Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Помимо школы. Айрик завел при монастыре печатный станок — вторую движущую силу просвещения. Из-под его станка выходили учебные пособия, книжки для народного чтения на разговорном языке. Там же издавался и журнал под редакцией монастырской братии. Сколько трудов и мучений требовалось, чтоб претворить все эти нововведения в жизнь! Их побороть мог только человек с такой железной волей, как у Айрика. Сколько раз он пешком ходил в Константинополь и стучался в двери важных господ, прося оказать поддержку в его начинаниях. Он первый превратил богадельню для дармоедов-пустынников и монахов, каковыми были монастыри, в центр просвещения, умственного и нравственного развития народа.
Я с нетерпением ждал прихода Айрика — хотел услышать его голос, говорить с ним. Он не заставил долго ждать себя; вскоре он вернулся в монастырь, весь в пыли и в поту. Сперва зашел в свою комнату, очевидно привести себя в порядок — и вышел к нам. Он был весьма доволен первой пробой плуга и потому находился в веселом расположении духа.
Он был еще молод, ему было не более 36 лет, поэтому прозвище «Айрик» могло казаться странным. Но он вполне заслужил его благодаря отеческой любви и беспрестанным заботам как о монастыре и всей братии, так и о народе. Он был высокого роста, крепкого телосложения. Постоянные молитвы, схимничество, пост — главные и характерные признаки благочестия наших пустынников — не изнуряли его тела. Он был без клобука. Длинные каштановые волосы, в беспорядке ниспадавшие ему на лоб, рассыпались по его могучим плечам. Пышная борода его напоминала гриву льва-пустынника. Но что было особенно замечательно на его кротком и вместе мужественном лице — это сверкавшие из-под густых бровей орлиные глаза и орлиный клювообразный нос — характерные признаки могучего царя птиц, обличающие его дальновидность и тонкую сообразительность. Недаром его прозвали также «орлом Васпуракана». Одежда на нем была проста и опрятна, обращение — искренне и безыскусственно. Как внешний вид, так и деятельность — прямая и настоящая — этого скромного церковника, проникнутого всеми добродетелями простого народа, воодушевленного высокими человеколюбивыми идеалами, свидетельствовала о неиссякаемой любви к простолюдину, к его убогой избушке. Для счастья веками обездоленного народа он готов был жертвовать собою, в спокойствии и благоденствии народа искал он душевного успокоения и утешения. Он вышел из народа, он был рожден для народа.
Я еще не встречал человека более симпатичного. Он был из числа тех иноков, от которых, наряду с именами Иисуса, Моисея и апостола Павла, можно услышать также имена родоначальников родного народа не только в простой беседе, но и с алтаря святого храма. Он никогда не упоминал о блаженствах библейской Палестины и «святого града Иерусалима». Его обетованной землей был Васпуракан. Любовь к отчизне доходила у него до фанатизма, религиозность его отличалась высокими доблестями.
Глядя на Айрика, я вспоминал одного из монахов пятого века, который после долгого пребывания в Афинах вернулся в Армению: с посохом в руке блуждал он, подобно дервишу, из края в край родной земли, распространял свет и знания, приобретенные на родине Сократа и Аристотеля. Отчизна не признавала нового апостола просвещения, а невежественное духовенство возненавидело его. Но он пренебрег проследованиями мракобесов, твердо и бесстрашно продолжал святое дело. Изгоняли его из одного места, он появлялся в другом и сеял повсюду, где среди соотечественников заглохла умственная жизнь, добрые семена, вывезенные из отдаленных стран… Таков был и Айрик. Весь Васпуракан был его нивой, а он — самоотверженный сеятель.
Он был влюблен в свою родину — Васпуракан. А Вараг, Ван, Ванское озеро с окрестными районами были очаровательными предметами всех его помыслов. Но он у себя на родине находился в таком же положении, как некогда Хоренаци в Тароне. Духовенство строило козни против него. Вот почему Аслан, вспомнив недавно имевший место прискорбный случай, выразил свою радость по поводу его избавления.
— Не падайте духом, Айрик, апостольство и мученичество постоянно идут рука об руку.
— Подобные происшествия не могут поколебать меня, — ответил он с обычной улыбкой, — я не страшусь смерти. Но не хочу и умирать, господин доктор; тот, у кого в жизни есть цель, тот должен жить.
После продолжительной беседы, подробностей которой я не стану передавать, Аслан попросил Айрика показать нам монастырь.
— Мы, пока что, все начинаем сызнова, г. доктор, — сказал Айрик, — так что мало интересного можем показать вам; у нас всё, пока что, находится в отроческом возрасте.
— Именно с этого возраста и вырисовывается будущее всякого организма, хотя бы только со стороны физической — насколько он хорошо устроен и насколько носит в себе здоровое начало.
— Это правильно, но нередко вполне здоровый отрок расслабляется и уродуется в руках негодных нянек и мачех…
Мы вышли из комнаты. На монастырском дворе не было никого, лишь два голубя прогуливались на зеленых грядках монастырского сада, но и они при виде нас вспорхнули и улетели, усевшись на колокольню. Нигде колокола не были так спокойны, как здесь. В монастыре Ктуц они каждый час, каждую минуту призывали монахов продолжать постоянное бдение. Здесь же лишь изредка школьный колокольчик возвещал об окончании урока. Мальчики толпой выбегали из классных комнат, и мирные стены монастыря оглашались громкими возгласами. Ничто не может быть приятнее детского крика, — этого исходящего из глубины души голоса молодого поколения, отзвуки которого слышатся в грядущем…
Айрик повел нас сперва в библиотеку, помещавшуюся в трех, сообщавшихся между собою, комнатах. Когда мы вошли в первую, Айрик сказал:
— Здесь собраны печатные книги на армянском и других языках. В определенные часы монахи могут здесь заниматься чтением.
В комнате было довольно светло; посередине стоял стол, покрытый зеленым сукном; несколько журналов и газет, полученных недавно, лежало на нем. По стенам в шкафах стройными рядами стояли книги. Порядок, чистота и опрятность царили кругом.
Мы перешли в другую комнату.
— А здесь собраны рукописи, — сказал Айрик.
Эта комната была обставлена также: посередине стол, покрытый зеленым сукном, вдоль стен стояли большие деревянные шкафы, за стеклами которых виднелись пергаментные рукописи — труды наших неутомимых предков. На стене, в вызолоченных рамах, висели портреты Саака Партева и Месропа, которые дали армянам письмена и положили начало письменной словесности на родном языке.
Я
- Давид Бек - Раффи - Историческая проза / Исторические приключения
- Проклятие Ирода Великого - Владимир Меженков - Историческая проза
- Спасенное сокровище - Аннелизе Ихенхойзер - Историческая проза
- Армянское древо - Гонсало Гуарч - Историческая проза
- Кес Арут - Люттоли - Историческая проза
- Хент - Раффи - Историческая проза
- Приключения Натаниэля Старбака - Бернард Корнуэлл - Историческая проза
- Повесть о смерти - Марк Алданов - Историческая проза
- Вскрытые вены Латинской Америки - Эдуардо Галеано - Историческая проза
- Чингисхан. Пенталогия (ЛП) - Конн Иггульден - Историческая проза