Скобелев: исторический портрет - Валентин Масальский

На наш взгляд, дело обстояло не так просто. Трудно допустить, чтобы Скобелев не имел понятия о сущности и целях социалистического движения. Общее представление о социализме у Скобелева, как и у всех начитанных людей того времени, конечно, было. Его резко отрицательный отзыв о социалистах (если Верещагин точно передает его слова) важен совсем в другом, именно — в рассматриваемом аспекте.

Осуждение «смуты» Скобелевым и несогласие его с террором позволяют с достаточной уверенностью предположить, что он хотел предотвратить насилие и кровопролитие, которые почти неизбежно сопровождают революцию. Будучи уверенным в неизбежности крушения старого режима, он не мог не опасаться этого крайнего и нежелательного, с его позиции, поворота событий. Коль скоро революция назрела, нужно, по крайней мере, чтобы во главе общественного движения стали не подозрительные политиканы, а человек, преданный народу, каким Скобелев считал себя.

Так вот чем завершил автор свои рассуждения, произносит читатель. Допустим, все так. А задумывался ли автор над оценкой этого плана с точки зрения национальных интересов? Выиграл ли бы народ, удайся Скобелеву его план? Характеризовать его как прогрессивный или реакционный?

Поскольку план не был реализован, на этот вопрос приходится отвечать в чисто абстрактной форме. Придя к власти, Скобелев провел бы серьезные социально-экономические преобразования. Какие? Трудность ответа на этот вопрос вызывается неполнотой и отрывочностью наших знаний о взглядах Скобелева на задачи внутреннего развития. С уверенностью можно сказать следующее: преобразования Скобелева были бы направлены к облегчению жизни народа, прежде всего крестьянства, о тяжелой доле которого он неоднократно говорил. Можно также не сомневаться, что Скобелев установил бы определенную форму народного представительства. Еще более несомненно, что это была бы национальная внутренняя политика, ограничивающая влияние немецкого капитала в народном хозяйстве и полностью его устраняющая в государственном аппарате и в армии. В отношении внешней политики можно говорить с гораздо большей, даже с полной уверенностью. Это была бы политика объединения сил славян в борьбе против Германии, союза с Францией, приобретения проливов, поисков путей соглашения с Англией. В случае возникновения трудностей в решении последней задачи Скобелев без колебаний нанес бы удар в сторону Индии. И, конечно, он провел бы важные мероприятия по укреплению армии и всей обороноспособности страны. Вот, в слишком, может быть, общих чертах, но зато с несомненной достоверностью то, чего можно было ожидать от «правительства Скобелева».

А осуществимость плана? — продолжает допытываться дотошный читатель.

Это уже не такой абстрактный вопрос, он в большей степени основан на реальной истории. В том, что Скобелев имел все личные, субъективные предпосылки для того, чтобы стать русским Бонапартом, никто и никогда не сомневался. Грин верно определял черту характера Скобелева, которая была прежде всего необходимой для этого: «Скобелев — безусловно и в высшей степени исключительный человек, обладающий способностью стать выше обстоятельств, один из немногих, способный скорее создать свою судьбу, чем следовать за ней».

В отношении же объективных условий дело обстояло менее благоприятно. В сущности, для совершения государственного переворота и захвата власти был только один подходящий момент — момент междуцарствия. Трудно сказать, как они могли возникнуть, но в народе в это время ходили слухи, что во время коронации в Москве будет совершен переворот, Александра III отстранят от власти и на трон взойдет Скобелев под именем царя Михаила. Но во время междуцарствия Скобелев находился в Туркмении. Отлучиться ему, как мы знаем, не разрешили, скорей всего именно из-за опасений подобных эксцессов. Когда же он возвратился, новый император уже вступил в права и провозгласил свое самодержавие. Момент был упущен. Теперь шансов на свержение династии не осталось. Не понимать этого Скобелев не мог. Чтобы реально представить себе его шансы на успех, следует учесть, что в правительстве, при дворе и в армии у него было много завистников и врагов, число которых он своими высказываниями успешно умножал. С Александром III у него был лишь «худой мир». Политических и организационных предпосылок для переворота также не было, поскольку не существовало организованной политической группировки, на которую он мог бы опереться. При таких условиях, окруженный недоверием и подозрительностью, Скобелев, конечно, не мог рассчитывать на успех, несмотря даже на его популярность. Обаяние его личности, его власть над массой казались безграничными, но в войсках это была не политическая, а только боевая, военная популярность. Российская действительность не содержала в себе благоприятных условий для проявлений бонапартизма, даже для такой популярной и талантливой личности как Скобелев.

Иное дело — война с Германией. Она поставила бы Скобелева во главе единственной, как он говорил, организованной силы в стране — над армией. Это была бы уже власть, правда, пока только военная, но при благоприятном стечении обстоятельств военная власть может превратиться во власть политическую и государственную. Для этого нужно одно: победа. А на нее Скобелев твердо рассчитывал. Победа над сильнейшей военной державой Европы создала бы Скобелеву мировую славу и поставила его в ряд немногих, насчитываемых единицами великих полководцев. Она превратила бы в ничто скептиков и недоброжелателей, вознесла бы Скобелева высоко над Александром III с его присными. Народное доверие, народная любовь сами решили бы вопрос о власти. Для Скобелева ее взятие стало бы тогда делом лишь тактики и техники.

А был ли этот расчет реалистическим? — добивается заинтригованный, неугомонный читатель.

В случае, если бы в войне с Германией армию возглавил Скобелев и добился победы, такой исход был бы вполне возможным. Расчет Скобелева трезв и ясен, в нем, как и в его военных планах, — ничего фантастического или метафизического. Оглядываясь на сто лет назад и спокойно взвешивая «за» и «против», приходится это признать.

Теперь становится понятным странный, казалось бы, ход рассуждений Скобелева, который решение внутренних проблем искал во внешней политике. Ведь внешняя политика, как хорошо известно, определяется внутренней, а не наоборот. Но это положение правильно теоретически, а на практике проявляется лишь как конечная и не всегда четко наблюдаемая зависимость. Не раз бывало, учит история, что в определенных условиях именно внешняя политика оказывалась ключом к решению внутренних проблем. Так и оценивал положение Скобелев в применении к условиям своего времени и своим личным целям. В российских условиях начала 80-гг. он нашел единственный путь к власти и тем самым к преобразованиям, которые он замыслил. Этот путь лежал через войну с Германией и победу — к личной диктатуре. Другого пути не было и быть не могло. Борьба, которая потребовала бы крайнего напряжения всех сил страны, победа, новая власть и новые порядки привели бы, по его замыслу, к внутреннему миру, к единству нации и к прекращению террористических актов революционеров. Последние действительно могли бы прекратиться хотя бы потому, что революционерам понадобилось бы время, чтобы разобраться в существе новой власти. Затем все зависело бы от ее внутренней политики и искусства в области социального маневрирования. Это — все, что можно сказать с уверенностью. Дальнейшие рассуждения увели бы нас в область беспочвенных предположений.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});