Око силы. Первая трилогия. 1920–1921 годы - Андрей Валентинов

– Вот как? – Барятинский явно удивился. – Дед мне ничего не рассказывал. Я знал лишь, что «Мономах» – идея Дмитрия Ивановича Менделеева…

– Господин Менделеев обосновал практическую сторону программы и разработал проект строительства эфирного полигона. Но работы начались раньше…

Александр Михайлович встал и медленно подошел к окну.

– После больших маневров на Балтике, когда были испытаны противокорабельные ракеты Конгрева, Константин Николаевич обратился в Академию Наук, предложив создать особую ракетную лабораторию. По семейным преданиям ему еще в детстве подарили китайскую книгу, где рассказывалось о мудреце Ли Цзе, который построил ракету и улетел на ней в Небесный Дворец бога Лэй-Гуна. Академики к этой идее отнеслись без всякого энтузиазма, но ваш дед, Андрей Константинович, был человеком упорным – впрочем, как и мой дядя. Через пять лет в Кронштадте состоялось первое испытание ракетного двигателя – еще порохового…

Александр Михайлович встал и не спеша прошелся по комнате. Было заметно, что эта история волнует его:

– Я занялся проектом в 1908 году, тогда же, когда мы начали готовить первых авиаторов. Мы рассчитывали, что с 1920 года сможем запустить по два «Мономаха» в год. А потом появилась Тускула. Мы просто не успели…

Косухин чувствовал себя весьма неуютно. Конечно, с проклятым режимом царизма надо было кончать, но жаль, что программу «Мономах» так и не удалось завершить. Всемирная Коммуния без эфирных полетов показалась внезапно какой-то неполной, даже примитивной…

– Теперь на восстановление всего уйдут годы. Если, конечно, будет кому восстанавливать…

– Жаль, что вы не пустили меня на фронт! – резко бросил Богораз. – Большевики… эти… уничтожили все – даже то, о чем не имели никакого представления! Вандалы!

Степа вскипел. Наука – наукой, но слушать такое он не мог. Александр Михайлович покачал головой:

– В том, что случилось, виноваты и мы. Большевики пришли уже на руины… К тому же, они знали о «Мономахе», так ведь Степан Иванович?

Косухин от неожиданности вскочил. Перед глазами встало жуткое красноватое лицо Венцлава…

– О «Мономахе», вроде бы, знают в Столице, – неуверенно начал он. – Но нам не говорили…

– Естественно, – Барятинский дернул в усмешке яркие губы. – Иначе таким как вы, Степан Иванович, пришлось бы многое объяснять. Между прочим, большевистское руководство собирает всех, кто работал над «Мономахом». Интересно, для чего?

На прощание Александр Михайлович крепко пожал Степе руку, повторив, что надеется еще раз увидеться в ближайшее время. Богораз проводил Косухина до подъезда, где терпеливо ждал черный автомобиль.

– А вы понравились Его Императорскому Высочеству! – в голосе генерала сквозило явное удивление.

– К-кому?! – оторопел Степа. – Какому высочеству?

Богораз усмехнулся:

– Неужели не догадались? Александр Михайлович – дядя Государя. Перед встречей с вами мы договорились не употреблять в разговоре титулов, чтоб, так сказать, не смущать гостя…

Теперь в словах генерала звучала злая ирония, но Косухин не обратил на это никакого внимания. Царский дядя! Вот почему его лицо казалось таким знакомым! Ведь портретов Николая Кровавого Степа насмотрелся за свою жизнь более чем достаточно.

…Всю дорогу Косухин молчал, глядя на мелькавшие за стеклами авто оживленные парижские улицы. Ему было не по себе. Он и раньше догадывался, что «Мономахом» руководят не простые офицеры, как его брат, и даже не профессора, вроде покойного Семирадского. Это была государственная программа Империи, и неудивительно, что ее возглавил тот, кто создал русскую авиацию и руководил перевооружением флота после Цусимы – великий князь Александр Михайлович, о котором большевик Косухин, конечно, был наслышан. Самое ужасное, что Александр Михайлович тоже понравился красному командиру. Еще год назад Степа почел бы за честь лично поставить этого царского дядю к стенке, но теперь все становилось слишком сложно. Выходит, великий князь не только занимался своим привычным делом – пил народную кровь, но еще и строил аэропланы, отправлял таких, как его брат, учиться летать в Парижскую авиашколу и руководил эфирными полетами. Значит большевик Косухин и его товарищи по партии, сокрушая прогнивший царский режим, уничтожили и все это? А что же строилось взамен? Степа привычно подумал о коммунизме – светлом будущем всего человечества, но тут же пришел иной ответ: нет, они строили Шекар-Гомп – Око Силы!..

