Корона скифа (сборник) - Борис Климычев

Темно-зеленые пихты в семинарском дворе повелевали помнить о вечном. Мирно шумела под мостом еще не замершая речка Игуменка, пересекавшая территорию сада, и нырявшая под забор. Вымощенная дорога вела к главному корпусу семинарии.

Вот экипажи — у подъезда. В актовом зале слышен нестройный гул. Ряды кресел быстро заполняются. Коля, волнуясь, прошел за служителем к столику для стенографии, который был у самой сцены. За двумя такими же столиками уже сидели две белокурые курсистки. Бело-зеленые флаги, и множество хвойных ветвей украшали сцену. За столом президиума были посланцы сибирских, сибирских регионов и горного Алтая. Готические своды огромного зала церкви были украшены фресками. Строго взирал с высоты на собравшихся лик небесного покровителя всей Сибири святителя Иннокентия Иркутского. Впрочем, горожане о происходившем в семинарской церкви ничего не знали. Город жил обыденными делами.

Коля вспотел, записывая фамилии, ораторов и тексты речей, боясь ошибиться. Ему некогда было смотреть на сцену, он испещрял бумагу значками, которые должен был потом расшифровать. Зал загремел аплодисментами. Казалось, вот-вот рухнет крыша.

— Свершилось, дети мои! — воскликнул Потанин, — конституция Сибири принята. Мы свободны! — Григорий Николаевич поправил очки и после длительной паузы добавил:

— Сибирь войдет составной частью в Российскую Федеративную Республику как автономная область с большими правами в экономическом и культурном самоопределении, это будет новая эпоха сурового края, это будет пора его расцвета. Предлагаю принять текст телеграммы Верховной раде Украины. Читаю текст: «Все народы от Урала до Владивостока приветствуют украинскую раду. Слава вольной Украине, слава великой Федеративной России! Слава автономной свободной Сибири!

Чрезвычайный съезд Сибири».

— Кто — за?

— Против?

— Принято!

Затем председательствующий огласил:

— Чрезвычайный съезд принимает постановление: Сибирь объявляется автономной. Советская власть и ее декреты не признаются!

С волнением Коля записывал значками итоги голосования. Еще бы! Председателем сибирского областного Совета был избран Григорий Николаевич Потанин. Этот человек был лучше всех, кого он до сих пор знал. Так внимательно к нему отнесся.

В зале загремел оркестр. Все встали и пели гимн независимости Сибири на слова Георгия Вяткина. Только теперь Коля увидел, что за окнами сгущается вечер. Тот же самокатчик отвез Колю к общежитию. На прощанье сказал:

— Григорий Николаевич велел мне завтра в десять утра отвезти вас в университет. Там состоится первое заседание совета, вам опять придется стенографировать. И потом вам покажут комнату и ваш стол, за которым вы будете постоянно работать.

Утром газетчики в Благовещенском переулке кричали:

— Сенсация! Соединенные штаты Сибири! У нас есть свой президент!..

В Ямском переулке извозчики удивлялись:

— А что оно такое резидент? И на кой он хрен нужен?

Случившийся там почтовый чиновник, пояснил:

— Президент — это вроде как американский губернатор.

— Мериканский? На хрен нам — мериканский, нам своих хватает, нам лишь дороги ремонтировали, да овес дешевле…

Проходили мимо два подвыпивших студента, услышали эти разговоры и спели песенку:

— Один американец

Засунул в попу палец

И думает, что он

Заводит граммофон!

Через некоторое время в местных газетах появились стихи, подписанные: «Васильева-Потанина». Она давно уже не жила с великим старцем, но фамилией его гордилась и приставила через черточку — к своей. А эти стихи ее были тогда в Томске у всех на слуху, они рождали прекрасные и заманчивые надежды:

Сибирь! Свободная Сибирь!

Гремит победный клич: «Свобода»!

И раздается вдаль и вширь,

И ввысь летит до небосвода.

Сибирь, огромная страна,

Еще вчера страна изгнанья,

Всю боль изведала она.

Все бездны мрачные страданья…

Кошмарные былые сны,

Сменились чудом возрожденья…

В лучах сияющей весны

Горит заря освобожденья.

Духи в городе

Художник Гуркин из своих экспедиций на родной Алтай всегда привозил новые картины. Его признавал в своих статьях лучшим сибирским художником Григорий Николаевич Потанин. Полотна уроженца горного Алтая пользовались всегда огромным успехом у знатоков, и не только у томичей. Его давно признали и Москва, и Петербург. Его любили томские литераторы, журналисты, чиновники и купцы. Инородец — да! Но Григорий Гуркин доказал что инородцы могут быть талантливы не менее, чем русские. Ученик знаменитого академика Шишкина, он великолепно писал пейзажи. Но что это были за пейзажи! Величественные горы, пади и отроги Алтая. Таинственные озера, нехоженая тайга, дымки над крышами чумов, туманы в горных долинах, горные водопадные речки с мириадами мелких брызг, образующих радугу. Путешественник, этнограф, писатель, рыболов, охотник, он открыл россиянам окно в Алтай. Смотрите! Его пейзажи были лиричны и дышали глубинной мощью. Полотно «Хан Алтай» было грандиозным и по размерам и по силе впечатлений от него. Были среди полотен и жанровые сцены из быта алтайцев. Можно было видеть, как алтайцы камлают, приготовляют араку, ловят маралов.

И смотрели, восторгались, покупали картины. О Гуркине писали восторженно, взахлеб. Он мог бы устраивать выставки хоть в Париже. Но для него столицей был город Томск. Город на холмах, возле полноводной реки Томи, дно которой было усыпано самоцветами, принесенными мощным течением с далекого Алтая. Все эти камушки было видно сквозь толщу воды, так как она была кристально чистой до озноба. Здесь Гуркин чувствовал себя как дома: холмистая таежная местность, много рек и озер. Похоже на алтайские предгорья.

Каждую свою выставку Гуркин устраивал с выдумкой, оригинально. На сей раз он привез разную алтайскую утварь и сорок камов с бубнами и в особенных одеяниях. Где он их набрал столько? Неизвестно. Видимо, собрал из всех алтайских отдаленных аилов. В афише так и было написано: «Только семь дней! В общественном собрании г. Томска. Выставка живописи Григория Гуркина при участии сорока алтайских шаманов, которые будут показывать свое искусство камлания».

Несмотря на смутное время, несмотря на дорогие билеты, зрительный зал общественного собрания был набит до отказа. Публика была более пестрой, чем это было раньше. Теперь сюда пускали и простолюдинов. Будь ты хоть трубочистом — пожалуйста, только умойся, будь чисто одет и покупай билеты. Что ж, поделаешь, если в далеком Петербурге что-то такое свершилось, и говорят, скоро не будет ни богатых, ни бедных, ни знатных, ни изгоев? Говорят, все будут равны. Что-то в это слабо верится, но… посмотрим, посмотрим! А пока, на всякий случай, проходи в зал любая скотина.