По воле судьбы - Колин Маккалоу

— Ты фрахтуешь в Брундизий корабли? — спросил Лабиен, не обращая внимания на струящийся от окна холод.

— Да, разумеется. Но мне нужны деньги. Многие капитаны отказываются отплывать без задатка. В другой ситуации они поверили бы распискам. Вот, кстати, в чем разница между обычной и гражданской войной.

— Возьми деньги в Капуе. Из казны.

— Придется, — рассеянно буркнул Помпей. И через миг вскинулся в кресле. — Юпитер!

Лабиен обернулся.

— Что?

— Лабиен, я не уверен, что казна сейчас в Капуе! Юпитер! Геркулес! Минерва! Юнона! Марс! Я не видел по дороге в Кампанию никаких повозок со специальной охраной! — Помпей с искаженным лицом вонзил ногти в виски, зажмурил глаза. — О боги, я не могу в это поверить! Неужели Марцелл и Крус бежали из Рима, не прихватив с собой содержимое наших хранилищ? Они ведь народные избранники, консулы! Они должны были позаботиться о деньгах!

У Лабиена посерело лицо, но он сдержался.

— Ты хочешь сказать, что мы пустились во всю эту авантюру без каких либо фондов?

— Я не виноват! — завопил Помпей, судорожно ероша свою шевелюру. — Неужели я обо всем должен думать? Неужели эти mentulae не могут взять хоть что-нибудь на себя? Они месяцами кудахтали, спорили и вопили, они задурили мне голову, прокричали все уши. Критиковали, придирались, ехидничали! Сенат думает то, Сенат думает се!

— Тогда, — сказал Лабиен, понимая, что брань ничему не поможет, — нам следует срочно послать в Капую решительного человека с наказом для консулов немедленно выехать в Рим, чтобы вывезти из хранилищ все деньги. Иначе Цезарь оплатит свое предприятие из государственного кошелька.

— Да, да! — крикнул, вскакивая, Помпей. — Я немедленно сделаю это! Я знаю, кого послать. Гая Кассия! Плебейский трибун, отличившийся в Сирии, сумеет найти убедительные слова!

И он убежал, оставив Лабиена с тяжелым сердцем взирать на суровый ландшафт. «Да, Помпей изменился. Он — кукла, причем потерявшая половину набивки. Он стареет. Ему вот-вот стукнет пятьдесят семь. Но кое в чем он прав. Его окружение и впрямь достойно презрения. Одни политики-теоретики. Катон, Марцеллы, Лентул Крус, Метелл Сципион. В военном искусстве ничего не смыслят, не сумеют отличить свои задницы от мечей. Я сделал неверную ставку, если эти пиявки будут по-прежнему манипулировать Магном. Тогда Цезарь нас съест. Пицен уже пал. К тринадцатому присоединился двенадцатый. Теперь у Цезаря два боевых легиона. Плюс все наши рекруты, какие к нему перешли. О, они знают, кто лучший! Но не знают меня. Я сам переговорю с Квинтом Фабием. Я подскажу ему, как заставить Агенобарба покинуть Корфиний! А деньги… Что деньги? Деньги должны быть и где-нибудь здесь. Несмотря на старания Верреса и Цетега. Как-никак, прошло уже тридцать лет. Что-то осело в святилищах, что-то отложил старый Рабирий… Еще я поговорю с Гаем Кассием. Скажу ему, чтобы он по дороге из Капуи занимал всюду деньги. У храмов, у властей на местах. Нам вскоре будет дорог каждый сестерций!»

Мудрое решение Лабиена впоследствии даст возможность Помпею отплыть. А к тому времени, как Гай Кассий добрался до Капуи (принял его Лентул Крус, ибо старший консул по обыкновению прихворнул), армия Магна уже выступила из Ларина, но отправилась не на север, а на юг. И благополучно дошла до Луцерии. Довольный Метелл Сципион с важным видом отбыл в Брундизий с шестью когортами и с приказом защищать порт до последнего вздоха. Он знал, что Цезарь все еще далеко.

Под пристальным взглядом Лабиена Помпей долго разбирал каракули Лентула Круса.

— Я не верю! — ахнул он, побелев от бессильного гнева. — Наш уважаемый младший консул оторвет свою холеную задницу от кресла и отправится за казной лишь при условии, что я заблокирую весь Пицен и не дам Цезарю двинуться к Риму! Иначе он останется в Капуе, поскольку консулы не должны рисковать! Гай Кассий же, в наказание за проявленную им дерзость, послан в Неаполь, чтобы собрать там флотилию из нескольких кораблей на случай, если консулы и остатки Сената будут вынуждены покинуть Кампанию. А в конце — ты только представь себе, Лабиен! — он заявляет, что я сглупил, не позволив ему сбить гладиаторов Цезаря в замечательный боевой легион! Он убежден, что они с большим рвением сражались бы за Республику и совершили бы множество подвигов, учитывая их всегдашнюю доблесть. Он весьма недоволен, что я велел их распустить.

Лабиен фыркнул.

