Бородинское поле - Иван Шевцов

- Что там у нас дальше? Озеленение Москвы? Хорошо, Кто будет докладывать?

- Товарищ Никулин, - быстро ответил секретарь МГК.

- Никулин? - Сталин вскинул стремительный взгляд на Дмитрия Никаноровича, спросил: - Сколько времени вам потребуется?

- Минут сорок, товарищ Сталин, - стоя ответил Никулин.

Сталин, вынул карманные часы, сказал про себя, но громко:

- Заметим. Сейчас сорок пять минут.

Именно так и сказал: не "без четверти", а "сорок пять минут".

Никулин докладывал обстоятельно, избегая мелочей. Москва была издавна зеленым городом. Ее кольцевые бульвары, парки, зеленые дворики - это драгоценное наследие. Но город расширяет свои границы, и вместе с жилыми массивами должны возникать и зеленые массивы. Речь идет не только об эстетической стороне, но прежде всего - это чистый воздух, кислород. В настоящее время стоит вопрос о сохранении уже имеющихся зеленых насаждений и о новом озеленении центра Москвы.

Сталин слушал внимательно и не перебивал. Он медленно ходил взад-вперед, ни на кого не глядя и посасывая трубку, и только в знак согласия кивал. Эти одобрительные кивки подбодряли Дмитрия Никаноровича - он говорил уверенно, четко.

Когда Никулин кончил, Сталин посмотрел на часы и, улыбаясь, сказал:

- Докладчик не вышел за пределы регламента. - Затем он. сделал значительную паузу, обвел присутствующих внимательным взглядом и начал медленно, неторопливо, своим глуховатым голосом: - Сегодня мы обсуждаем вопрос озеленения Москвы - маленькую часть большой проблемы. Настало время всерьез заняться благоустройством нашей столицы. Надо иметь в виду историческое значение Москвы. Это не просто город с многомиллионным населением. Больших городов в мире много. Москва не просто столица государства. Столиц в мире много - больших и малых. Москва - столица первого в истории социалистического государства. К ней тянутся взоры людей всего мира. В ней - надежда человечества. Для трудящихся всей планеты Москва - великий символ свободы и счастья. Это надо помнить всем нам, разрабатывая планы благоустройства и реконструкции Москвы. Архитектурный облик нашей столицы должен соответствовать ее высокому международному положению как центру прогрессивного человечества. Здесь все должно быть подчинено строгой, хорошо продуманной гармонии прекрасного и полезного для простого человека. Здесь не должно быть места трущобам, тесноте каменных мешков, где люди задыхаются от нечистот и газов. Американские небоскребы - типичное детище капиталистического общества, и они нам не пример. Мы создадим новые проспекты, улицы и площади, но создадим их по-нашему, по-социалистически.

Он сделал паузу, посмотрел на Никулина долгим, испытующим взглядом, и в глазах его вспыхнули колючие огоньки. Продолжал уже резче:

- Москву будем строить. Но мы сохраним ее традиционный, исторически сложившийся… - он запнулся, очевидно подыскивая наиболее удачное слово, сказал: - …характер. Москва - русский город, со своим национальным архитектурным лицом.

И опять задумчивая пауза и опущенный вниз взгляд. Потом резко поднял глаза на Дмитрия Никаноровича, прочертил в воздухе мундштуком трубки:

- Скажите, товарищ Никулин, какие деревья вы собираетесь высадить в центре Москвы?

- Мы советовались с учеными-ботаниками и решили, что в условиях Москвы наиболее приемлемы липы, - ответил Никулин.

- В каком возрасте будете высаживать?

- Тридцать - сорок лет, товарищ Сталин.

- А где возьмете такие деревья? У нас есть питомники? - снова спросил Сталин, и голос его звучал мягко и снисходительно.

- Питомников нет, товарищ Сталин, но в Курской и Воронежской областях такие липы есть. Попробуем взять там.

Сталин подошел к аппарату ВЧ и попросил соединить его с первым секретарем Воронежского обкома. И уже в трубку:

- Здравствуйте! Мы тут с москвичами обсуждаем вопрос озеленения столицы. Нужны липы в возрасте сорока лет. Говорят, у вас есть такие. Есть? Очень хорошо. Надо помочь товарищам москвичам.

И Никулин вспомнил, как уже на третий или четвертый день после этого разговора в Москву вошла колонна автомашин, груженных сорокалетними липами, корневища которых были аккуратно упрятаны в деревянные ящики. И тотчас же эти липы сажали на улице Горького и в Охотном ряду, на центральных площадях. И переселенцы из-под Курска и Воронежа прекрасно прижились в Москве.

