Бумажный тигр (II. - "Форма") (СИ) - Соловьев Константин Сергеевич

— О чем вы?

— Вы ведь чувствуете это? Скажите мне! Не можете не чувствовать…

— Что? — беспокойно спросил Уилл, — Что чувствую?

Лоснящаяся багровая кожа растянулась на лице Роттердраха, как на барабане, едва не лопнув на острых скулах.

— Боль, — это слово он произнес вдохновенно, как имя всемогущего божества, как гимн, как клятву, — Его боль, Уильям. Боль существа, тысячекратно могущественнее дьявола. Чудовища, которое привыкло считать себя всевластным, повелевающем мирами и судьбами. Каково это, мой дорогой мистер Уильям? Каково быть мучителем самого жестокого существа во Вселенной?

— Я не…

— Не понимаете? — Роттердрах кивнул, но его гипертрофированные мышцы и искаженные кости сделали этот жест неестественным, не вполне человеческим, — Уверяю, это уже неважно. Впрочем, если бы вы увидели всю картину целиком, как вижу ее я, доступным мне зрением, вы бы вместе со мной восхитились тем, до чего причудлива судьба и какую неказистую внешность она подчас придает своим орудиям. Потрясающе, что в этот раз она выбрала столь невзрачную форму!

— Ф-форму? — Уилл непонимающе мотнул головой.

Может, ему не хватало всего шага для того, чтоб осознать себя частью этой картины, подумал Лэйд. А может, этот шаг давно был им сделан. Демоническая тварь, именующая себя Красным Драконом, права — это уже не имело значения. Господи, до чего паршиво все выходит…

— Вас, мой дорогой мистер Уильям, вас. Невзрачного, неуверенного в себе сморчка, грязную накипь в кипящем чане цивилизации. Только посмотрите на себя! Безыскусный поэт и бесталанный художник. Невольный убийца и алчный искатель иллюзорных истин… Вы не похожи на рыцарский меч, который сразит чудовище, Уильям. В вас нет ни блеска стали, ни коварной остроты. Вы не меч, Уильям, но это не мешает вам быть столь же смертоносным. Вы — ядовитая колючка, которая впилась в лапу чудовища. Вы беспокоите и вызываете боль. Но знаете, что случается, если по какой-то причине ядовитую колючку не получается выдернуть?..

— Что? — спросил Уилл. Медленно и покорно, словно был заворожен этим голосом.

Багровые губы Роттердраха, похожие на клочья сырого мяса, растянулись в ухмылке.

— Заражение крови и смерть. Медленная мучительная смерть.

* * *

— Вы хотите убить Новый Бангор?

Уилл спросил это недоверчиво, как ребенок, спрашивающий, можно ли разбить солнце, бросив в него камень.

Красный Дракон клацнул зубами.

— Да, мистер Уильям. Я хочу убить Новый Бангор. Наверно, это единственное, что еще может доставить мне удовольствие. Зрелище того, как эта тварь умирает в мучениях. Как ее невидимое тело, наделенное исполинской мощью, сокрушает само себя, в неконтролируемых судорогах ломая кости и разрывая мышцы. Как впрыснутые в кровь яды и токсины разъедают его изнутри.

Роттердрах сделал несколько резких шагов по комнате и от каждого его шага на стене вздрагивали выпотрошенные куклы, прежние гости «Ржавой Шпоры».

— Я не знаю, на что будет похоже это зрелище, но я знаю, что это будет нечто величественное, невероятное. Нечто такое, по сравнению с чем гибель Помпеи в пламени вулкана будет выглядеть не более драматично, чем гибель муравейника, залитого кипящим варом. Это будет… Господи, я не хочу пропустить ни одного мгновения, ни одной нотки, ни одного крика! Это будет Гибель Богов, но тысячекратно более пронзительная, волнующая и сокрушительная, чем мог вообразить Вагнер. Это будет гибель одного-единственного бога, тирана материи и пространства, рабовладельца человеческих душ, диктатора и садиста. Никому из ныне живущих или живших прежде не суждено было увидеть ничего подобного! Вообразите себе его агонию прямо на божественном ложе, его муки, в пламени которых возникают и плавятся миры, его метущуюся предсмертную ярость, растворяющую молекулярные связи и превращающую все сущее в серый тлен…

Роттердрах говорил упоенно, до хруста стиснув кулаки, и Лэйду казалось, что исполинское алое тело дрожит от переполнявшей его страсти, клокочущей, точно в огромном котле.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Вы хотите его смерти? — Уилл недоверчиво уставился на него, — Но почему? Разве вы… Разве вы сами…

Уилл замолчал, словно его язык, сообразив, что произнес, превратился в безвольного слизня. Но и сказанного было достаточно.

