На день погребения моего - Томас Пинчон

мешков картошки и капусты, огурцов и репы, по шумной и пыльной магистрали Северный Хемпстед, время от времени останавливаясь в салунах на перекрестках.

—  К этому времени уже отправили поисковые отряды, — предположил 'Факс.

 — Конечно. Если бы это был мой ребенок, я бы поднял на ноги чертов Атлантический флот.

  — Они ищут не меня, — мрачно настаивал 'Факс. — Тебя.

Вдруг Кит увидел словно освещенную арочным светильником дорогу за пределами того малообещающего клочка, на котором находился.

— Не слишком ли сложно убрать меня с дороги, 'Факс. Ты мог просто пронзить их одной из колкостей Северной реки и забыть сказать «Пригнись», удар довершал остальное. Это, должно быть, происходит всё время на том берегу Зунда.

 — Это не в моем стиле, — 'Факс покраснел, застигнутый врасплох, так что Кит понял, что семена попали в благодатную почву, всё в порядке. —Возможно, если бы ты был больше сукиным сыном...

  — Тогда это я тебя обманул бы, не так ли?

—  Ну, кому-то из нас нужно быть немного подлее, иначе мы оба будем несчастны, вот так.

— Кто, я? Я счастлив, как моллюск, прилипший к лонг-айлендскому пароходу, о чем ты?

  — Ты несчастен, Кит. И они об этом знают.

  — Ну вот, а я думал, что я настоящий Солнечный Джим.

   'Факс подождал, но недолго, прежде чем посмотреть ему прямо в глаза:

  — Знаешь, я всё время писал им письма.

  — О чем...

— О тебе. О чем ты думаешь, что чувствуешь, они довольно регулярно получали отчеты, все это время.

  — От тебя.

  — От меня.

   Кит не был ни удивлен, ни расстроен, но хотел, чтобы 'Факс считал иначе:

  — Ну... я думал, что мы кореша, 'Факс.

—  Я не говорил, что мне было приятно это делать.

  — Хмммм....

 —  Ты злишься.

 — Нет. Нет, я думаю... Теперь, предположим, ты им сказал бы, что я пропал вчера во время той бури...

  — Они бы не поверили.

  — Они следили?

 —Тебе нужно чертовски хорошо спрятаться, Кит. Город, возможно, тебе это кажется простым, но это не так. Рано или поздно окажется, что ты доверяешь людям, которым нельзя доверять, некоторые из них могут даже оказаться на зарплате у Отца.

—   Что, черт возьми, ты в таком случае предлагаешь?

 — То, что делаю я. Притворяться. В последнее время ты много говорил о Германии, вот, это твой шанс. Притворись, что эта буря была подтвержденным чудом. Езжай на юг от Грина куда-нибудь, пойди в католический храм, сделай приношение по обету. Скажи Отцу, человеку религиозному, несмотря на видимость, что ты поклялся, если выживешь в этой передряге, поехать учиться в Германию. Некое, я не знаю, математическое паломничество. Фоули настроен гораздо более скептически, но и его можно обмануть, а я тебя поддержу.

 — Ты правда поможешь?

 — Не пойми превратно, но... слушай, у меня есть все причины для этого, тебе не кажется?

— Полагаю, да. Бездельники покидают корабль и уходят в самоволку.

   Немного погодя Колфакс сказал:

  — Есть люди, которые его ненавидят, знаешь ли.

   Он смотрел на Кита косо, почти раздосадованно.

 —  Черт, ну надо же.

—  Послушай, Кит, оставим сарказм, он мой отец.

Кит был так взволнован, услышав правду, что его почти можно было пожалеть за это. Почти.

 В ярком свете дня фигуры по-прежнему выглядели зловеще — не горгульи, не те утонченные, но как-то умышленно, отрицая официальное здание, напряженно вздымающиеся на фасаде, прямые, сжатые, пытающиеся избежать условий человеческого пристанища в поисках свободы, бури, морозов, грохота, блужданий в темноте без лампы.

Кит вышел из лифта на последней его остановке, потом взбирался по спиральной лестнице из резного красного дерева наверх в кабинет генерального директора, его путь освещали окна с витражами, на которых были изображены достопамятные эпизоды из истории компании «Вайб Корп». Скупка акций на Рынке Маринадов. Открытие линии «Неофунго». Запуск парохода «Эдварда А. Вайб»...

Он подумал, что надо было записаться на какой-нибудь факультативный курс на Кафедре Драмы. Постучал в дверь из черного дерева.

 В кабинете Фоули, преданный заместитель, расположился у окна, словно восседал на троне в морском сиянии дня, его лицо обрамлял тонкий серебряный контур, словно оно должно быть знакомо миру, как любое лицо на почтовой марке, словно оно провозглашало:

— Да, вот мы кто, вот оно как, как оно всегда, вот чего ты можешь ожидать от нас, впечатляет, не так ли? Так-то лучше.

  — Это немецкое дело, — сказал Скарсдейл Вайб.

  — Сэр.

Кит думал, что начнет дрожать, как молодой тополь под горными ветрами, но какой-то необычный свет, свет, создающий расстояние, крадучись, обволакивал его, даруя если не иммунитет, то хотя бы ясность.

  — Жизненно необходимо для твоего образования.

  — Я уверен, что должен поехать в Геттинген.

  — Чтобы изучать математику.

 —  Высшую математику, да.

— Полезную высшую математику? Или..., — он нарисовал рукой в воздухе что-то бесформенное, если не женоподобное.

— Иногда требуется какое-то время для постижения реального мира, вещественного мира событий, обладающего большей инерцией, — Кит старательно притворялся, что просвещает его. — Уравнения поля Максвелла, например — Герцу понадобилось двадцать лет, чтобы открыть настоящие электромагнитные волны, перемещающиеся со скоростью света, как Максвелл рассчитал на бумаге.

— Двадцать лет, — усмехнулся Скарсдейл Вайб с усталым высокомерием человека, надеявшегося жить вечно. — Я не уверен, что у меня есть столько времени.

  — Все искренне верят, что у вас есть время, — ответил Кит.

  —Ты думаешь, у тебя есть двадцать лет, Кит?

На время воцарилось молчание, легкий, но фатальный акцент на отраженном «у тебя» позволил Скарсдейлу решить, что он сделал неудачный пас, а для Кита всё встало на свои места, он понял, что не может себе позволить