Поговорив с Воронежем, Сталин продолжал, все так же расхаживая вдоль длинного стола:

- Вы сказали о Садовом кольце: вырубили деревья. Нас ругают москвичи за такое браконьерство. - И, точно не желая бередить больную рану, поспешно заговорил, глядя на Никулина уже добродушным, мягким взглядом: - Что касается Садового кольца, то, говоря откровенно, выхода у нас не было. Проезжая часть по этой кольцевой и оживленной магистрали не успевала пропускать транспорт, который резко увеличился и будет увеличиваться с каждым годом. Нельзя забывать об общественном транспорте. Это сложная, чрезвычайно важная и первостепенная проблема. Не решив ее положительно, мы не можем говорить о благоустроенности города. Хочу обратить на это ваше внимание. Мы не можем считать нормальным, когда люди, наши советские люди, рабочие и служащие, по пятнадцать-двадцать минут стоят на трамвайных и троллейбусных остановках, нервничают, а затем в переполненных вагонах теряют здоровье, на восстановление которого мы тратим огромные средства. В конце концов, налаженная работа общественного транспорта - это здоровье, хорошее настроение и продуктивная работа людей на предприятиях и в учреждениях.

Спустя четверть века Никулин с грустью и сожалением думал, что проблема общественного транспорта в столице не решена до сих пор, что по-прежнему на троллейбусно-автобусных остановках люди подолгу ждут переполненные машины, теряют время и здоровье…

Ярославское шоссе сверкало рубиновыми точками убегающих в сторону Москвы автомашин. Встречные были редки. Жена дремала, шофер молчал. И Дмитрий Никанорович продолжал предаваться воспоминаниям.

У железнодорожного переезда образовалась длинная вереница автомашин. Стояли долго. Водители в сердцах ругали этот "чертов переезд" у Мытищ. Рядом, над железной дорогой, строился шоссейный путепровод. Строительство велось быстро, и Никулин с удовлетворением отметил про себя: скоро здесь не будет светофора и дорогостоящих простоев автомашин у шлагбаума. Это хорошо. А вот городской общественный транспорт - уязвимое место Москвы. Все еще не хватает троллейбусов и автобусов, все еще безалаберно работает диспетчерская служба: на одних маршрутах густо, на других - пусто.

- Что так долго стоим? - подала голос жена.

- Переезд, - ответил Дмитрий Никанорович.

- Два поезда пропустили, ждем третьего, - пояснил шофер и прибавил: - А генералы нас обогнали.

- Что за генералы? - не понял Никулин.

- Да эти, что были у Олега Борисовича.

"Выходит, и они выехали вслед за нами", - подумал Никулин. Теперь мысли его перешли на Макарова и Думчева. Генералы ему определенно нравились. Особенно Макаров. В нем подкупала прямота в суждениях, гражданская страсть, осведомленность и заинтересованность. Казалось бы, какое ему дело до памятников архитектуры, и вообще до градостроительства? Разве мало своих, военных забот? Впрочем, а почему бы и нет? Вопросы эти касаются всех, и архитектура Москвы интересует не только строителей и зодчих. Она всенародна, как произведения искусства и литературы, она - достояние общенациональное.

В Москве поток автомашин еще гуще. Напротив ВДНХ - пробка. Никулин посмотрел в сторону монумента "Рабочий и колхозница", созданного Верой Мухиной, с которой был знаком. Подумал с досадой: вот ведь гениальное творение, шедевр эпохи, содержащий в себе необыкновенный идейный накал. А стоит не на месте. Сделали его декоративным придатком к ВДНХ, принизили в прямом и переносном смысле: усекли постамент, да еще рядом соорудили гигантский по размерам и примитивный по содержанию обелиск. Об этом уже не раз говорили на разных административных уровнях: монумент "Рабочий и колхозница", как символ новой эпохи, должен занять почетное самостоятельное место у главных ворот столицы, где бы в полную меру раскрылось его эмоциональное звучание. Но дальше разговоров дело почему-то не идет. А ведь это тоже вопрос архитектуры и благоустройства столицы.

2

Макаровы возвратились домой в девятом часу: Глеб Трофимович регулярно смотрел по телевидению программу "Время". Внизу, у почтовых ящиков, Лена сказала:

- А нам письмо. У кого ключи - доставайте.

Конверт был увесистый, со многими штемпелями, и сразу видно, чужестранный. И обратный адрес по-английски.

- Из Америки, - сдерживая волнение, негромко сообщил Глеб Трофимович, держа в руке конверт и не отдавая его сгоравшей от любопытства дочери.