Сильванские луны - Натанариэль Лиат

сильнее, чем некогда за себя…

Он всё ещё помнил эти стихи наизусть. Стоило только позвать – и они приходили. Знакомые строфы из шести строк, вьющаяся узором рифма…

– Снаружи, за лязгом мечей и за громом лир, – сколько раз на этом самом месте Халогаланд убивал его в учебных поединках! – за дверью в огромный, холодный открытый мир ждёт великое зло…

– Судьба всего мира лежит на моих плечах, – так странно, сегодня в голосе Тарни не было ни капельки волнения, – но их обнимает мех твоего плаща… – Жеребёнок поднял голову и улыбнулся Лексию своей особой улыбкой, разом и печальной, и светлой. – … и мне так тепло.

Они постояли, слушая, как стихи растворяются в ночной тишине.

– Але́ксий… – начал Тарни. – Нет, стой, подожди, я скажу… – он выдохнул, вдохнул и почти твёрдо выговорил, – Алексей. Ведь так? Так тебя на самом деле зовут? Айду, не хочу думать, каково это, когда все вокруг называют тебя чужим именем…

Жеребёнок устало провёл рукой по лицу.

– Тебе, наверное, было так одиноко. Мой дом в двух днях пути от столицы, и я… не был там очень счастлив, но мне и то бывает…

Лексий посмотрел на низкие тучи, на марево дождя, растворяющее мир в туманной дымке.

– Только не с вами, – честно сказал он.

Жеребёнок ответил ему улыбкой, но она быстро погасла.

– Так, значит, и твой Рад тоже оттуда? – спросил он. – С… вашей Земли?

Мой Рад. Ваша Земля. Смешно.

– Да, – не глядя на него, кивнул Лексий. – Но, знаешь, он… всё равно не планировал возвращаться.

Кажется, Тарни хотел сказать что-то, но не сказал. Он просто положил руку Лексию на плечо, и тот вдруг почувствовал, что никакие слова сочувствия, утешения и поддержки не помогли бы так, как бережное касание этой маленькой, лёгкой руки…

Он повернул голову, встретился с Тарни взглядом и отстранённо подумал: как же он вырос. Айду, и куда подевался неуклюжий застенчивый мальчик, который пришёл в их школу четвёртым одной далёкой весной? Кто тогда мог подумать, что «этот ягнёнок» не дрогнет перед испытаниями, стерпит любую усталость и будет готов, не колеблясь, отдать свою жизнь, лишь бы спасти чужие?..

Лексий вдруг понял, что уменьшительные имена теперь будут здесь неуместны.

– Танирэ… – начал он.

– Серьёзно? Почему тогда уж сразу не «господин Уту»? – рассмеялся Тарни. – Перестань, это ведь всего лишь я…

– Ты не «всего лишь», – твёрдо сказал Лексий. – Ты слышишь? Обещай мне больше так о себе не говорить.

Тарни закусил губу и кивнул. Минуту он казался погружённым в свои мысли, а потом окликнул:

– Алексей?

– Да?

– Спасибо.

– За что? – искренне не понял Лексий.

– За то, что подал мне руку… тогда, в мой первый день. Веришь или нет, до этого я ни разу не покидал свою деревню, и… Урсул напугал меня до ужаса. Такой большой, все куда-то спешат, и никому до меня нет дела. Никогда больше не чувствовал себя таким потерянным. И потом, в школе, когда вы начали смеяться… я подумал: дурак, как же глупо было надеяться. Я всё равно ни на что не гожусь.

Тарни повёл плечами, плотнее запахнул полы плаща.

– Знаешь, мне до сих пор иногда не верится, что всё это правда, – сказал он. – Что я делаю то, что делаю, и стал тем, кем стал. Клянусь, когда-то я и мечтать не смел о том, чтобы стать волшебником. Сражаться на войне… спасать жизнь царя. Звучит как что-то из «Знамения власти», правда?

Он улыбнулся, но тут же снова стал очень серьёзным.

– Я ненавижу войну, и мне сейчас очень страшно. За вас. За себя. За мою страну. Но как же хорошо встречать этот страх не с пустыми руками. Всё, чего я когда-то хотел – найти место, где я смогу принести пользу. Это место здесь.

Он говорил, и у Лексия была одна отчётливая мысль: ты точно больше не Жеребёнок. Ты очень взрослый – и очень храбрый, но, честное слово, в этом я и так не сомневался…

– Я не ожидал, что выдержу, – признался Тарни. – Хочешь посмеяться? Эта зима – первая на моей памяти, когда ко мне не прицепился даже какой-нибудь жалкий насморк. Не хочу думать, чего это будет мне стоить. Я читал про то, что бывает, когда тело разом использует все запасы сил, какие есть. Потом, когда снова можно остановиться и не бежать дальше, приходится платить с процентами…

В окрестностях соляной пустыни растут такие цветы – морянки. Они очень хрупкие на вид, но выживают там, где засыхают могучие деревья…

– Может быть, ты просто сильнее, чем тебе кажется, – предположил Лексий.

Они услышали шаги Ларса одновременно. Не подходя близко, Халогаланд остановился, чтобы дать им договорить.

– Опять смена партнёров, – улыбнулся Тарни. – Как в танце… Ты хотел сказать что-нибудь ещё?

Нет. Да. Наверное. Забавно, в такие моменты тебе вдруг начинает казаться, что тебе нужно сказать ещё тысячу ужасно важных вещей… вот только ты не можешь ухватить ни одной из них.

– Я подумаю, – пообещал Лексий. – До утра. А пока, пожалуй, пойду погреюсь…

– Айду, ты же не одет! – похоже, Тарни осознал это только сейчас. – Хочешь свой плащ назад?

Лексий фыркнул.

– Вот ещё!

Он не закончил важные разговоры. Оставался ещё кое-кто.

Элиас сидел у костра, один, и его угловатые плечи были устало опущены. Когда Лексий подошёл и остановился в шаге позади, Элиас, не оборачиваясь, произнёс:

– И как мне теперь тебя называть? Ты ведь определённо не ки-Рин.

Лексий сел рядом с ним на другой конец бревна.

– Вообще-то, я уже три года как отзываюсь на «Лексия».

– Звать тебя по имени?! – фыркнул Элиас. – Серьёзно? Может, ещё и обнимемся?

Лексий не ответил, и минуту они сидели молча. А потом Элиас негромко сказал:

– Так, значит, мы всё-таки не братья.

– Не значит, – твёрдо возразил Лексий. – Ерунда. Мы братья, и это не изменится, слышишь?

Элиас подтянул колени к груди и обхватил их руками.

– А толку? – зло бросил он. – Зуб даю, ты ведь всё равно сбежишь обратно в свой мир…

И снова молчание. Запрокинув голову, Лексий рассматривал небо. То даже не потрудилось взглянуть на него в ответ.

– Я не знаю, – сказал он наконец. – Элиас, я честно не знаю.

Братец искоса взглянул на него своими узкими, кошачьими глазами.

– У тебя там кто-нибудь есть? Семья?

Лексий пожал плечами.

– Только мама. Но мы с ней давно не ладили…

И, может быть, причина была в тебе и больше ни в ком.

«Ты всегда ждал чего-то от людей и злился, когда не получал