По воле судьбы - Колин Маккалоу

Пожалуйста, вернись в Рим, ему это нужно. Тит Аттик, я знаю, хочет того же. Я очень рад, что он оправился после приступа малярии. Он плохо следит за своим здоровьем. Я помню, как мать Квинта Сертория, Рия выхаживала меня. Я тогда чуть не умер, но выжил. А она потом прислала мне письмо с указаниями, какие травы надо развешивать в своих покоях, какие бросать в жаровню, чтобы болезнь не вернулась. Это подействовало, Цицерон. С той поры малярия меня не треплет. Но хотя я и говорил Титу Аттику, что надо делать, он предпочел пустить все на самотек.

Пожалуйста, возвращайся домой. Не ради меня. Никто не сочтет тебя моим сторонником. Вернись ради Рима.

Но Цицерон не вернулся. Даже ради Рима. Поступив так, он сыграл бы на руку Цезарю. А этому, он поклялся, не бывать! Никогда!

Но кончился январь, начался февраль. Цицерон маялся, не знал, что делать. Любые вести не вызывали доверия. То его уверяли, что Помпей идет в Пицен, то говорили, что он сидит сиднем в Ларине, то утверждали, что его интенданты уже в Македонии и занимаются сборами фуража. Письмо Цезаря все кололо. В результате Цицерон и сам стал задумываться, почему Магна не заботит Рим? Почему он не защищает его? Почему?

К этому времени весь север Италии, от Аврелиевой дороги у Тусканского моря до Адриатического побережья, был открыт для Цезаря. Он контролировал все крупные дороги этого региона и знал, что никаких войск на них нет. Гирр убежал из Камерина, Лентул Спинтер убежал из Аскула. Цезарю принадлежал весь Пицен. А Помпей сидел в Ларине. Его посланец Вибуллий Руф встретил бегущего Лентула Спинтера и преградил ему путь с тем результатом, что сам принял под руку войско смятенного Лентула Спинтера и повел его в Корфиний к Агенобарбу.

Из всех легатов, которых Сенат разослал по Италии, как-то себя проявил только Агенобарб. Возле Фуцинского озера, в Альбе, он набрал два легиона марсов, а марсы были самым воинственным и горячим племенем в его клиентуре. Затем Агенобарб двинулся с ними к Корфинию на реке Атерн, решив защищать от Цезаря этот хорошо укрепленный город, а также располагавшуюся поблизости крепость Сульмон. Вибуллий привел к нему десять когорт Лентула Спинтера и пять когорт Гирра, бежавшего из Камерина. Таким образом, по мнению Цицерона, Агенобарб выглядел единственным серьезным препятствием на пути у Цезаря. Что до Помпея, то постепенно сделалось ясно, что от войны он уже поотвык.

Слухов о том, что Цезарь намеревается учинить, захватив Рим, было множество, и все они были ужасны. Он аннулирует все долги, он занесет всех всадников в проскрипционные списки, он разгонит действующий Сенат и составит новый из неимущих, которые годны лишь на то, чтобы делать детей. Поэтому письма Аттика, в которых тот утверждал, что ничего подобного не случится, словно бы проливали на все эти страхи бальзам.

«Не относись к Цезарю как к Сатурнину или Катилине, — писал Цицерону Аттик. — Он очень здравомыслящий человек. Не в его стиле доводить ситуацию до абсурда: отменять долговые обязательства и т. п. Он ведь хорошо понимает, что Рим стоит на коммерции. Поверь, Цицерон, Цезарь вовсе не радикал!»

О, как ему хотелось бы в это поверить! Но очень многие думали по-другому, да и сам он прекрасно помнил, как Цезарь разделался с ним в тот год, когда Катилина решил развалить государство, а Цицерон, будучи консулом, все это пресек. Цезарь тогда обвинил его в произволе, заявив, что ни у кого нет права казнить римлян без следствия и суда. Результат — восемнадцать месяцев ссылки и ненависть Клодия.

— Ты законченный дурень! — сердито фыркнул Квинт Цицерон.

— Прошу прощения? — удивился великий мыслитель.

— Ты слышал меня! Ты дурак! Как ты можешь не видеть, что Цезарь очень честен, очень консервативен в политическом смысле и гениален как полководец? — Квинт Цицерон насмешливо фыркнул. — Он разобьет вас всех, Марк! Boni обречены, сколько бы они ни болтали об их драгоценной Республике.

— Я повторяю то, что уже не раз говорил, — с большим достоинством сказал Цицерон. — Намного достойней проиграть вместе с Помпеем, чем выиграть с Цезарем!

— Ну, от меня того же не жди. Я служил у него. Он мне нравится. Клянусь всеми богами, я им восхищаюсь! И ни за что не стану сражаться против него. Даже и не проси меня, Марк!

— Я глава рода Туллиев Цицеронов! — вскричал Цицерон. — Ты обязан мне подчиняться!

