Том 15. Дела и речи - Виктор Гюго

Александр Дюма — один из тех людей, которых можно было бы назвать сеятелями цивилизации. Он оздоровляет и облагораживает умы каким-то радостным и бодрящим светом; он оплодотворяет душу, мозг, рассудок; он вызывает жажду чтения; он исследует человеческое сердце и засевает его. И сеет он французскую идею. Французская идея настолько гуманна, что повсюду, куда она проникает, она порождает прогресс. Вот чем объясняется огромная популярность таких людей, как Александр Дюма.

Александр Дюма пленяет, чарует, увлекает, забавляет, учит. Из всех его произведений, столь многочисленных и разнообразных, столь живых, пленительных и могучих, исходит присущий Франции свет.

В изумительном здании, сооруженном этим искусным и многогранным зодчим, мы находим самые возвышенные эмоции драмы, полную глубины иронию комедии, величайшую проникновенность романа, тончайшую интуицию истории.

В этом здании нет ни мрака, ни тайн, ни подземелий, ни головокружительных загадок; ничего от Данте, все от Вольтера и Мольера. Повсюду сияние, повсюду яркий полдень, все пронизано солнцем. Его достоинства многообразны и неисчислимы. На протяжении сорока лет этот ум тратил себя с чудесной расточительностью.

Он испытал все — и борьбу, составляющую долг человека, и победу, составляющую его счастье.

Этот ум был способен на любое чудо — даже передаваться по наследству, даже сохраниться после смерти. Уходя, он нашел способ остаться. Мы не потеряли этот ум. Он — в вас.

Ваш отец живет в вас, ваша известность продолжает его славу.

Александр Дюма и я — мы были молоды в одно и то же время. Я любил его, он любил меня. Александр Дюма был не менее велик сердцем, чем умом. То была благородная и добрая душа.

Я не видел его с 1857 года; он приехал тогда на Гернсей посидеть у очага изгнанника, и мы назначили друг другу свидание в будущем, на родине.

В сентябре 1870 года настал момент, когда мой долг стал иным, и я должен был вернуться во Францию.

Увы! Один и тот же порыв ветра вызывает различные последствия.

Когда я возвратился в Париж, Александр Дюма его покинул. Мне не довелось в последний раз пожать его руку.

Сегодня я не могу проводить его в последний путь. Но его душа видит мою душу. Пройдет немного дней — я надеюсь, что вскоре получу эту возможность, — и я сделаю то, чего не могу сделать сейчас: отправлюсь один на кладбище, где он покоится, и верну ему, у его могилы, тот визит, который он нанес мне в изгнании.

Дорогой собрат, сын моего друга, я обнимаю вас.

Виктор Гюго.

РЕДАКТОРАМ ГАЗЕТЫ «РЕНЕССАНС»

Париж, 1 мая 1872

Мои молодые собратья!

С радостью шлю вам рукопожатие, которое вы у меня просите. Мужайтесь! Вас ждет удача. Вы обладаете не только талантами, но и высоким сознанием; вы — не только светлые, обаятельные умы, вы также и твердые сердца. А в нынешний час необходимо именно это. Будущий результат вашего коллективного труда я определяю в немногих словах: исполненный долг, обеспеченный успех.

Мы присутствовали только что при поражении армий; теперь настал момент, когда должен выступить легион умов. Необходимо, чтобы неукротимая французская мысль пробудилась и бросилась в бой во всех его видах. Дух Франции владеет могучим оружием — французским языком, иначе говоря — языком всеобщим. Аудитория Франции — весь цивилизованный мир. Те, у кого есть слух, постигнут ее душу. Франция победит. Можно сломать шпагу, нельзя истребить идею. Мужайтесь же, бойцы разума!

На мгновение миру могло показаться, что наступила его агония. Самая высшая форма цивилизации — республика — была повергнута наземь самой мрачной формой варварства — Германской империей. Но это было лишь минутное затмение. Несоразмерность этой победы превращает ее в бессмыслицу. Когда средневековье вцепляется когтями в революцию, когда прошлое заменяет собою будущее, к успеху примешивается невероятность и к ошеломлению победой добавляется тупость победителя. Отмщение неизбежно. К нему ведет сама логика событий. Великий девятнадцатый век, прерванный на мгновение, должен продолжить и продолжит свое дело; а его дело — осуществление прогресса через развитие идей. Грандиозная задача. Орудие — искусство, работники — умы.

Выполняйте же вашу работу, составляющую часть работы всеобщей.