— Комедианты! Их бы вывести на дорогу и провести всем скопом по захолустью. Селяне лопнули бы со смеху. Ручаюсь, ничего смешнее им видеть не доводилось. Особенно если Лентула нарядить старой шлюхой и сунуть ему за пазуху пару арбузов!

«Но по крайней мере, — подумал он про себя, — молодой Гай Кассий прошерстит все храмы от Антия до Суррента. Сомневаюсь, что приказ спасать шкуры консулов и сенаторов его впечатлит».

Квинт Фабий, вернувшись из Корфиния, сообщил, что Агенобарб прибудет в Луцерию дня за четыре до февральских ид и что войско его все растет за счет беженцев, прибывающих из Пицена. Самым приятным была весть о шести миллионах сестерциев, находившихся на руках у Агенобарба. Он собирался заплатить своим людям, но не стал платить, поскольку Помпей больше его нуждался в деньгах.

Однако одиннадцатого февраля, за два дня до ид, Вибуллий прислал донесение, что Агенобарб решил остаться в Корфинии. Он проведал, что Цезарь ушел из Пицена и находится уже в Труэнте. Его надо остановить! И Агенобарб остановит его!

Помпей послал срочную депешу Агенобарбу, приказывая тому уйти из Корфиния, прежде чем Цезарь придет и осадит его. Разведчики полагали, что третий боевой легион Цезаря уже на подходе к Труэнту, и знали точно, что туда прибыли Антоний и Курион. С тремя закаленными в боях легионами и большим опытом осадных действий Цезарь легко возьмет и Сульмон, и Корфиний. «Уходи, уходи!» — говорилось в письме.

Агенобарб проигнорировал приказ и остался.

Еще не зная об этом, Помпей послал Децима Лелия в Капую с очень суровыми указаниями. Одному из двух консулов вменялось спешно отправиться на Сицилию, чтобы обеспечить там сбор урожая. Охрану собранного зерна осуществит Агенобарб. Он в Луцерии не задержится и тоже отбудет на этот остров вместе с двенадцатью когортами. Остальные сенаторы должны немедленно перебраться в Брундизий, после чего пересечь Адриатику и ждать в Диррахии. Корабли для них найдет Лелий, ибо Кассий занят другими делами. Какими, не уточнялось, но сам Помпей знал, что тот добывает, где возможно, деньги, выполняя распоряжение Лабиена.

Но все депеши, как и ответные донесения, шли крайне медленно, и адекватно на них реагировать не было никакой возможности. Какую-то разнесчастную сотню миль между Корфинием и Луцерией гонцы преодолевали дня в три, а то и в четыре, заглядывая по пути к своим старым тетушкам, в таверны или к доступным милашкам.

— Нет боевого настроя, — устало сказал Помпей. — Никто не верит, что мы воюем! А те, кто верит, не принимают это всерьез. Мне подсекли поджилки, как лошади, Лабиен.

— Посмотрим, что будет за Адриатикой, — был ответ.

Цезарь обложил Корфиний на другой день после ид, однако Помпей узнал о том лишь через три дня. За это время к Цезарю подошел восьмой легион. Сульмон тут же сдался, а Корфиний был осажден. В порыве гнева Помпей написал Агенобарбу, что с просьбой о помощи он запоздал, что он один виноват в создавшейся ситуации и должен выпутываться из нее сам.

Но когда это письмо Помпея дошло до Агенобарба через шесть дней после того, как он послал за помощью, командир Корфиния решил тайно уехать ночью, оставив свои войска и легатов. К сожалению, незадачливого полководца выдала излишняя суетливость, и Лентул Спинтер взял его под арест. А потом послал к Цезарю — договориться об условиях сдачи. Двадцать первого февраля Агенобарб, его окружение и еще пять десятков сенаторов сдались Цезарю вместе с тридцатью одной когортой солдат. И с капиталом в шесть миллионов сестерциев. Цезарь был приятно ошеломлен и хорошо заплатил перешедшим на его сторону рекрутам. В конце концов, они вполне годились для охраны собранного в Сицилии урожая.

На этот раз посланец к Помпею поторопился. Помпей отреагировал на донесение устройством лагеря в Луцерии и маршем в Брундизий с пятьюдесятью когортами, которые у него к тому времени набрались. Цезарь тоже не дремал и через пять часов после сдачи Корфиния двинулся быстрым маршем на юг вслед за Помпеем, который прибыл в порт двадцать четвертого февраля и обнаружил, что кораблей там хватает только для перевозки тридцати когорт из имеющейся у него под рукой полусотни.

Самой пугающей новостью для Помпея было поразительное милосердие Цезаря в Корфинии. Вместо показательных массовых казней он всех прощал. Простил и Агенобарба, и Аттия Вара, и Луцилия Гирра, и Лентула Спинтера, и Вибуллия Руфа, и пять десятков других сенаторов. Их вежливо похвалили за доблесть и отпустили. Цезарь только взял с них слово, что они не станут больше выступать против него, ибо тогда все его милосердие улетучится в один миг.