Скобелев: исторический портрет - Валентин Масальский

Так что Скобелев подходил к делу практически. Он занимался не сочинением трактата о соотношении внутренней и внешней политики, а искал пути решения конкретных политических задач. Но в запальчивости он допускал преувеличения, прежде всего в оценке деятельности дипломатии. После Крымской войны русская дипломатия действовала очень умело, свела к минимуму последствия поражения и очень скоро добилась и ликвидации статей Парижского мира, ограничивавших суверенитет страны, и восстановления ее престижа. Неудача на Берлинском конгрессе объяснялась не отсутствием у дипломатов патриотизма и профессионального искусства, а тем, что единственный если не союзник, то благожелатель, каким привыкли считать в России Бисмарка, занял по сути антирусскую позицию, поставив Россию в полную изоляцию. Но даже и при этом условии неудача была вовсе не крахом, так как цели войны, во всяком случае открытые, которых добивалась общественность, были достигнуты: освобождена Болгария и образовано болгарское государство, окончательно признана независимость Сербии и Черногории, ликвидирована вассальная зависимость Румынии. Престиж России оставался высоким. Неправ был Скобелев и в характеристике России как распадающегося общества. Некоторые его высказывания заставляют, однако, предположить, что он понимал вопрос более правильно, чем представляется на основе этой характеристики. В беседе на квартире у Дохтурова на замечание хозяина, что «того и смотри, и Россия полетит», Скобелев отвечал: «Вздор, династии меняются или исчезают, а нации бессмертны». Эта правильная мысль, да и другие высказывания Скобелева аналогичного содержания ставят под сомнение искренность его убеждения в распаде и приближающейся гибели страны и нации. Не исключено, что он пускал в ход этот тезис, чтобы усилить свою аргументацию по критике династии и всей правящей верхушки. Без сомнения, он видел новые общественные силы, способные обновить страну. Об этом прямо говорят его высказывания в той же беседе, что «вся их лавочка полетит тормашками вверх», что революция неизбежна. И выразил свое к этому отношение: «Скатертью дорога».

Вот тут у автора получается неувязка, замечает пытливый читатель. С одной стороны, автор доказывает, и как будто убедительно, что Скобелев планировал захват личной власти, с другой — что он сочувствовал приближавшейся революции. Как же это совместить?

Противоречие это кажущееся. У него все было продумано, все взвешено. Ответ на этот вопрос, насколько я понимаю, содержится в следующем его замечании: «В революциях, дружище, стратегическую обстановку подготовляют политики, а нам, военным, в случае чего, предстоять будет одна тактическая задача. А вопросы тактики, как ты сам знаешь, не предрешаются, а решаются во время самого боя…» Скобелев не хотел быть орудием этих будущих политиков (может быть, ему припоминались слова Наполеона, не желавшего стараться ради успеха «этих адвокатов»), он не был уверен, что они поведут страну по правильному пути, он им, наверное, не доверял. Он сам хотел взять на себя роль политиков, то есть определять стратегию политического переворота и решать, в соответствии с ней, тактические вопросы. Этими тайными мыслями, которые он не хотел выдать, объясняется его реакция на слова Дохтурова о том, что он, Дохтуров, как солдат, в случае революции будет руководствоваться присягой, долгом, и полагает, что Скобелев будет вести себя так же. «Я?! — почти крикнул Скобелев, но одумался и спокойно, посмеиваясь в усы, сказал» то, что я сейчас цитировал. Реакция очень многозначительная. Скобелев чуть не проговорился, но вовремя удержался. Это — единственный намек на мечты о власти, исходивший от него самого. Понять его и всю эту сцену можно только так. Цель Скобелева была в том, чтобы перехватить руководство революционным и всем общественным движением из рук политиков и направить его по тому пути, который он считал соответствующим коренным интересам России.

Не выдавая себя словами и какими-либо другими откровениями, Скобелев, однако, не мог избегнуть подозрений. Само поведение белого генерала не могло не вызывать опасений у царя и его окружения. В самом деле, как оценить поведение генерала, который берет на себя смелость публично и скандально-громко высказывать собственное мнение по вопросам высокой политики, составляющим прерогативу императора, критиковать и поучать правительство? Который в резкой форме отказывается охранять особу императора? Который ведет себя независимо, никого не боится, пользуется огромной популярностью и которому все сходит с рук? И — главное — о котором ходят слухи как о претенденте на престол? Вполне естественно, что современники, анализировавшие обстановку, независимо друг от друга приходили к заключению, что Скобелев метит в Бонапарты.

Вот, например, как становились все более определенными и уверенными оценки наблюдателя со стороны, Е.-М.Вогюэ: «29 марта 1877 г. Генерал Скобелев, русский Галифе, которым он, может быть, станет». Как видим, намек на возможную политическую роль Скобелева сделан еще до Ахал-Теке, в марте 1877 г., когда генерал в политике открыто еще не выступал. «13–25 февраля 1880 г. Любопытный обед и беседа со Скобелевым: редкий дар очаровывать этого великого актера-солдата»; «6–8 марта 1880 г. Интересный обед с элитой молодого русского либерализма у Мишеля Анненкова[16].

Патриарх Тургенев, Скобелев накануне своего отъезда в Среднюю Азию, Градовский, либеральный публицист из «Голоса», Урусов — известный прокурор… Будет ли Скобелев убит или возвратится из Азии, как Бонапарт возвратился из Египта?» (обращает на себя внимание факт знакомства Скобелева с Тургеневым, о котором в других источниках не сообщается). А вот запись Вогюэ от 22 марта—17 июня 1881 г. (после неприветливого царского приема), сделанная в Париже: «Видел Скобелева на общем обеде и долго беседовали. Интересный человек. Гений тревожный, обольщающий, опасный, который готовится играть роль Бонапарта у себя на родине. Он в настоящее время пессимист до последней степени. Он мне рассказывает о его приеме молчащим сфинксом Гатчины; он ему попробовал высказаться по общей политике: тот показался непонимающим и отпустил его через десять минут. «Все это кончится кровавой грязью», — говорит генерал». Еще более определенно выглядит запись от 21 февраля 1882 г., сделанная вскоре после недозволенного для генерала вторжения в вопросы внешней политики: «Камень в пьедестал. Все способствует фортуне этого человека; говорят, требование о его отставке прекращено. Но тогда популярность Скобелева конкурирует с популярностью Александра III… Все обезумевшие Петербурга говорят о его династических претензиях… этот человек занимает сегодня Россию больше, чем царь, невидимый в Гатчине. Ну-ка, История, шагай, старая кляча, своими бесконечными дорожками!»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});