Тобол. Много званых - Алексей Иванов

Улюмджану Касым купил себе как раз затем, чтобы Тургайские степи, улус Онхудая, были для него безопасны. Сестра зайсанга обошлась Касыму очень дорого, зайсанг был жаден, однако дело того стоило. Улюмджана, дочь калмычки, полагала себя женой Касыма, но Касым считал её наложницей, ведь она не приняла ислам. Назифа избавляла Улюмджану от беременностей.

– Не Онхудай владыка Джунгарии, – с горечью ответил Ходжа Касым. – Если контайша Цэван-Рабдан или его советник Цэрэн Дондоб прикажут Онхудаю грабить караваны, Онхудай даже не вспомнит о родстве.

– Да, он низкий человек, – согласилась Назифа, она видела Онхудая.

– Корень всего зла – Гагарин, – убеждённо сказал Касым. – Я пробовал купить его, но он ворует столько, что мои приношения для него ничтожны.

– Напиши на него донос, – предложила Назифа.

Она упивалась тем, что муж доверяет ей и беседует о своих заботах.

– Русский царь любит Гагарина и не верит доносам на него. Я должен найти другой способ уничтожить этого Иблиса, Назифа.

– Сделай с ним то, что ты сделал с младшим воеводой Черкасским.

Шестнадцать лет назад в Тобольск прибыл воевода князь Михайла Черкасский. Ходжа Касым легко ужился с мудрым князем. Касым платил ему десятину со своих доходов, и Черкасский не мешал бухарцам. Но младшим воеводой у князя Михайлы был старший сын Пётр, и этот Пётр, ненасытный юнец, затеял брать с бухарцев собственную дань, и не десятую часть, как отец, а половину. Касым смиренно заплатил ему один раз, а потом подкупил его слуг, чтобы узнать, ведает ли батюшка, чем промышляет его сын. Слуги сказали: отец не ведает. И тогда Пётр Черкасский получил в подарок корзину отравленных яблок. Он слёг в горячке и через неделю умер. Его похоронили у алтаря Софийского собора. Отец решил, что сына сгубила простуда. А Ходжа продолжал торговать и дружить с князем Михайлой, как и прежде.

– Мне не убить Гагарина. Он очень умный.

– Он не умнее моего мужа, – с гордостью произнесла Назифа. – Мой муж знает, как победить губернатора.

– Как? – послушно спросил Касым.

– Когда Гагарин передаст пайцзу джунгарам, поезжай к ним в степь и купи её. Джунгары тебя не тронут, ведь ты свояк тургайского зайсанга. А потом ты перешлёшь пайцзу русскому царю с письмом, царь всё поймёт и казнит Гагарина. И ты вернёшь себе всё, и даже китайский торг.

Ходжа Касым лежал, глубоко поражённый простым советом Назифы.

– Ты лучшая жена, которую только может послать мужчине Всевышний, – наконец искренне сказал он.

– Мой слабый разум не может и сравниться с могучим разумом моего супруга, – смиренно ответила Назифа. – Когда-то давным-давно совсем юной девушкой я уехала с тобой из жаркой Бухары сюда, в холодный Тобольск. Но я не боялась снегов и мрака, потому что мой господин – любимый сын Аллаха, храбрый и мудрый, как сам Мохаммед. Я знаю, ты победишь всех и погубишь своих врагов. Награди меня сегодняшней ночью, повелитель.

Верная, умная и упрямая Назифа сумела сохранить девичью стройность и гибкость. У неё даже груди не опустились, хотя она сама выкормила троих детей. Дети жили в Бухаре, в богатом доме в квартале за медресе Мири Араб. Старший сын Маджид вёл все дела отца в торговом куполе Заргарон. Однако Ходжа Касым давно уже не делил ложе с Назифой. Он с грустью ощущал, что к нему неумолимо приближается старость, ведь ему уже за пятьдесят лет. А лучший способ отсрочить увядание – это любовь юных дев.

– Нет, Назифа, – сказал Касым, приподнимаясь на постели. – Я должен сохранять свою силу и влияние. Приведи мне Улюмджану.

Совет Назифы взбодрил его и вернул жажду жизни. Касыму захотелось прямо сейчас облагодетельствовать Улюмджану, словно закрепить будущий успех переговоров с её братом Онхудаем. Назифа покорно поклонилась, никак не проявив своего гнева. Она встала с ложа и тихо вышла.

Улюмджана будто заблестела от счастья, что муж вспомнил о ней. Все последние месяцы любовь господина доставалась только Хамуне. Касым с ложа рассматривал улыбающуюся Улюмджану. Высокая, широкая, узкие раскосые глаза, крупные зубы. Она рождена, чтобы сидеть в кибитке, тупо пережидая бессмысленное кочевье, и есть баранину, зажаренную на костре.

– Раздень её, – приказал Касым Назифе, надеясь, что нагота Улюмджаны породит в нём стремление к этой женщине.

Назифа вытащила длинные чёрные косы Улюмджаны, заключённые в бархатные чехлы-шиверлиги, из петель, пришитых к поясу платья, сняла с Улюмджаны длинную, до пят, багровую безрукавку цэгдэг, сняла нарядный бюшмюд, потом куцый кафтанчик желятиг, потом хутцан, малиновое платье, потом спустила жёлтую рубаху киляг и забрала круглую шапочку тамшу. Касым глядел на обнажённую Улюмджану. Она не вызывала никаких чувств.

– Нет, – вздохнув, сказал он, – уведи её, Назифа. Приведи мне Хамуну.

Улыбка Улюмджаны превратилась в обозлённый лисий оскал.

– Мой муж должен спать со мной! – с вызовом заявила Улюмджана.

– Ты хочешь, чтобы мои слова повторила моя плеть? – холодно и надменно спросил Ходжа Касым. – Приведи мне Хамуну, Назифа!

Никакая женщина не могла сравниться с Хамуной, с его лола урмондан – таёжным тюльпаном. Так он называл Хамуну, когда они были наедине.

…Через несколько дней подкупленные слуги донесли Касыму, что в торговой бане старого Усфазана встретятся берёзовский комендант Толбузин и обер-комендант Бибиков. Касым знал, о чём будут говорить воеводы. Он должен был вмешаться в их разговор, иначе его дела не восстановятся.

Воеводы сидели за столом в предбаннике в одних мокрых рубахах и при свете коптилок привычно играли в зернь. Забава получалась вялой.

– Ежели снова чёт-нечёт, то выигрыш мой, – предупредил Бибиков.

– Да я тебе, Карпушка, ещё десять раз так проиграю, – тряся стаканчик с костями, пробурчал Толбузин, – только купи товар.

– Куда, Агапоша? – с тоской спросил Бибиков. – Мне и свою-то мягкую рухлядь уже прятать некуда. Я грешным делом нет-нет, да подумаю: может, бросить воровать? Сбыть-то не получается!

В мыльне слышались шлепки босых ног, взвизги, плеск воды и перестук ушатов; в проёме двери то и дело мелькали голые бабы. Их там было две: обеих купил Толбузин, а Карпу Изотычу это жеребячество давно сделалось неинтересно. Из двери мыльни выглянула Газиля, блудница из татарок. Она весело оглядела воевод, затем выставила зад и похлопала себя веником.

– Боярка, парить давай! – задорно пригласила она.

– Сгинь, сатана, – угрюмо ответил Толбузин.

Из сеней дунуло свежестью летней ночи, и огоньки коптилок полегли – это кто-то вошёл в баню. Воеводы обернулись. На пороге стоял Ходжа Касым. Улыбаясь, он поклонился и прижал руку к сердцу.