Весна Византии - Дороти Даннет

― Нет, Дориа он любил. В этом-то вся проблема. Ты не хочешь пойти поговорить с Катериной? ― осведомился лекарь.

― Нет, Катерины с меня довольно, ― без колебаний отрезал Юлиус.

Хуже всего было то, что девчонка не желала оставаться с другими женщинами. Конечно, ее едва ли стоило за это винить. В большинстве своем они были венецианками, и не замужем, хотя уже давно обзавелись детишками. После того, как улеглись первые волнения и страх за судьбу любовников и мужей, они понемногу развеселились, тем более, что никакой опасности им пока не грозило. Впереди лежала Венеция, цивилизованная жизнь, друзья и комфорт. Мужчины вокруг с удовольствием оделяли их знаками внимания, ― вот почему они не смущались, выказывая свою нелюбовь к генуэзцам.

В конце концов, ни кто иной, как генуэзский консул перешел на сторону врага и был убит, по слухам «этим красавчиком Николасом, юным героем, который спас их всех». Предатель поплатился по заслугам, а зато они спаслись, и их товар тоже уцелел. И, конечно, женщины и дети. Немногочисленные генуэзцы поэтому держались тише воды, ниже трапы, поскольку у них не было ни вождя, ни товара, ни родины, на которую им так уж хотелось вернуться. Катерина, чужая в обоих лагерях, взамен принялась преследовать Николаса.

И вот спустя три недели путешествия, они достигли западной оконечности Черного моря и оказались перед единственным выходом: Босфорским проливом, защищенным турецкими пушками. Они решили миновать его при свете дня. Катерина, прятавшаяся в трюме, видела вновь этот грозный берег, мимо которого уже проплывала однажды, наслаждаясь объятиями Пагано. Вот возвышался внушительный Анадолу Хисари на азиатском берегу, а справа ― массивная круглая башня Богази-Кесен. Головорез, так ее называли. Или убийца, потому что ни один корабль не мог пройти между жерлами двух рядов пушек. Они вошли в Босфор, и пушка с Богази-Кесен выстрелила.

На открытом воздухе звук раздался негромко, словно Господь Бог стукнул кулаком. Там, где упало ядро, вода взмыла вверх, подобно белым перьям. Парусник отреагировал немедленно, спустил флаг, а затем паруса и, маневрируя по ветру, остановился вместе с пленной галерой. Они подождали немного. Где-то вдалеке спустили на воду лодку. Даже отсюда был заметен блеск оружия. На обоих кораблях стояла такая тишина, что даже слышно было, как ревут бычки в загонах галеры, а на ветру хлопают снасти и волны плещут о деревянные борта. Солнце было жарким, и из-под тюрбанов у матросов струйками стекал пот. А внизу, в трюмах, в духоте прижимались друг к другу беженцы, прикрывая детям рты ладонями.

Николас появился на палубе в окружении людей, которые выкатывали бочонки. Он смеялся.

― Боже правый, что же вы все так притихли? Вы победили христиан, захватили галеру, изнасиловали всех до единого мальчишек на Черном море, набили мешки церковными кубками, коврами и подсвечниками, а теперь возвращаетесь домой к своим женам, богатыми и пьяными от краденого вина. Это против правил, но вам наплевать. А когда вы и им подарите пару бочонков, то солдатам тоже это понравится. Ну же, ты, ты и ты, все, кто хорошо говорит по-турецки, болтайте, пойте, кричите. Все остальные ― пляшите. Джанни, беги на нос и покажи им пару трюков, а затем можешь помочиться по ветру, когда они подойдут поближе. Давайте!

Внизу первым услышали именно его голос, затянувший какую-то песню. Крики продолжались, перемежаемые икотой, топотом ног и другими голосами, поющими и что-то вопящими по-турецки.

Отчетливый запах вина начал просачиваться в трюм, затем послышался скрип весел в уключинах, который постепенно приближался. Опять раздались крики и какой-то грохот, и несколько глухих ударов. Затем понемногу вся эта какофония начала затихать. Вновь послышались шаги по палубе и заскрипели весла. Люк открылся, и Николас спрыгнул вниз.

Он был слегка пьян, глаза его блестели. Со второй попытки ему удалось выдавить:

― Кто сказал, что турки не пьют?

― Ты нас спас, ― промолвила Катерина.

Он посмотрел на нее.

― Ну, в общем, они ушли. Если повезет, то передадут насчет нас в Стамбул и пропустят прямиком в Галлиполи. А в Галлиполи… ну, просто придется проскочить очень быстро, вот и все. ― Внезапно он опустил взгляд и переменился в лице. Это он заметил Виллекина.

― Что случилось? ― спросил он совсем не пьяным голосом.

― Он лаял, ― ответила Катерина.

