Пекинский узел - Олег Геннадьевич Игнатьев

class="p1">То, что у "короля" не было имени, говорило о том, что он мудро уповает на охранительную силу тайны; там, где всё отлажено, как это было отлажено «королём», никаких неожиданностей не бывает. Там — вечный май, цветёт сирень, щебечут птицы.

— Вы хорошо говорите, — расплылся в улыбке "король".

— Я преподавал в Конфуцианской школе.

— Я тоже, — вырвалось у "короля" и он пугливо глянул на Попова: запомнил он его ответ или же нет?

Лицо Попова было безучастным.

— В Гонконге.

— Где? — не расслышал "король".

— В Гонконге, — слегка повысил голос Попов, придавая ему мягкость. — С тех пор любовь к ясности заставляют меня переходить границу тьмы.

— Ваши слова приобрели двусмысленный оттенок, — заметил "король" и впервые встретился с Поповым взглядом. — Вы можете быть учёным, можете быть магом, но быть ещё и острословом — это дурной тон: излишества вредны. — Было видно, что он находится в самом лучшем расположении духа. — Надо жить и радоваться, надо просто жить.

"Никто не спорит, — подумал Попов, — но откровения подобного рода всегда несвоевременны".

"Король" оценил его молчание, как знак благовоспитанности. С молчащим легче беседовать. Человек, обладающий сильным умом и независимым характером, чувствует чужую правоту.

Беседа потекла по такому извилистому руслу, когда вопросы и ответы неожиданно перемежаются яркими ассоциациями и требуют предельной концентрации внимания, чтобы можно было в считанные доли секунды переключаться с одной темы на другую и легко перемещаться во времени. При всём при этом, Попов старался говорить степенно, монотонно: усыпляя… Он так размеренно произносил слова, как будто чувствовал ритм метронома. И льстил, льстил, льстил. Стелил себе соломку.

— Что привело вас ко мне? — взгляд "короля" упёрся Попову в зрачки.

— Меня к вам привели, — с благородным достоинством ответил Попов. — Я шёл по улице, считал свои шаги и ощутил на горле петлю.

— О чём вы думали в этот момент?

— Когда накинули аркан?

— Нет, когда шли.

— Считал шаги, искал слова.

— Так вы поэт?

— Скорее, мифотворец, — уклончиво сказал Попов. — Безвестный сочинитель сказок.

— Интересно, — протянул "король". — А что вы обо мне сказать могли бы? Попов показал глазами на стражников левого и правого плеча, оберегавших жизнь "короля".

— Они мешают.

— Удалитесь, — распорядился "король" и стражники повиновались.

Чужие уши, это уже беда.

— Итак, — медленно заговорил Попов, — запомните, что мне внушили боги. — Он прикрыл глаза, как будто засыпал, и начал монотонно декламировать: — Кто увидит его, тот прозреет, кто услышит его, тот запомнит; кто приблизится, тот отдалится, кто забудет, уснёт навсегда.

"Раз-два-три", — произнёс про себя Попов и впился взглядом в глаза «короля». — Уснёт навсегда…

"Король" смотрел и не смотрел, видел и не видел: он впал в летаргический транс. Магическая сила Цзинь-гана, заплетённого в косичку, и монотонная напористость речи придали Попову бесподобную самоуверенность и наделили его волю парализующей мощью. Обучившись в Китае искусству гипноза и хорошо владея всеми его приёмами, Попов, тем не менее, был поражён: столь быстрого эффекта он не добивался никогда.

— Спать, спать, спать…

"Король" спал сидя. Спал с открытыми глазами.

— Как тебя зовут? — спросил Попов.

— Се Сунь, — голосом кротким и тихим ответил "король".

— Что тебе снится?

— Река.

Попов приблизился к нему и заглянул в глаза: они были пусты.

— Где девушка My Лань?

Лёгкая тень пробежала по лицу "короля, "он обмяк.

— В "Чёрном пепле".

"Чёрным пеплом" в Пекине прозвали дворец городского казначея, который один раз подожгла молния, а второй раз — неизвестно кто. Великолепный дворец дважды превращался в кучу пепла, выгорал дотла, и его заново отстраивали. Городской казначей приходился двоюродным племянником Су Шуню, и злые языки говорили, что дворец на самом деле принадлежит министру налогов, а купчая оформлена на родственника. Так это или нет, Попова не касалось, его волновало другое.

— Девушка жива?

— Му Лань жива, — еле внятно ответил "король". — Но мне никак нельзя…

— Что нельзя?

— Нельзя на ней жениться.

— Спать, — угнетающе-влекущим тоном произнёс Попов. — Настало время сна.

— Я сплю, — шепнул "король".

Попов рассчитал точно: лесть усыпляет — в прямом и переносном смысле, к тому же "король нищих" оказался на редкость внушаемым типом, настоящим сомнамбулой, проявившимся лунатиком — идеальным пациентом для лечения гипнозом. Сказалось и то, что он учился в буддийской школе, имел навык медитации.

Убедившись, что "король" спит и ещё долго не проснётся, Попов быстро повернулся и направился к двери. Поскольку никто из охраны не знал, кто он такой и зачем приходил к "королю", который оставался с ним наедине почти четверть часа, стражники правого и левого плеча не сделали и шага. Мало того, как только он глянул на них, они молча расступились. Если человек идёт, значит, имеет право, а тому, кто имеет право, нельзя отказать. Так считают китайцы, так считал и Попов. « Не будите его, — сказал он охране. — Я сам приду и разбужу».

В открытом проёме двери была видна фигура "короля": он сидел и смотрел, не мигая.

Стражники тотчас опустились на колени. Большинство упало ниц. За спиной Попова послышался молитвенный шёпот: «Чародей».

Беспокойство — это земное. Люди покоя — люди небес. Попов был ветром, заблудившимся в лесу. Холодным ветром.

Отсчитав от порога "Шестой луны" положенное число шагов, он оказался возле заброшенной лачуги — без окон и дверей, окружённой чахлым палисадом, заглянул внутрь и увидел вход в подвал. Догадавшись, что обыскивали его здесь, он решил забрать свой зонт. Моросил дождь, и тащиться через весь город пешком значило промокнуть до нитки. Деньги у него выгребли, а за спасибо ни один китаец даже разговаривать не станет, не говоря уже о том, чтобы нанять носилки.

Спустившись в подвал и обшарив углы, Попов выбрался наружу ни с чем. Зонт исчез. Этого следовало ожидать, но надежда умирает последней.

Чертыхнувшись, Попов огляделся, заметил дорожку примятой травы и по ней вышел прямо к тому переулку, в котором чья-то ловкая рука накинула ему аркан на шею.

«Если встречу того гада, из-за которого я пострадал, честное слово, набью ему морду», — распалял себя Попов, прекрасно сознавая, что никого он не встретит и никому не набьёт морду: "татарский город" просыпался, и на улицах уже было полно людей. Кто