Через невидимые барьеры - Марк Лазаревич Галлай

жить меньше трех недель.

И вот таинственный Главный конструктор обрел лицо. Но лицо – в траурной рамке. Во всех газетах появились его портреты. Точнее, один и тот же портрет – изрядно подретушированный, на котором Королев выглядел гораздо более красивым, чернобровым и гладким, чем был в действительности. Впрочем, когда подобная метаморфоза распространяется лишь на внешний облик человека, это еще не такая большая беда. Да и вообще восприятие портрета («похож – не похож») – дело сугубо индивидуальное. Тем более восприятие портрета человека, которого с нами уже нет. Анна Ахматова сказала об этом:

Когда человек умирает,

Изменяются его портреты.

По-другому глаза глядят, и губы

Улыбаются другой улыбкой…

Тот же парадный – при звездах и лауреатской медали – портрет, многократно увеличенный, закрывал чуть ли не весь фасад Дома союзов, к которому длинной, длинной очередью тянулись люди, почувствовавшие потребность проститься с Главным конструктором.

Среди того, что я понял в те грустные дни, было одно обстоятельство, принесшее если не утешение, то глубокое удовлетворение всем, кто хоть в малой степени приложил руку к делу космических исследований. По тому, как реагировали люди на смерть Королева, можно было судить об истинном уважении, которым пользуются в народе и дело освоения космоса, и люди, делающие это дело. То есть, конечно, в 1966 году отношение ко всему космическому было уже далеко не такое безоговорочно восторженное, как в 1961-м. Иначе и быть не могло. Любое самое высокое свершение воспринимается как чудо лишь до тех пор, пока не уступит место следующему чуду. Я уже говорил, что наивно было бы ожидать такой же всенародной реакции на полет сотого космонавта, какая стихийно возникла после полета первого.

Кстати, нечто подобное можно было наблюдать не только у нас, но и на других материках. В США телепередачи о первой лунной экспедиции на космическом корабле «Аполлон-11» смотрели около ста миллионов американцев, а передачи о такой же, состоявшейся менее чем через два года экспедиции на «Аполлоне-14», – сорок пять миллионов. Тоже немало, конечно… Но, так или иначе, получается, что каждому второму телезрителю, смотревшему первые шаги человека по Луне, смотреть «третьи» шаги было уже (уже!) неинтересно. Не уверен, что способность так быстро ко всему привыкать – самое привлекательное из свойств человеческих.

Правда, нельзя не признать, что проявлению этого свойства дополнительно немало способствовали многие из пишущих, комментирующих и рассказывающих о космосе. Тон и стиль, которых они придерживались, часто – очень часто! – бывали поначалу далеко не безошибочными.

И вот на фоне всего этого неожиданно и трогательно вспыхнула реакция народа на смерть Королева. Достаточно было посмотреть на очередь к Дому союзов, вглядеться в выражения лиц проходящих у гроба людей, послушать разговоры – в знакомых домах, на улицах, в метро, – чтобы почувствовать всю силу и драматизм этой реакции.

Да, видимо, то, что мы называем общественным мнением, гораздо мудрее, объективнее, независимее от так называемой конъюнктуры, чем представляется порой людям, прямо по службе призванным это мнение формировать…

Наверное, история техники со временем подвергнет беспристрастному анализу все сделанное Королевым: его научные воззрения, принципы, технические решения. И, вероятно, найдет в его наследстве что-то такое, от чего рассудительным наследникам разумнее было бы отказаться: неоптимальные решения, неточно оцененные перспективы, напрасно начатые (или напрасно закрытые) разработки… Иначе и быть не может: говоря о наследии конструктора и ученого, нельзя понимать это выражение чересчур формально – как некий перечень готовых решений и технических рецептов. То, что делал Королев (и как он это делал), было передовым, прогрессивным для своего времени. А жизнь идет вперед. Сегодня мы знаем больше и понимаем суть явлений глубже, чем вчера, учимся, совершенствуемся, растем – а мертвые лишены возможности участвовать в этом естественном процессе. Они не могут отказаться от какого-то устаревшего или неудачного, не выдержавшего практической проверки решения, чтобы принять вместо него более совершенное (в сущности, в этом и состоит диалектика деятельности конструктора, год за годом создающего все новые и новые вещи – будь то детская игрушка или космическая ракета). Вместо ушедших эту работу – замену старого новым – делают живые. И порой критикуют мертвых за то, что те и сами скорее всего отменяли бы, заменили и переделали, если бы… Если бы оставались живыми.

И вот снова – большой зал КБ.

Идет очередное традиционное собрание, посвященное Дню космонавтики 1966 года.

На стене рядом с портретом Циолковского появился новый портрет – Королева. Это тот самый, «красивый» портрет, над которым изрядно потрудились ретушеры. Впрочем, здесь, в этой аудитории, совсем не существенно, похож или не похож на себя Королев: тут каждый знает и помнит его живого.

В зале и в президиуме сидят люди, без которых День космонавтики вообще не появился бы в нашем календаре. Нет только их признанного лидера. Нет СП…

И впервые с этой трибуны, с которой выступавшие так любили проехаться по поводу особенностей характера Главного конструктора, впервые говорят о нем всерьез. Никого теперь не сдерживают ни мелкие обиды, отражения текущих столкновений с шефом, ни естественная для порядочного человека несклонность к публичному восхвалению собственного начальника. Все говорят свободно, раскованно…

Обычно, когда умирает человек, у живых возникает ощущение, что они продолжают идти вперед, а он – умерший – остается во времени где-то позади. Но когда умирает такой человек, как Королев, кажется, что он ушел от нас куда-то вперед, в историю. Пройдут десятилетия, нас, живущих сегодня, давно не будет. А он – останется. Останется в памяти человеческой, в учебниках, во многих делах, которые произрастут из содеянного им. Останется в Будущем…

Впоследствии мне не раз приходилось слышать воспоминания о Королеве и читать статьи, очерки, книги о нем. К сожалению, в некоторых из них он выступает (причем с годами все чаще и чаще) в виде этакого ангела во плоти, только что без крыльев.

Нет, он был не ангелом. Далеко не ангелом!

Он был, на мой взгляд, гораздо больше, чем ангелом: он был человеком.

Человеком со своими слабостями, сложным, трудным, колючим характером, своей негладкой, временами очень тяжело складывавшейся биографией… И с несгибаемой силой воли, фанатической одержимостью, редким талантом организатора, неисчерпаемой энергией, глубокими знаниями ученого.

Со всем тем, что сделало главного конструктора – Главным Конструктором.

Личность неповторимую и – по окончательному расчету всех нравственных дебетов и кредитов – светлую.

Я написал несколькими строками выше, что в День космонавтики 1966 года Сергея Павловича Королева не было в большом зале его КБ.

Нет, неверно это.