Люди как боги (сборник) - Сергей Снегов

Всем нам являлись подобные мысли, Мери только отчетливей их высказала. К тому же и Оан проговорился, что Жестокие боги в облике аранов частенько появляются на планете. Мы влезали в скафандр, изображавший арана, а у них избранный образ становился собственным телом. В словах разница была небольшой, но, когда я думал, какой технический скачок должен разделять обе цивилизации, чтобы стала возможной такая разница, у меня кружилась голова. Мысли эти так захватили меня, что утром я пришел к Ольге посоветоваться. Ольга поселилась у Ирины. Ирина была в лаборатории, Ольга что-то вычисляла.

– Если ты не можешь жить без расчетов, то сделай один и для меня. Определи степень вещественности привидений.

– Привидений, Эли? Каких привидений?

– Всевозможных. Начни с какой-нибудь бабушки английского лорда, погибшей насильственной смертью, а закончи Оаном.

– Разве Оан – призрак?

– Вот это я от тебя и хочу услышать.

Ольга спокойно уселась за вычисление. Уверен: если бы ее спросили, какой из дюжины дьяволов всех дьявольней, а какой из десятка богов всех божественней, она и тут, не спрашивая, существуют ли реально дьяволы и боги, принялась бы спокойно решать простую математическую задачу. МУМ с ее бездной сведений не могла быть использована, и Ольга послала запрос в корабельную библиотеку. Я с любопытством смотрел, как в окошке машинки, по клавишам которой Ольга выстукивала свои вопросы, выстраивались колонки восьмизначных цифр. Ни одна мне ничего не говорила.

– Предварительный ответ готов. Возможные погрешности не превышают четырех с половиной процентов, – сказала Ольга. – Что касается призраков умерших лордов и их жен, слоняющихся по комнатам старых замков, то у них довольно высокая вещественность – от восемнадцати до двадцати двух процентов. Статуя командора, погубившая Дон Жуана, обладала тридцатью семью процентами вещественности. Тень отца Гамлета – двадцатью девятью. Знаменитое кентервильское привидение побило рекорд – тридцать девять. Наоборот, образы героев древнего кинематографа никогда не поднимались выше четырех процентов…

– Постой, постой, что за чепуха! Ни Каменного гостя, ни лордов-призраков реально не существовало, а ты им приписываешь такой высокий процент вещественности. Физически же показанные на экране люди у тебя призрачней самих призраков. Как это понять?

– Вещественность призрака – понятие психологическое. И привидения средневековых замков, и Каменный гость с тенью отца Гамлета были настолько психологически достоверны, что это одно перекрывало всю их, так сказать, нефизичность. Разве неизвестны случаи, когда обжигались до волдырей, прикасаясь к куску холодного железа, если верили, что железо раскалено? А о героях кино наперед знали, что они лишь оптические изображения. Их призрачность объявлялась заранее.

– Хорошо. Что ты теперь скажешь о призрачности Оана?

– Раньше я скажу о фантомах разрушителей. Призрак Орлана, возникший у нас на «Волопасе», обладал по крайней мере пятьюдесятью процентами вещественности. Вообще же пятьдесят процентов телесности было верхней границей призрачных достижений разрушителей, они творили наполовину реальные привидения. Наоборот, у привидений, созданных Андре в битве на Третьей планете, телесность была ниже. Его создания еле-еле дотягивали до двадцати процентов вещественности. Иные привидения в средневековых замках…

– Ольга, меня не интересуют двадцатидвухпроцентные миледи, несущиеся с распущенными волосами по темным коридорам! Я спрашиваю об Оане.

– Я как раз подошла к Оану. Я не уверена, что Оан фантом. Но если он и призрак, то вещественность его не ниже восьмидесятивосьмипроцентной. Почти на грани полноценного существа.

Вычисления Ольги подтверждали мои опасения – и это не улучшило моего настроения.

– Пойдем, – сказал я. – Нас уже ждут.

В консерватор прискакал Оан, юркий, хлопотливый, доброжелательный, – он только таким и бегал по кораблю. Он приветливо замахал нам всеми руковолосами. А я не мог отделаться от ощущения, что Оан – нездешен, что у него не лицо, а личина, что он не реальное существо, а призрак, правда – максимально оснащенный вещественностью. Я мысленно одернул себя. Удивительность – родовой признак аранов. Тайна Оана не во внешнем облике, она глубже, она грозней; надо проникнуть в эту зловещую глубину, а не скользить по красочной поверхности! Я сказал:

– Оан, наша эскадра на две трети уничтожена, погибли наши товарищи. Знаешь ли ты что-нибудь о проклятом луче, так внезапно ударившем по «Тельцу»? Откуда он? Какова его природа?

