Дым осенних костров - Линда Летэр

тяжкое оскорбление лицу королевской крови ты подлежишь осуждению… Тридцать плетей!

Потрясенный вздох пронесся в рядах придворных. Пятеро остолбенели. Со времен прадеда Ингеральда III, Деллина Кроткого, плети за оскорбление без значимых телесных повреждений заменили позорным столбом, лишением должности, заключением и тяжкими работами. В зависимости от случая могли остричь волосы, чтобы и сам облик преступника выделял его из среды эльнарай. С тех пор ни один монарх не брался отменять решенного. Знал ли об этом Алуин, или просто не желал помнить?

— Мой принц, — твердо сказал один из пятерых, — велите отвести лорда Нальдерона в Дом Правосудия.

Алуин вскинулся, сверкнув глазами. Его трясло, как в лихорадке. Собственная свита не слушается его?

— Ваше Высочество, — раздались новые голоса, — в чем дело? Позвать судей? Лорд оружейник может остаться под стражей до окончания охоты.

— Кто оспаривает мои решения?! — притопнул ногой Алуин. — Я ваш принц!

Замешательство Наля длилось мгновение. Ни один мускул не дрогнул на лице; он мерял принца оценивающим взглядом. Затем искусанные губы скривились в усмешке. Пятеро придворных колебались, но отступать было поздно. Они подвели Наля к ближайшему дереву, сорвали с него плащ, забрали ремни и тунику, положили в стороне оружие. Наль молчал, стиснув зубы, но одарил своих захватчиков взглядом, от которого тем стало не по себе. Он был все так же непоколебимо спокоен. Запястья связали ремнем, чтобы руки обхватывали ствол березы, и заставили опуститься на колени.

Кликнуть Каскада? Тот не знает, что творится на поляне. Наль оставил его подальше на случай, если придется застать предсмертную агонию оленя. Но Каскад — боевой конь. Пусть он приучен защищать эльнарай, гарантий нет, что увидев хозяина в беде, он не бросится на помощь, и что первые попытавшиеся остановить его придворные не падут с проломленной головой.

Тем временем Герстан, самый решительный из пятерых, разорвал на спине осужденного сорочку — мера позора, часто дополнявшая приговор. В руке исполнителя появилась конская плеть. Для верности он бросил вопросительный взгляд на своего господина.

Алуин коротко кивнул. Он все еще дрожал от гнева; голубые глаза сверкали, губы побелели, а руки судорожно сжимались в кулаки.

Сжал кулаки и Наль, сделал глубокий ровный выдох, готовясь встретить удар. Плеть просвистела в воздухе. Часть присутствующих опустила глаза. Герстан подошел к исполнению приказа добросовестно. Он замахнулся второй раз, и среди свиты пронесся тихий ропот. Третий. Наль вскинул голову, стискивая зубы.

— Что делаете вы?.. Стойте!!

Она вошла в полукруг, образованный смущенно и почтительно расступившимися эльнарай. Бейтирин осталась позади.

«Небо и звезды, нет!» Наль болезненно затрепетал, бросив в сторону знакомого голоса затравленный взгляд. Непроницаемый щит, вся защита, которую он выстроил с таким трудом, грозила рассыпаться на кусочки. Есть предел и его выносливости. Он бы многое отдал, чтобы она не видела его таким, беспомощным и униженным, как никогда. Как только ему казалось, что страшнее унижения быть не может, жизнь опровергала жалкие догадки.

— Немедленно остановитесь!

Алуин переступил с ноги на ногу.

— Моя свита в первую очередь подчиняется мне, принцесса.

— Так прикажите вашей свите отпустить лорда оружейника, — и, видя, колебание мужа, Амаранта холодно прибавила: — Если не сделаете этого, потеряете мое уважение — и расположение.

Повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь безмятежным птичьим щебетом в ветвях. Амаранта избегала встречаться с Налем взглядом. Ей шли властный голос и гордая осанка, обнаруживающие поистине королевскую стать, но можно было заметить, что девушка борется с дурнотой.