Одна из женщин пояснила:

― Он начал тявкать в тишине. До этого за шумом его не было слышно, а тут она просто встала и перерезала ему горло. Раз ― и все.

Тогда Николас посмотрел на девочку.

― Мне очень жаль. Я знаю, как он был тебе дорог. Возможно, это и впрямь спасло нас всех. Спасибо.

― Ее любимец, ― послышался чей-то голос, и впервые за все время по отношению к Катерине в нем прозвучала нотка сочувствия.

Однако та ничего не заметила, поскольку стояла, не сводя с Николаса заплаканных глаз, а он не смотрел ни на кого, кроме нее.

― Бедная Катерина, я пришлю кого-нибудь за ним, ― проронил он наконец и, легонько коснувшись ее щеки, выскользнул обратно на солнце через открытый люк. Спустя какое-то время вновь послышался голос Николаса, который отдавал приказы и время от времени разражался смехом. Поднялись паруса, и они вновь двинулись вперед, а он больше так и не спустился, хотя пришел священник. Но она послала его подальше.

* * *

Без помех они миновали Константинополь и, набравшись уверенности, пересекли Мраморное море. Затем корабли достигли Галлиполи, своего предполагаемого пункта назначения. Отсюда они никак не могли ускользнуть хитростью, если их остановят или начнут стрелять.

Николас велел идти ночью, полагаясь на талант Кракбена и Легранта. Их заметили и пушки выдали залп, но промахнулись, поскольку все лучшие пушкари отправились на войну с Касим-пашой; к тому же здесь не было таких крупных орудий, как в Константинополе и на Босфоре.

В тот день, когда они прошли Дарданеллы и оказались в Эгейском море, Катерина впервые увидела всех служащих своей матери пьяными, ― даже этого капеллана, который читал ей нотации по поводу плотских утех. Как ни странно, первыми напились Юлиус и Николас. В былые времена, вместе с Феликсом, порой они пьянствовали по нескольку дней кряду, когда ее мать уезжала в Лувен, и все равно держались на ногах. А теперь в поисках Николаса Катерина сперва наткнулась на Юлиуса, который, широко улыбаясь, спал на палубе перед офицерской каютой. А когда вошла внутрь, то обнаружила, что и Николас также не добрался до постели, заснув на полу… Хотя на его лице не было улыбки. Катерина попыталась поднять его, но тут вошел лекарь и велел ей прекратить. А когда она стала настаивать, взял ее за руку и вывел вон. Она это запомнила. Теперь она запоминала все на свете. Если бы Пагано поступал так же, то не потерял бы свои деньги.

На следующий день все жаловались и стонали, и Катерина была очень рада. А еще через день, когда пассажиров наконец выпустили на палубу, все были с Катериной очень вежливы, как и положено, и дружелюбны друг с другом. Но, конечно, не чрезмерно, потому что торжествовать, собственно, было нечего. Чем тут гордиться людям, которые все бросили и сбежали домой, даже если они возвращаются с товаром? И пусть помнят, что ее муж, Пагано Дориа, погиб… Ей не из чего было сшить траурные одежды, но какая-то женщина дала ей черную ленту, и Катерина повязала ее себе на платье. Катерина де Шаретти нельи Арриа ― вдова… Она сказала Николасу:

― Не забудь, что парусник принадлежит мне.

Они как раз миновали Модон, и он стоял у борта, глядя на остров, прикрывавший вход в гавань. Вид у него был такой же кислый, как наутро после пьянки, хотя с тех пор Николас не брал в рот ни капли. Рядом стоял Джон Легрант. Когда Катерина повторила свои слова, фламандец повернулся к ней.

― Я отсылаю парусник прямиком в Порто Пизано. Если хочешь, отправляйся туда.

― Но ведь ты плывешь в Венецию?

― Да.

― Тогда и я плыву в Венецию, ― заявила Катерина. Но это было все равно что пытаться расшатать скалу. Николас ничего не сказал. Вместо него ответил Джон Легрант:

― Возможно, мы получим там письма из дома, демуазель. Тогда будем знать, что делать.

Катерина двинулась прочь. Письма… Письма от матери, которая жалуется на нее. Вот чего он ждал. А она ради него убила Виллекина…

Глава сороковая

Это было так давно… В феврале, семь месяцев назад он в прошлый раз побывал в Модоне. Николас внезапно осознал, что не может находиться рядом с Катериной, и попросил всех, кому мог доверять ― Тоби, Лоппе, Годскалка и Юлиуса ― занять ее хоть чем-нибудь. Никто не усмотрел в этом ничего забавного.

Их встретил тот же венецианец, Джованни Бембо. Здороваясь с ним в небольшой гостиной перед тем же начищенным семейным серебром, Николас припомнил прошлый роковой ужин, и теперь увидел все в ином свете.