Тэд был дома, причем не один, а вместе с Карно. Вид у обоих был веселый – кажется, визит к страшному профессору Роберу прошел удачно. При виде Степы оба удивленно смолкли. Косухин слышал, как его о чем-то спрашивают, сначала по-французски, затем – на ломаном русском, но отвечать не было сил. Косухина усадили в кресло, и Карно стал совать ему какую-то таблетку.

– Не надо, – Степа отмахнулся. – Спасибо, ребята! Не болен я. Просто… домой мне надо. Очень!

Приятели переглянулись.

– Нет проблем! – американец неуверенно взглянул на Шарля. – А может, все-таки…

– Мне надо в Россию! – твердо проговорил Косухин и, увидев, что его слова вызвали почему-то еще большую растерянность, упрямо повторил:

– Домой… Мне надо домой, ребята!..

…Из Парижа Степа уехал через три дня. Особых проблем и в самом деле не оказалось. Полученный в Бомбее паспорт был действителен, деньги имелись, а пароходы по Балтике ходили исправно. Косухину заказали билет на лайнер «Эссекс», который делал остановку в Гавре, а оттуда шел до Стокгольма через Ревель. К величайшему облегчению Степы, плыть ему предстояло вторым классом.

Все эти три дня Косухин безропотно выполнял все, что придумали Валюженич и Шарль. Его водили по музеям, показывали Париж с Эйфелевой башни и даже по настоянию Карно прокатили в Версаль. Степа подчинялся беспрекословно, пытался что-то запомнить, но в голове творилось нечто странное. Наконец он понял. В России его ждала определенность – та самая определенность, которую он напрочь утратил в последнее время. Там не придется ничего решать. Его дело выполнять приказы, вести в атаку красноармейцев, идти грудью на пулеметы… О Мировой Революции почему-то не думалось. Степа понимал лишь, что ему надо вернуться, рассказать все, что знает – а там пусть белый гад Арцеулов ставит его к первой же стенке!

Неугомонный Тэд уговорил его заехать к профессору Роберу. Косухин, помня разговоры приятелей, ожидал встретить нечто похуже глиняного монстра – жуткое чудище, евшее поедом бедных студентов. Но Робер оказался молодым, застенчивым интеллигентом, встретившим Степу необыкновенно любезно и показавшим такие любопытные «артефакты», что Косухин поневоле заинтересовался. Чуть подумав, он выждал когда они остались вдвоем и отдал профессору почти все свои франки, рассудив, что после Ревеля они будут ему совершенно ни к чему. Ошеломленный Робер принялся возражать, но Степа внушительно заявил, что представляет большевистский фонд помощи археологам, на что профессору ответить было нечего.

…Наташу он так и не увидел, хотя почему-то очень надеялся.

За день до отъезда Карно сумел таки затащить Степу в гости. Косухину был торжественно показан портрет великого Лазаря Карно, который, как оказалось, был не только руководителем революционных армий, но и знаменитым математиком. Затем гостя заставили продегустировать какие-то отчаянно редкие вина из семейного погреба, и, наконец, Шарль, взглянув как-то странно, сообщил, что со Степой желает поговорить его отец – сенатор Карно.

Отказываться было неудобно, хотя Косухин не представлял, зачем он мог понадобиться столпу буржуазной власти. Шарль проводил гостя в кабинет, сам же войти отказался, сообщив, что отец немного говорит по-русски, и Степан скоро поймет все сам.

Степа действительно понял, причем сразу же как переступил порог. Сенатор Карно – худой, мрачный, чем-то похожий на портрет знаменитого предка, в самом деле сносно изъяснялся по-русски. И дело, по которому он пригласил гостя, тут же разъяснилось, поскольку сенатор был в кабинете не один. Великий князь Александр Михайлович сидел возле камина, просматривая какую-то старинную книгу и, увидев большевика Степу, приветливо улыбнулся.

Карно приветствовал гостя по-русски, а затем заговорил медленно, тщательно подбирая слова. Он сообщил, что рад познакомиться с приятелем своего сына. По счастливой случайности, мсье Косухин оказался знакомым не только Шарля, но и одного его давнего друга…

Александр Михайлович вновь улыбнулся, и Степа окончательно убедился, что эта встреча не случайна.

– Я узнал также… – Карно-старший запнулся, затем нерешительно выговорил: – Некое обстоятельство…

– Степан Иванович, – великий князь встал, – вам нельзя возвращаться в Россию. Вам не простят…

«Ну вот еще, чердынь-калуга!» – хотел привычно возразить Косухин, но в горле внезапно пересохло. Ему не простят….