Корона скифа (сборник) - Борис Климычев

Коля расположил бумаги Потанина на колченогом столе в комнате общежития. Прежде всего он прочитал статью в газете «Сибирская жизнь». Там Григорий Николаевич писал: «Строй, который готовят нам большевики, не на тех ли началах построен, как только что низвергнутый монархический строй? Если бы проекты Ленина осуществились, русская жизнь снова бы очутилась в железных тисках, в ней не нашлось бы места ни самостоятельности отдельных личностей, ни для самостоятельности общественных организаций. Опять бы мы начали строить жизнь своего отечества, а кто-то другой думал за нас, сочинял для нас законы и опекал бы нашу жизнь…»

Коля прежде почти не читал газеты. А если открывал иную, то скучно ему было читать о каких-то партиях, которые борются за то или это. То ли дело — Фенимор Купер! Или, скажем, Жюль Верн. Капитан Немо боролся за свободу своей нации. Но он, кажется, был индийцем. И еще американцы — смелые и свободолюбивые летели на воздушном шаре. Но это было где-то далеко, где плещут волнами теплые океаны, на таинственных островах, полных разных чудес. В его жизни было одно чудо — Бела Гелори, но у него это чудо отняли. И он не мог себе представить дальнейшую жизнь, но хотелось быть свободным, самостоятельным, уважаемым.

Коля тщательно переписывал рукописи Потанина. Упрямо изучал неподатливую стенографию. Просил кого-нибудь из соседей по комнате рассказывать, читать что-нибудь из книги. Ему читали, а он стенографировал. Потом расшифровывал значки и сверял написанное с книгой. Каждый раз получалось все лучше.

Но жизнь в общежитии теперь была трудной. Многие окна в здании были выбиты, входная дверь оторвана, очевидно, ее сломали, чтобы истопить печь. По коридору гулял сквозняк. В комнате, где расположился Коля, жили теперь беженцы из Польши, это были евреи-портные, но заказов они почти не имели. Центральное паровое отопление давно не действовало. В комнате стояла металлическая печка, которую называли буржуйкой, ее труба была выведена прямо в окно. Когда темнело, Коля выходил на промысел. Бродил по переулкам, и смотрел, где можно отодрать плаху от тротуара или от забора. И заборов, и тротуаров в городе оставалось все меньше. Если удавалось раздобыть плаху, обитатели комнаты радовались. Хоть на час, на два, да нагреется комната. На дворе с каждым днем становилось все холоднее.

Однажды Коля услышал шум на улице, вышел во двор, выглянул в калитку. По Благовещенскому переулку бежали мальчишки и вопили, извергая пар из юных глоток:

— В Петрограде — переворот! Красногвардейцы захватили Зимний дворец! Их штаб — в Смольном!

Со стороны Почтамтской послышались крики. Подняв воротник пальто, Коля пошел туда. Он увидел колонны людей с красными повязками и красными знаменами. Они несли транспаранты, с надписью: «Землю крестьянам, хлеб голодным, мир народам!» Коля узнал нескольких бывших второвских приказчиков. Вдруг его окликнули. Коля увидел Аркашку Папафилова. Он нес красное знамя. Этот бывший грум, а теперь — «чемоданный мастер» сказал удивленному Коле:

— Айда с нами!

— Но что это все значит? — спросил Коля, ему невольно подумалось о том, а как отнесся бы к этому Григорий Николаевич? Как жаль, что его нельзя спросить, уж он-то знает!

— Демонстрация! Солидарность трудящихся! — пояснил Аркашка. Кто был ничем, тот станет всем! Да что ты смотришь на меня, как баран на новые ворота?

Разве нас с тобой не эксплуатировал Второв? Разве не пил нашу кровь? Теперь рабочие и крестьяне восстали, и миру эксплуататоров пришел конец! Не будет больше богатых и бедных, и все будут равны! Понимаю, ты сейчас вспоминаешь тот случай на вокзале! Да, я воровал! Но кто меня довел до этого? Они, кровососы-буржуи! Я не хотел работать на них! На мерзких, разложившихся негодяев. Ведь что творили? Тот же Смирнов, спал с невестой собственного сына! И загнал его в гроб! С жиру бесились! И если я украл у проклятых буржуев десяток-другой чемоданов, они от этого не обеднели. Я покупал на эти деньги продукты для сирот Бочановки и Войлочной заимки. Ты тоже обездолен, так что — айда с нами! Слезами залит мир безбрежный! Алон занфан де ла патри! — и Аркашка стал размахивать красным флагом.

Коля поднялся в гору вместе с демонстрацией. Было ясно, что она движется к площади Свободы, где произойдет митинг. Там в этом тысяча девятисот семнадцатом году прошло множество митингов. А что изменилось? Товары исчезают, а цены поднимаются все выше и выше. Коля подумал о том, что он должен поскорее закончить переписку рукописи для Потанина. Он потихоньку отстал от колонны, свернул в переулок.

На следующее утро он уже был близок к завершению работы над рукописью. Руки коченели, в комнате было так холодно, что даже чернила застыли. Коля поставил самовар, чтобы развести чернила кипятком и согреться чашкой горячего чая.

В этот момент в комнату вошел незнакомый усатый мужчина в непонятной форме. На шинели у него были петлицы с изображением кедровых ветвей, на голове теплая полосатая фуражка, полосы были белыми и зелеными. Человек сказал:

— Меня прислал Григорий Николаевич Потанин. Срочное и важнейшее дело. Одевайтесь! Едем!

— Но я еще не закончил работу над его рукописью, как же покажусь я ему на глаза. Может, немного позже? До вечера я бы эту работу закончил совершенно.

— Милейший! Никакого вечера! Велено доставить вас тотчас же! Идем же!

Во дворе незнакомец подошел к самокату, предложил Коле сесть на заднее сиденье. Мотор загрохотал, самокат затрясся. Через несколько минут они уже были возле дома Потанина. Коля увидел стоявшие у дома многочисленные экипажи. Из дома вышел Григорий Николаевич, сопровождаемый штатскими и военными людьми. Потанин увидел Колю и сказал:

— Прибыли? Отлично! Освоили стенографию? Сейчас поедем на съезд, вам дадут столик и тетради, будете стенографировать речи. Ошибетесь? Не важно. Там будут две стенографистки, потом вы все записи сведете в одну и перебелите. Вы будете нашим делопроизводителем.

Потанин пригласил Колю сесть к себе в коляску.

По дороге он рассказал, что еще в октябре состоялся первый сибирский съезд, который принял решение о созыве Учредительного собрания для рассмотрения Конституции Сибири. С принятием ее медлить больше нельзя. В центре власть захватывают силы, которым судьба Сибири безразлична. Они хотят, чтобы сибирские парни умирали за мировую революцию. А сибирякам надо строить свою Сибирь — богатую и просвещенную. Накануне на рекламных тумбах были расклеены плакаты. Огромные красные и черные буквы кричали: «Чрезвычайный Сибирский съезд!»

На углу Жандармской и Никитинской улиц высился забор поверху утыканный большими острыми гвоздями, он спускался по склону оврага, вниз. Здания семинарии примыкали к обширному семинарскому саду. Были тут тополя, липы, хвойные деревья, встречались посадки черемухи рябины. Коля слышал, что иногда семинаристы, здоровые, крепкие парни, во тьме прокрадываются через сад к забору, с помощью веревочных лестниц преодолевают непреодолимую преграду, уготовленную для них начальством. И бегут в Бочановку, где расположены Дома терпимости. Бес силен!