Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010 - Дмитрий Дмитрий

…Если мировое сообщество не может открыто указать Америке на ее очевидные грехи, то что это за мировое сообщество, членством в котором мы так дорожим? Зачем тогда живет великий многомиллионный русский народ? Чтобы смотреть сериалы и кланяться ковбойскому семейству Бушей? Мы что, уже бедные родственники на планете Земля и не осталось в нас чувства собственного достоинства? Перевелись умные крепкие мужики в наших просторных землях? Надо уткнуться носом в телевизор и со страхом ждать прихода китайцев? Или американцев?..

В редакции заслуженной питерской газеты висит плакат: Джордж Буш на фоне стаи боевых самолетов указывает пальцем на вас: «Вы еще не верите в нашу демократию? Тогда мы летим к вам!»

Вот на фоне таких стай нас призывают бороться с ксенофобией и стремиться к толерантности.

Ксенофобия и толерантность

Словарь определяет ксенофобию как навязчивый страх, боязнь чужого, враждебное, нетерпимое отношение к лицам иной веры, культуры, национальности, ко всему непривычному, иностранному (образу жизни, идеям, мировоззрению). Складывается ощущение, что, вводя в оборот новый для нашего общества термин «ксенофобия», имели в виду нечто иное, но не решились произнести. Ну да ладно.

Хотелось бы только напомнить, что всякие навязчивые страхи, в том числе ксенофобия, — предмет внимания психиатров, психоаналитиков, а не политиков и общественных деятелей. Что касается истинных страхов, живущих в народе, то они несколько иного толка. Мы боимся не чужой культуры, не чужих обычаев, не чужих мировоззрений, а того, что другая цивилизация осуществляет экспансию на нашу территорию; опасаемся, что чужие взгляды будут прививаться нашим детям, что нас не мытьем, так катаньем заставят называть хорошим то, что мерзко, а мерзкое — хорошим.

Нет ничего необычного в том, что мне, русскому человеку, ориентированному на свой русский мир, не нравится экспансия иной культурной среды, которую я как культурную даже идентифицировать не решусь. Все эти афиши вроде «Хит-хоп-кутюр», которые висят на моем родном Невском проспекте; все эти кастинги, стикеры, фьючерсы, американские боевики, гламур как образ жизни… Я не дрожу от навязчивого страха, который предполагает ксенофобия, я просто не хочу пускать эту пошлость в обиход нашей жизни. Очень часто иная цивилизационная среда рвется на пространства России не ради того, чтобы узнали ее лучших мастеров культуры, а ради банальных денег; философия консюмеризма, общества потребления, удобряет почву для бесчисленного множества покупок, которые могут совершаться в богатейшей стране мира — России. То, что на торговом Западе давно стало обыденным, например, понятия райского аромата, томно заведенных в небо глаз при поедании какой-нибудь лапши или майонеза или сладостного чавканья, никак не вписываются в категории удовольствия, например, христианского мира. Привычку гнаться за новыми потребностями, новыми удовольствиями, умение заголяться и бесстыдничать сначала требуется инсталлировать в обществе. Вспомним, сколько было сломано копий по поводу рекламы интимных женских аксессуаров, и что? Перестали рекламировать? Нет, взяли нас не мытьем, так катаньем, и мы свыклись. Моральное всегда сопротивляется материальному. И не надо вешать на духовное сопротивление ярлык ксенофобии. Нет ничего прекраснее, чем открыть для себя мир чужой культуры, восхититься искусством других народов, впустить в свою душу чужие радости и страдания, ощутить их своими. Культуру мы принимаем, бескультурье, замешенное на погоне за деньгами, нам не по душе. …Хорошо, давайте уважать чужое. Но только взаимно. Вы уважаете кавказцев, вышедших из ресторана на Арбате, они уважают вас, идущих мимо, — почтительно замолкают, вежливо пропускают вас с семьей, без крика и гомона садятся в свою машину и отъезжают. Вы уважаете господина, торгующего овощами на рынке, он в ответ уважает вас, вашу страну, ваш язык, ваши обычаи. Прекрасно! Кто бы спорил? Никому же не приходит в голову морщиться при виде замечательного азербайджанского певца, приехавшего с концертом в столицу, — он посланец национальной и мировой культуры; а его смачно харкающий на асфальт земляк вряд ли заслуживает толерантности. Но и москвича, негодующего по этому поводу, тоже не обвинишь в ксенофобии — его задевает поступок, а не национальность плюнувшего. …Не приходит же в голову европейцам объявлять собственные народы фашистами и ксенофобами на том лишь основании, что они не проявляют симпатии к удалым русским попойкам в ресторанах и гостиницах, чем мы, к сожалению, привыкли гордиться.

