волну горячего воздуха, несущую смертельный свинцовый град.

* * *

Краем глаза Пинт заметил стремительно надвигающуюся огромную черную тень. Она возникла из гудящей пустоты пламени и схватила существо, приготовившееся прыгнуть на Анастасию.

Пинт упал на землю, увлекая за собой Баженову.

Анастасия успела выстрелить, и Пинт увидел, как вспучился асфальт в паре сантиметров от сумки.

Он поднял голову, задыхаясь от кошмарного зловония. Новое существо, которое явилось их невольным спасителем, было огромным. И страшным. Оно не имело никакого облика, его черная кожа, потрескавшаяся и бородавчатая, как кора старого дуба, непрерывно пульсировала. Казалось, новое существо быстро росло, как амеба, готовая поделиться надвое. Другое сравнение на ум не шло: только плакаты из кабинета биологии, которую им преподавали в институте на первом курсе.

Чудовище прочно стояло на земле, уперевшись в нее черными отростками. Отростки шевелились и словно облизывали шершавый асфальт. Теми отростками, что заменяли ему руки, чудовище схватило существо, напоминавшее человека с половиной головы, и стало рвать его на части. Оно торопливо запихивало куски в темную расщелину, служившую ртом, и жадно глотало. Другие куски оно просто размазывало по своему телу. Оно становилось больше прямо на глазах.

— Бежим! — шепнул Пинт Анастасии.

Баженова схватила пару патронов. Пинт так сильно тянул ее за руку, что она даже не успела встать на ноги и проехала голыми коленями по асфальту, разодрав их в кровь.

— Скорее! — Пинт толкал ее к забору дома. — Вы умеете водить машину?

— Конечно.

— Заводите, да побыстрее. Мне кажется, мы у него сегодня на второе.

Новое чудовище пока не обращало на них внимания, но Пинт не сомневался, что такой голод вряд ли можно чем-то утолить.

Анастасию не пришлось долго уговаривать. Она сунула Оскару ружье и патроны и бросилась к уазику. Двигатель завелся с полуоборота. Баженова дала задний ход, машина выкатилась на улицу.

— Давай! — заорал Пинт и махнул рукой, как регулировщик на авианосце.

Анастасия перегнулась через сиденье, открывая переднюю дверцу.

Пинт ожесточенно помотал головой. Он не собирался ехать вместе с ней.

— Давай! — повторил он и добавил еще несколько слов. Он даже удивился, что смог произнести их вслух. И почти не удивился, что на Анастасию они оказали нужное воздействие.

Уазик рванул с места и помчался вверх, в сторону Головы.

Чудовище, уже наполовину заглотавшее своего собрата, на мгновение остановилось, но только на мгновение — затем оно снова принялось колыхаться и вибрировать, будто пережевывало свою жертву всем телом.

Пинт зарядил один патрон. Второй, поколебавшись, выбросил.

Второй — это лазейка. Путь отступления, которое, к сожалению, невозможно. Все имеет свой смысл. И свою цену. «Видимо, такова цена шести маленьким черно-белым фотографиям размером три на четыре», — подумал он, быстро вспоминая Лизу, их короткую встречу, их незабываемую ночь — все то, что между ними случилось и что МОГЛО БЫ случиться. В свете последних событий это было одно и то же: то, что ПРОИЗОШЛО, и то, что МОГЛО БЫ ПРОИЗОЙТИ.

Он подошел ближе к брезентовой сумке. Стрелок из него был неважный. Он приблизился к сумке почти вплотную и снова ощутил это мерзкое зловоние. Он начал задыхаться, и глаза его заслезились. И все-таки он не торопился нажать на курок. Он чего-то ждал. Ждал, когда чудовище насытится и повернется к нему. Инерция жизни была очень велика.

* * *

Микки укрылся в дальней комнате, в которую вела едва заметная дверь, и Петя вновь ощутил себя хозяином своего разума и своего тела. Но он понимал, что это ненадолго. Он — хозяин, которого в любую минуту могут прогнать из собственного дома. И ничего не мог с этим поделать.

Петя почувствовал, что отец не сможет выстрелить. Это был замкнутый круг: чтобы отец помог ему, он сам должен был помочь отцу. Но как?

Мысль промелькнула, как вспышка молнии. Петя с опаской обернулся на дверь: не услышал ли Микки эту мысль? Потому что она ему не понравилась бы. Он бы наверняка попытался помешать ему.

Следовало поторопиться. Петя пошевелил рукой. Микки не реагировал. Он скрылся — настолько далеко, что не мог видеть и контролировать происходящее. Забился в щель и сидел там, выжидая.

Петя поднял руку и завел ее за спину. Микки молчал.

Тем хуже для тебя! Еще несколько секунд, и будет поздно.

Он осторожно протянул руку к заднему карману штанов стройотрядовской формы.

Когда-то на нем были надеты свои штаны, и в заднем кармане лежала рогатка. С тех пор прошла целая вечность. Теперь демон одел тело в другую одежду, но привычка прятать самое ценное в задний карман брюк была Петина. И она должна была сработать.

Петя нащупал то, что лежало в заднем кармане, и крепко сжал пальцы.

Он обернулся на дверь. За дверью послышались осторожные шаги: Микки намеревался выйти наружу и посмотреть, что творится в его отсутствие.

Поздно! Уже поздно!

Петя резко выхватил игрушечный пистолет — он совсем как настоящий, купи, мама, купи, пожалуйста! — и выбросил руку перед собой. Еще до того, как он смог нацелить заряженный водой пистолет на отца, Ружецкий выстрелил. Дуплетом.

Круг замкнулся. Демон, который заставил его убить жену, погиб. Они вдвоем — отец и сын — убили его.

Зло отступило, побежденное. Но перед этим оно, как ржавчина, разъело столбы, на которых покоился их хрупкий мир. И без привычной опоры мир обрушился.

Ружецкий отбросил в сторону ненужное ружье, схватил тетрадь и помчался прочь, туда, где должны были быть люди. Он не мог больше оставаться один. То, что происходило внутри него, бурлило, кипело, грозило разорвать его, как изношенный паровой котел.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});