Роттердрах зарычал, рывком повернув к Уиллу голову.

— Что — я сам?

— Возможно, я выбрал не самый…

— Я состою с ним в родстве, это вы хотите сказать?

Скрюченные алые пальцы прошли сквозь тощую шею Уилла. Будь они хоть немного материальны, его голова уже повисла бы на раздробленном позвоночнике или вовсе откатилась бы в угол. Однако Роттердрах был не в силах навредить Уиллу, как лунный свет не в силах пронзить летящего мотылька. Они были сотканы из разных материй.

— Я не отпрыск Левиафана, — процедил Роттердрах, с хрустом разминая суставы, — Я его пленник. Такой же, как и вы, разве что немногим менее удачливый. Что, вам отвратительно смотреть на меня? Мой облик пугает вас, мистер Уильям? А ведь когда-то я был таким, как вы, пусть и не таким юным. Это оттого, что Он причастил меня своей отравленной кровью, сделав таким, каким вы меня видите. О, Он величайший магистр плоти, Его любимое ремесло — превращать людей в демонов и чудовищ. Я думаю, он делает это не из любопытства, он делает это из ревности. Как и всякий творец, он ужасно завидует чужим успехам и силится доказать миру, что в силах творить нечто впечатляющее. Что ж, у Него есть право на гордость.

Роттердрах сделал круг по комнате, тяжело и хрипло дыша.

— Он не смог совладать со мной, — демон коснулся когтистым пальцем височной кости, — С моим разумом, с моей душой. Не смог свести с ума и превратить в своего слугу, одного из омерзительного сонма слуг Нового Бангора. Но вот мое тело… Мое тело, к несчастью, оказалось более податливо Его чарам.

За спиной Роттердраха с коротким хлопком распахнулись кожистые крылья, такие же алые и лоснящиеся, пронизанные трепещущими прожилками сухожилий и переплетениями пульсирующих вен. Красный Дракон покосился на них с отвращением, по лицу его прошла короткая судорога. Словно эти крылья напомнили ему о его облике, ненавистном и давно не имевшим ничего общего с человеческим.

— Он не всесилен, мистер Уильям. Разум остался при мне, хоть и не могу сказать, что выиграл эту битву без потерь. Ум, чувства — все это осталось при мне, но память… Иногда мне кажется, кое-где он успел вырвать из нее фрагменты, точно хищник — куски кровоточащего мяса из тела жертвы. Возможно, кое-что я в самом деле забыл. Кое-что, но не главное. Я хочу увидеть, как эта тварь умрет, и чем мучительнее будет смерть, тем лучше.

Крылья за спиной Роттердраха с хлопком опали. Он закружил по комнате, беспокойно ворчащий, как запертый пес, распространяя пронзительной кислый уксусный запах и что-то бормоча.

Почему-то именно в этот миг Лэйд испытал страх. Он не замечает, подумал Лэйд, ощущая, как промерзает до самых костей тело. Не чувствует. Этот демон, мечущийся между выпотрошенных тел, все еще считает себя человеком. Думает, что сохранил свой рассудок, не понимая, что от того осталось лишь окровавленное тряпье.

Говорят, после ожесточенной артиллерийской канонады на поле боя нередки раненые, бредущие на обрубках собственных ног. Они не чувствуют боли, не замечают неудобства — их парализованный ужасом рассудок, сконцентрировавшийся только лишь на попытке спасения, не замечает ничего вокруг. Должно быть, нечто подобное случилось и с Роттердрахом. Его разум оказался настолько поглощен попыткой выиграть противостояние с Ним, что даже не заметил того страшного мига, когда в этом разуме, точно в алхимическом растворе, произошли необратимые изменения. Еще один узник Левиафана, не ощущающий, что стал единым целым с тем, чему дерзнул противостоять.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Да, я убью Его, — глаза Роттердраха полыхнули едким белым пламенем, — Во имя всех тех, кого Он погубил. Во имя тех мук, на которые Он обрек меня самого. Нет, мистер Уильям, я говорю не о муках тела, хотя, не скрою, момент перерождения был долог и мучителен. Только вообразите, что ощущает несчастный, чья мышечная и костная ткань перестраиваются безо всякого наркоза, это чудовищная боль. Но стократ хуже нее та боль, которую Он хотел причинить мне, предложив сделку.