А вообще за разговорами о политкорректности, толерантности и борьбе с ксенофобией слышатся опасения определенной группы людей за свое будущее в случае всплеска народного гнева. Возможно, я ошибаюсь, но это мое ощущение.

(Литературная газета. 30.08.2006)

31 августа 2006 г. Зеленогорск.

Зашел Леня Казин с газетой в руках — купил на вокзале. Он сегодня заканчивает дачный сезон — уезжает в город. Сел в шезлонг, прочитал статью. Вздохнул, поднялся, походил, сказал, что теперь друзья-либералы из нашего Союза писателей будут сживать меня со света.

— Ну, и как они это сделают?

— Они тебя твоего Центра лишат! — с печальной уверенностью сказал Леня. — Или еще что-нибудь придумают. Ты становишься для них опасной фигурой! Такую статью они не простят!

Я пожал плечами. Стали пить чай под зонтом — неподалеку от той полянки с васильками и ромашками, на которой лежали лет пятьдесят назад. Там теперь синий строительный забор, возводят магазин «Пятерочку». ‹…›

Еще профессор Казин сказал, что Зеленогорск — это центр мира. И никто не докажет обратного. «И вообще, представляешь, Димка, нам с тобой лежать на одном Зеленогорском кладбище! — чересчур радостно сказал Ленька. — И твои и мои здесь похоронены!»

Я покивал, соглашаясь. Да, если Бог даст, будем лежать на одном кладбище, но зачем радоваться, словно мы ждем, не дождемся этого момента.

Продолжая тему, я сказал, что не отказался бы иметь на своей могиле надпись: «Мы могли и дом построить, и книгу написать!» Леня одобрил проект надписи и надолго задумался. Очевидно, подбирал яркие слова на свой обелиск. Он, кстати, в ученых и писательских кругах известен, как Александр Казин. Преподает в нескольких университетах философию, заведует сектором кино и телевидения в Институте истории искусств, что на Исаакиевской площади. Православный эрудит, автор статей и книг по философии русского мира, член Союза писателей России (почвеннического), с которым пикируется наш союз (западнический). Но мы с ним ладим, заново подружились через сорок с лишним лет. Такое ощущение, что и не было перерыва.

Предложил Казину написать что-нибудь для «Литературки».

8 сентября 2006 г.

В «Невском времени» вышла статья «Ребята, на паровоз! Будем прорываться!», к 65-летию начала ленинградской блокады, под рубрикой «Как это было». Две истории из рукописного архива железнодорожников.

14 сентября 2006 г. Петербург.

Пару дней назад в бывшем Доме писателя им. Маяковского, а ныне «Талион-клуб — Шереметевский дворец», вручали Всероссийскую премию имени Святого Благоверного князя Александра Невского. Я получил в номинации «Родословная» за роман «В поисках утраченных предков».

Была экскурсия по реставрированному дому. В Красной гостиной, где проходил семинар Бориса Стругацкого, теперь клубное помещение, играют в карты, шахматы, нарды…

Скользят прозрачные лифты. При входе в кафе, где на постаменте стоял зеленоватый Маяковский, свидетель всех писательских драк, теперь чучело медведя. Охранники в форме. Рыцарский зал сохранен. Но дом узнается с трудом.

Володю Илляшевича, как и остальных иногородних, разместили в гостинице на Мойке, где раньше был Институт марксизма-ленинизма. Теперь там гостевая резиденция «Талион-клуба».

Во второй день обедали в ресторане на крыше с Владимиром Васильевичем Карповым, дважды Героем Советского Союза, автором двухтомника «Генералиссимус», который получил первую главную премию. Демократы создали вокруг него такой вакуум, что я думал, будто он уже умер. Жив! Ему 87 лет! Был первым секретарем Союза писателей СССР, главным редактором «Нового мира», депутатом Верховного Совета СССР и т. д.

Карпов сел в 20 лет за стишки, задевающие Сталина. Поэтическая гордыня, как он сказал, взыграла, решил повыпендриваться. Учился тогда в Ташкенте в военном училище.

Лесоповал, затем началась война — дисбат, разведка, приволок на своем плече 89 языков, окопник первого эшелона, в 1944 получил Героя Советского Союза. Затем четыре года учился в Высшей школе разведки, затем Академия им. Фрунзе, Академия Генштаба, работа в Генштабе над послевоенными уставами — он был представитель разведки при написании всяческих параграфов: разведка при наступлении, при отступлении, при позиционной обороне и т. п.