Ставя эти вопросы, я с удовлетворением заметил удивление, почти замешательство Оана. Вероятно, его поразило, что сегодня он не проникает в наши мысли так свободно, как раньше. Ответы Оана также не звучали в нашем мозгу с прежней звонкой отчетливостью. Устроенная Эллоном электрическая сумятица в какой-то степени мешала и нам самим. Естественно, Оан ничего не знал о луче. Подобных явлений у них еще не наблюдалось – во всяком случае, с той поры, как араны отказались от космических полетов. В преданиях тоже не сохранилось легенд о смертоносных лучах.

– Но если тебе неизвестна природа луча, то, может быть, ты знаешь, кто его генерировал и почему он ударил в звездолет?

На это у Оана был стандартный ответ:

– Вы разгневали Жестоких богов. Боги покарали вас.

– Покарали? А за что, собственно? Чем мы прогневили ваших мстительных богов?

– Не мстительных – суровых, Эли.

Поправка Оана прозвучала в каждом мозгу именно так – мы потом сверяли записи дешифраторов. Содержание ответов Оана было у всех одно, а форма выражения разная, но на этот вопрос он ответил всем одинаково.

– Хорошо, суровых, а не мстительных. Хрен редьки не слаще. Не смотри так удивленно, это человеческая поговорка. Разъясни еще одно недоумение. Наши мыслящие машины блокированы неизвестными силами. На «Таране» нарушена логическая схема операций…

– Схема временной связи. У машины рак времени.

– Да, это ты говорил. Сказать – не значит объяснить. Поговорим о больном времени, Оан. Вот уж чего мы не понимаем! Почему в Гибнущих мирах появилось больное время?

– Результат деятельности Жестоких богов.

– Очень уж они деятельны, если могут менять течение времени. Мы до этого не дошли. Впрочем, мы не боги. Но в чем выражается их деятельность?

– Не знаю.

– Еще бы! Откуда арану все знать о богах, к тому же таких суровых! Они ведь с вами не советуются, Оан? Возвратимся к вопросу о времени. Больное время, рыхлое, разорванное – это ведь иносказания для времени как-то измененного, не правда ли? Зачем тебе с товарищами понадобилось предпринимать бесконечно опасную попытку проникнуть к опадающей в себя звезде, чтобы влиться в ее измененный временной поток, если здесь, в вашем гибнущем созвездии, имеется сколько угодно примеров любого изменения? Ты ведь и раньше говорил, Оан, что рак времени – язва здешних мест!

– У нас время разорванное, рыхлое, им трудно воспользоваться. А у коллапсара время сжатое – пружина, а не лохмотья. Если бы нам удалось овладеть тем временем, можно было бы выводить в будущее, в прошлое, в боковые «сейчас» любые созвездия, погибающие во времени ослабевшем.

В этот миг я понял, что поймал его. Я перевел взгляд на Эллона, тот чуть-чуть приподнял руку – он был готов. Оан тоже понял, что раскрыт. Два нижних глаза остались прежними – добренькие, приветливо сияющие. Но пронзительным верхним оком он донес до нас свое состояние. Воистину – это было недоброе око!..

– Раньше ты говорил, что ты и твои товарищи – беглецы, – спокойно констатировал я. – Но оказывается, вы – экспериментаторы. Вы собирались овладеть тем изгибом временного потока. Я правильно оцениваю ваши действия, Оан?

Он попытался спасти потерянное лицо:

– Правильно. Мы проверяли, можно ли выскользнуть в прошлое или будущее. По прямому ходу времени прошлое невозвратимо. Граница будущего сдавлена очень низким потолком – реальным настоящим. Грань прошлого упирается в непреодолимый пол – все то же реальное настоящее. Выходы лежат только в обводах времени, а не в прямом его течении, здесь мы всегда пребываем в «сейчас». Вот эти обводы из настоящего в будущее и прошедшее мы и искали. Осуществляются они лишь в коллапсарах. Это лучшие печи для разогрева и искривления времени.

– И после всего, о чем ты нам рассказал, Оан, ты будешь по-прежнему утверждать, что ты и твои погибшие товарищи – араны?

Он не ответил. С ним совершалась разительная перемена. Он уходил. Он еще оставался и уже исчезал. Он был и переставал быть. Он превращался из тела в тень. Он проваливался в какое-то свое чертово инобытие, оставляя нам силуэт.

– Эллон! Эллон! – отчаянно закричал я.

Эллон не хотел испытывать на нас крепость защитных полей, но надо было действовать быстро – нас всех поразбросало, когда заработали его аппараты. Я вскочил и кинулся к пропадающему Оану. Мы столкнулись с Ромеро, я снова упал. Осима с Олегом барахтались на полу, Грация и Орлана отнесло в угол. Но Оан остался. Он был схвачен намертво в тот миг, когда на три четверти уже исчез.