— В семейных делах — безусловно. Но против Цезаря я никогда не пойду.

И с этой позиции его нельзя было сдвинуть.

Еще более жаркие споры разгорелись, когда в Формиях к мужской основе семейства Туллиев Цицеронов присоединилась его женская половина: жена Цицерона, дочь Цицерона, а также жена его младшего брата. Помпония, сестра Аттика, в сварливости превосходила Теренцию, на сей раз державшую (небывалая вещь!) сторону мужа. Помпония с Туллией стояли за Квинта. Вдобавок к этому сын последнего хотел вступить в легионы Цезаря, а сын главы раздираемого междоусобицей клана — в легионы Помпея.

— Папа, — сказала Туллия, не сводя с отца своих больших карих глаз, — я хочу, чтобы ты понял. Мой Долабелла считает, что Цезарь воплощает в себе все, чем могут гордиться римские аристократы.

— Он считает, а я это знаю, — не преминул добавить Квинт Цицерон.

— Да, отец, — тут же поддержал его Квинт Цицерон-младший.

— Мой брат говорит то же самое, — задиристо вставила Помпония.

— Вы все недоумки! — сделала вывод Теренция.

— Спешащие подлизаться к возможному победителю! — зло выкрикнул молодой Марк Цицерон.

— Замолчите! — рявкнул глава рода Туллиев Цицеронов. — Заткнитесь все! Уходите! Оставьте меня! Разве вам мало того, что вербовка идет из рук вон плохо? Разве мало того, что я вынужден терпеть эту дюжину ликторов? Разве мало того, что консулы в Капуе ничего не сделали, только разместили пять тысяч здоровяков-гладиаторов по лояльным к Республике семьям, чтобы те их объедали? Разве мало того, что Катон подумывает убраться в Сицилию? И что Бальб пишет мне дважды в день, умоляя меня найти способы примирить Цезаря и Помпея? И что последний уже переводит когорты в Брундизий и фрахтует идущие за море корабли? Уходите, заткнитесь, заткнитесь!

ЛАРИН — БРУНДИЗИЙ

Избавившись от сторожевых сенаторских псов, Помпей воспрянул духом. От Тита Лабиена он не слышал ничего, кроме здравых военных советов, лишенных риторики и политических вывертов. Ему даже стало казаться, что страшный крах удастся предотвратить. Похоже, правда, в Италии Цезаря не остановишь. Гораздо разумнее переплыть Адриатику, прихватив с собой правительство Рима. Тогда Цезарю некого будет запугивать, принуждая официально признать свою правоту. Он поймет, что войдет в историю как захватчик, и таким образом окажется в тупике. Так что отступление за море вовсе не отступление, а здравый тактический ход, передышка. Чтобы вымуштровать необученных рекрутов, дождаться прибытия войск из Испании, набрать кавалерию у восточных царей.

— Не рассчитывай на свои испанские легионы, — предупредил Лабиен.

— Почему?

— Если ты покинешь Италию, Магн, не жди, что Цезарь последует за тобой. Он пойдет в Испанию и покончит там с твоей базой и армией.

— Но ведь я — его главная цель!

— Нет. Нейтрализация Испании — вот его основная задача. Именно поэтому он и не призывает все свои легионы к себе. Он знает, что они нужнее по ту сторону Альп. Я думаю, что Требоний с тремя легионами уже в Нарбоне, где старый Луций Цезарь привел все в порядок и держит в боеготовности несколько тысяч местных солдат. Они будут ждать Афрания и Петрея и не дадут им пройти. — Лабиен нахмурился, взглянул на Помпея. — Ведь твои легионы пока не идут сюда, так?

— Да, не идут. Я все еще думаю, как поступить. Переправиться через Адриатику или идти на Пицен?

— Ты слишком долго тянул с этим, Магн. Твой поход на Пицен перестал быть альтернативой неделю назад.

— Тогда, — решительно сказал Помпей, — я сегодня пошлю Квинта Фабия к Агенобарбу с приказом покинуть Корфиний и прибыть ко мне.

— Хорошая мысль. Корфиний он все равно не удержит, и его люди перейдут к Цезарю, а они нужны нам. У Агенобарба два полных легиона плюс еще пятнадцать когорт. — Он призадумался. — А как шестой и пятнадцатый?

— Превосходно. Благодаря тебе, полагаю, поскольку они узнали, что ты на моей стороне.

— Значит, и я пригодился на что-то.

Лабиен встал и прошел к окну, в которое задувал злой северный ветер. Да, окрестности Ларина так и не оправились после того, что с ними содеяли Гай Верес и Публий Цетег. Клевреты Суллы вырубили тут все деревья. В результате корневая система больше не сдерживала верхний слой почвы, и то, что было плодородной, покрытой зеленью землей, стало пылью, над которой летала саранча.

— Ты фрахтуешь в Брундизий корабли? — спросил Лабиен, не обращая внимания на струящийся от окна холод.