Красное колесо. Узел 1. Август Четырнадцатого. Книга 2 - Александр Солженицын

Однако своею вчерашней милостивою телеграммой Государь указал великому князю другой путь: путь прощения, оставив перекоры. Да вот и пришёл, ещё не объявленный, высочайший указ произвести Орановского в полные генералы – материалы на производство имеют свой ход, независимый от хода боевых операций, их не повернуть.

Но как у конницы, прошедшей, хоть и с потерями, оборонительную полосу противника, сейчас у Воротынцева ещё было время и был свободный скок. Да теперь только и начиналось настоящее совещание!

– …Однако я хотел бы говорить шире. На что ушли силы Второй армии? На преодоление пустого бездорожного пространства собственной русской территории! Ещё до границы, ещё до соприкосновения с противником корпуса должны были пять и шесть суток увязать в песках! А потом на всё это пространство перекинуть снаряды, снаряжение, питание, запасы – а чем? Отчего ж запасы ещё до войны не устроили при границе?

Янушкевич поморщился, было просто больно слушать этого головинского недобитого «младотурка». И за что великий князь устраивал им это мучение?

– Тогда бы противник мог захватить эти запасы, – объяснил-укусил он из-под пушистых усов.

– Так неужели, – вздыбился Воротынцев, с багровиной на челюсти, – лучше потерять 20 тысяч убитыми и 70 тысяч пленными, чем дюжину интендантских складов?

На Янушкевича – он смотреть не мог без отвращения! По каждому его бабьему движению видно, что это – лжегенерал, и как же может состоять начальником штаба Верховного?! И нет сил помешать ему погубить хоть и всю воюющую армию всей России…

– Склады не устраивались близ границы потому, – уверенно упёрся Данилов, – что мы предполагали на этом направлении обороняться, а не наступать.

Это было верно. Но утыкалось в поспешно изменённый план всей войны – изменённый опять-таки Жилинским, тогдашним начальником Генерального штаба, впрочем и военным министром, впрочем и Государем! – впрочем, и великий князь ему сочувствовал. Тут Воротынцев не мог дать себе увлечься. Да надо было и острейшее сказать, как раз в дверях появился и брёл к своему месту Жилинский.

– …Но главное, отчего погибла армия Самсонова, – неготовность её, как и всей русской армии, выступить так рано. Здесь известно всем, что готовность была оценена в два месяца от дня мобилизации. По крайней мере был нужен месяц.

Жилинский дошёл до своего места, но не сел – нет, слишком горячо было говорено! – он так и стал, лицом к Воротынцеву, кулаки о стол. И Воротынцев, выпятив грудь, как к драке, багряный от напряжения, ему одному швырял:

– …Роковым решением было, из желания сделать приятное французам, легкомысленное обещание начать боевые действия на пятнадцатый день мобилизации, одною третью готовности! То есть – вводить наши силы в бой по частям и неготовыми!

– Ваше Императорское Высочество! – окрикнул Жилинский великого князя. – Здесь оскорбляется государственная честь России, решение, одобренное Государем! По конвенции с союзной Францией…

Уже у Верховного последнюю секунду выхватывая, Воротынцев ещё метнул с ненавистью:

– По конвенции Россия обещала «решительную помощь», но не самоубийство! Самоубийство за Россию подписали вы, ваше высокопревосходительство!!

(Янушкевича забыли, Янушкевич трусливо голову опустил. Он-то требовал от Северо-Западного ещё на четыре дня раньше…)

– И военный министр! – закричал Жилинский, но голосом надгнившим, нестрашным. – И одобрено Его Величеством! А такому офицеру, как вы, не место в Ставке! И не место в российской армии! Ваше Императорское Высочество!..

Скульптурно сидел стройный великий князь, нога за ногу в сторону от стола. И сказал Воротынцеву каменно, строгим ртом:

– Да, полковник. Вы переступили границы дозволенного. Вы не для этого получили слово.

Отбиралось последнее слово. Последнее – может быть, во всей военной карьере. И единый звук уступить было жалко! знать – и не досказать?.. Уже всё потеряв, ничего не боясь, свободный ото всех запретов, только видя, как дорогобужцы несут на плечах мёртвого полковника, раненого поручика, только видя штабс-капитана Семечкина, бойкого, весёлого петушка, прорвавшегося с двумя ротами звенигородцев, Воротынцев звеняще ответил Верховному:

– Ваше Императорское Высочество! Я – тоже офицер русской армии. И все мы, офицеры этой армии, отвечаем за русскую историю. И нам не позволено будет проигрывать кампанию за кампанией! Эти же французы будут завтра нас и презирать!..