Уши Алуина сделались пунцовыми. Упрямство, не привыкшее встречать решительного сопротивления, протестовало, подпитываемое кипящей в нем обидой и унижением. От смущения ему стало жарко. Он не мог открыть ей, что защищает их брак, что кузнец затеял жестокую игру и бросил вызов, которого нельзя спускать. Наконец он нехотя кивнул. Те же верные пятеро развязали руки осужденного и поспешно отступили, словно опасаясь его.

Очень прямо, медленно, Наль поднялся на ноги, неторопливо пристегнул себе на пояс ремни с оружием. Не прогибаясь в спине, подобрал с земли плащ и тунику, распрямился, одергивая ворот разорванной сорочки.

— Месть ваша такова же, как и нрав, Ваше Высочество, — последние слова он выплюнул, словно брань.

— Слово нарушенное есть бесчестье. — Алуин сдержал вибрирующий тон до шепота: — Ты за свое еще ответишь.

Ответом был недоуменный поворот головы.

— Я видел твой вызов на празднике, кузнец. Ты ведь хотел, чтобы я видел?

Брови Наля поползли вверх. Теперь Амаранта смотрела прямо ему в лицо, и округлившиеся глаза ее наполнились ужасом.

«Он не знает», — осенило Наля.

Она не поведала Алуину о своем приказе.

С чуть заметной презрительной усмешкой он отвесил принцу вычурный поклон, такой же Амаранте, и прошел мимо нее, накидывая плащ на плечи. Девушка успела заметить на его спине тройной косой багровый след.

— Вы завалили оленя, мой принц, — произнес от края поляны один из придворных, пытаясь сгладить неблаговидную ситуацию.

Совершив над собой огромное усилие, Алуин процедил:

— Это сделал кузнец.

45. Небесные Костры

— Лорд оружейник! — ахнула компаньонка королевы Солайи. — Что с вашей сорочкой?

Наль только поравнялся с группой едущих шагом эльнарай и, обменявшись кивками, обогнал их.

— Сорочкой? — он начал осматривать свои рукава в поисках незамеченных пятен крови.

— Вот здесь, выше.

Ощупав ворот, он издал нервный смешок. Нижний воротничок, заправленный в жесткий воротник туники, верно, зацепился за ветку и выбился наружу. Над плечом торчал разорванный лоскут.

— Лес этот полон коварных тварей. Так и норовят напасть сзади.

Солнце стояло в зените, и так как Ранальв его не отпускал, Наль доехал до разбитого в чаще охотничьего лагеря, где развлекал кронпринца учтивой остроумной беседой. Приглядывающийся к нему Ранальв чувствовал неладное, и вскоре дал уйти.

Удаляясь от лагеря, с каждым шагом Наль ощущал усиливающиеся спазмы в мускулах. Обзор сузился до точки. На периферии зрения вспыхивали на солнце растянутые меж ветвей паутинки. Он просто отложил испытанное на поляне на потом, запретил себе пережить, осмыслить, прочувствовать. До поры.

Колчан с нерастраченными стрелами висел у седла. Остановившись, юноша привалился к дереву, запрокинул голову. Рассеянные лучи света в вышине сливались в бессмысленные бликующие пятна. Затвердевшие скулы сводило. Если сосредоточиться на дыхании, станет легче. Должно.

Одурманивающий, обжигающий белую северную кожу солнцепек, иссушающая жажда. Голову сжимает безжалостным обручем, а трясущаяся на ухабах телега делает боль нестерпимой до тошноты…

Он слепо рванул открытый ворот туники, словно та душила. Там, в орочьем плену, ему связывали руки. Там на него надели рабский ошейник.

Какой-то частью сердца он все это время не мог отпустить Амаранту. Иногда казалось, что это лишь очередной кошмар, от которого нужно проснуться. И пробуждение