Я люблю вашу группу новых талантов. Сегодня мы видим в литературе прекрасное явление, напоминающее блестящий период шестнадцатого века. На арену выходит целое поколение поэтов. Это «плеяда» появляется вновь на закате девятнадцатого столетия. Новые поэты верны своему веку — отсюда их сила; в них заключен великий свет 1830 года — отсюда их сияние. Я, приближающийся к концу жизненного пути, счастлив приветствовать это созвездие талантов, восходящее на горизонте.

Да, мои молодые собратья, да, вы будете верны своему веку и своей Франции. Вы создадите газету живую, могучую, превосходную. Вы из тех, кто борется при помощи смеха, и ваш смех разит. Ничто не отвлечет вас от долга. Даже тогда, когда будет казаться, что вы очень далеки от вашей великой цели, вы никогда не выпустите ее из виду. Эта цель — мстить за Францию установлением братства народов, разрушать империи, создавать Европу. Вы никогда не будете говорить о слабости и упадке. Поэты не имеют права изъясняться словами уставших людей.

Я буду пристально следить за вашими усилиями, за вашей борьбой, за вашими успехами. Цивилизация распространяется через несметные газетные листки, разлетающиеся подобно рою пчел. Так и вы разойдетесь по свету в поисках меда, полные любви к цветам, но вооруженные. Такая газета, как ваша, — это дух Франции, разливающийся по миру, это бичующий и лучезарный гнев, проникающий повсюду; и если эта газета повстречается на пути тяжелой громаде немцев-победителей, она, безусловно, придется им не по вкусу; чем легче полет, тем больнее укус; кто ловок, тот грозен; и неповоротливая немецкая солдатчина, атакованная в ее Шварцвальде жалами всех парижских шмелей, получит возможность ощутить то чувство раскаяния, которое вызывают у медведя взбудораженные пчелы.

Еще раз: мужайтесь, друзья!

Виктор Гюго.

ОТВЕТ РИМЛЯНАМ

Граждане Рима и всего мира!

С высоты Яникула вы только что совершили великое дело.

Через все пропасти, разделяющие сегодня страны, вы, римский народ, протянули руку французскому народу. Это значит, что перед лицом трех империй-чудовищ: одной с мечом в руке, олицетворяющей войну, другой с кнутом в руке, олицетворяющей варварство, и третьей с тиарой на голове, олицетворяющей ночь, — перед лицом этих трех призраков средневековья, вновь появившихся на горизонте, цивилизация заявила о своем существовании. Мать Италия обняла дочь Францию, Капитолий воздал хвалу Ратуше; Авентинский холм побратался с Монмартром и пожелал ему умиротворения; Катон сделал шаг к Барбесу; Риенци взял за руку Дантона; римский мир склонился перед Соединенными Штатами Европы, и славная республика прошлого приветствовала величественную республику будущего.

В зловещие периоды, когда распространяется мрак, когда воцаряется безмолвие, когда человеку кажется, что против него объединились все силы тьмы, — в такие периоды особенно благотворно пробуждение и перекличка могучих отзвуков истории; это хорошо, когда могилы доказывают, что в них таится заря будущего; хорошо, когда луч, исходящий из гробниц, присоединяется к лучу, исходящему из колыбелей; хорошо, когда все виды света сливаются и дополняют друг друга. А у вас, итальянцев, живы все источники света, и когда надо отстоять божественную идею и человеческую свободу, когда надо изгнать предрассудки или тиранов, когда надо одновременно выказать ум, свойственный человеку, и справедливость, свойственную народу, кому же в таких случаях будет принадлежать слово, как не этой alma parens,[47] давшей миру Данте, гением равного Гомеру, и Гарибальди, героизмом равного Тразибулу?

Да, цивилизация приносит вам благодарность. Римский народ хорошо делает, пожимая руку народу французскому; это братство исполинов прекрасно. Подобная инициатива, исходящая от подобных наций, не оставляет места унынию. Это стремление к согласию предвещает нерушимый мир будущего. Такие признаки порождают в сердцах спокойную уверенность.

Да, эра прогресса наступит; засияет дневной свет; придет освобождение; да, свобода совести восторжествует над клерикалами, как над теми, кто опирается на законы, так и над теми, кто опирается на догмы; да, мнимые праведники, священники и судьи, непогрешимые и несменяемые, будут вынуждены признать человеческую слабость перед лицом вечной истины и вечной справедливости; исчезнут навсегда нерасторжимое, непоправимое, непознаваемое; отомрут эшафот и война, живым не будет грозить каторга, а умирающим — ад. Мужайтесь! Надейтесь! Это поистине великолепно, что перед лицом вредоносных союзов королей две столицы народов сносятся друг с другом; и все человечество, успокоенное и ободренное, трепещет от радости, когда великий голос Рима обращается к великой душе Парижа.