Вдруг – вспыхнул великий князь редким у него приступом гнева, и осадил:

– Пол-ковник! Покиньте наше совещание!

А уже Воротынцев был облегчён, освобождён, стрела калёная вынута из груди.

Хоть и с мясом.

Больше ни звука. Руки по швам. Поворот, каблуком пристук. И – к двери.

А из двери навстречу – радостный адъютант:

– Ваше Императорское Высочество! Телеграмма с Юго-Западного!

Она! Ждали её! Великий князь, разворачивая, поднялся. И другие подымались.

– Господа! Матерь Божия не оставила нашей России! Город Львов – взят. Колоссальная победа! Надо дать сообщение в газеты.

ДОКУМЕНТЫ – 10

Телеграмма, 20 августа

Счастлив порадовать Ваше Величество победой, одержанной армией генерала Рузского подо Львовом после семидневного непрерывного боя. Австрийцы отступают в полном безпорядке, местами бегут, бросая лёгкие и тяжёлые орудия, артиллерийские парки и обозы. Неприятель понёс громадные потери, и взято много пленных…

Верховный Главнокомандующий,

Генерал-адъютант НИКОЛАЙ. Не нами неправда сталась, не нами и кончится 1937 – Ростов-на-Дону 1969–1970 – Рождество-на-Истье; Ильинское 1976; 1980 – Вермонт

Краткие пояснения

«Август Четырнадцатого» задуман А.И. Солженицыным в 1937 году – как вступление в большой роман о русской революции. В качестве насыщенного примера изо всей Первой Мировой войны на Восточном фронте он избрал катастрофу 2-й русской армии в Восточной Пруссии. Тогда же, в 1937 в Ростове-на-Дону, он собрал все доступные в советских условиях материалы по Самсоновской катастрофе (немалые) – и написал первые главы: приезд полковника из Ставки в штаб генерала Самсонова, переезд штаба в Найденбург, обед там (черновики сохранились через годы войны и тюрьмы). Впоследствии главы эти были переписаны, но конструкция их осталась почти без изменений и в окончательной редакции.

По обстоятельствам жизни, писатель вернулся к работе над романом только в 1963 году, когда снова стал усиленно собирать материалы. В 1965 определилось название эпопеи – «Красное Колесо», с 1967 – принцип Узлов, то есть густого детального изложения событий лишь в сжатые, иногда поворотные, отрезки времени, но с полными перерывами между ними.

С марта 1969 Солженицын начал писать «Красное Колесо», сначала главы поздних Узлов (1919–20, тамбовские и ленинские главы). Той же весной вплотную приступил к Самсоновской катастрофе, к «Августу Четырнадцатого» – и за полтора года, к октябрю 1970, окончил его. Ни одно из семи советских издательств, оповещённых автором, не откликнулось на предложение. В июне 1971 «Август Четырнадцатого» был опубликован парижским эмигрантским издательством YMCA-press, в том же году вышло два соперничающих издания в Германии (Langen-Müller и Luchterhand), затем в Голландии, в 1972 – во Франции, Англии, Соединённых Штатах, Испании, Дании, Норвегии, Швеции, Италии, в последующие годы – и в других странах Европы, Азии и Америки.

Самовольное печатание книги на Западе вызвало атаку на Солженицына в советской печати.

Высланный из СССР в 1974, писатель работал в архивах Цюриха, что позволило углубить написанные ещё на родине ленинские главы, в том числе главу 22-ю из «Августа», намеренно не опубликованную при первом издании. Теперь отдельной книгой вышла сплотка глав «Ленин в Цюрихе» (Paris: YMCA-press, 1975).

Работа над «Красным Колесом» убедила писателя в необходимости отступить к началу ХХ века, чтобы яснее выявить корни российской революции. Весну 1976 Солженицын провёл в Гуверовском институте в Калифорнии, где собрал обширные материалы, в частности, и по истории убийства Столыпина. Летом-осенью 1976 в Вермонте были написаны все относящиеся к этому циклу главы (60–73). В начале 1977 написана глава «Этюд о монархе» (ныне 74-я), – после чего Узел Первый окончательно стал двухтомным.

Все заметные исторические лица, все крупные военачальники, упоминаемые революционеры, как и весь материал обзорных и царских глав, вся история убийства Столыпина Богровым, все детали военных действий, до судьбы каждого полка и многих батальонов, – подлинные.

Отец автора выведен почти под собственным именем. Семья матери, семьи Харитоновых (Андреевых) и Архангородских, Варя – подлинные, Ободовский (Пётр Акимович Пальчинский) – известное историческое лицо.